Тайна Золотой долины (др. изд.) - Клепов Василий Степанович - Страница 34

А она заплакала и стала говорить о том, какой я нехороший, заставил её столько страдать и что пора, наконец, оставить все эти бредни насчёт врагов и шпионов. Я её заверил, что на этот раз это не бредни, а очень серьёзное дело и что речь идёт о жизни многих людей. Тут она рассмеялась сквозь слёзы и сказала:

— Я так и знала, что ты опять спасёшь целый город… Дурной! Ты лучше скажи, откуда ты звонишь и когда тебя ждать домой?

— Буду часа через два или три. Но я тебя заклинаю, мама, поверь мне хоть один раз в жизни: сходи сейчас же в НКВД и скажи про Белотелова и Голенищева.

Она обещала, но умоляла приходить скорее, так как будет ждать меня всю ночь.

Старушка принялась меня ругать за враньё, говорила, что нехорошо придумывать такое о родной матери. Но я сказал ей:

— Это, бабушка, святая ложь, а такая ложь иной раз бывает дороже правды.

— Много ты понимаешь в святости, безбожник, — зашумела старуха. — Небось и перекреститься-то не умеешь, а туда же — святая! Иди отсюда, безбожник окаянный!

Она замахнулась на меня веником, но мне и без того надо было уходить. Всё не верилось, что мама сходит в НКВД, и поэтому я опять припустил бежать. Уже за селом меня нагнала ещё одна грузовая машина и сразу остановилась, как только я поднял руку.

Из машины выскочил человек и приветливо подал мне руку:

— А, рыбак, здравствуй! Много ли наловил? Что-то рыбы я у тебя не вижу.

Это оказался дядя Миша, тот шофёр, который вчера ночью удивлялся моему «геройству». Он охотно согласился подвезти меня до Острогорска, помог мне взобраться в кузов и сразу дал газ.[54]

В кузове был ещё какой-то пассажир в плаще с капюшоном. Он стоял впереди, ухватившись руками за кабину, и всё время вертел головой то вправо, то влево. Я сидел на борту и восхищался тем, как ловко и быстро ведёт машину дядя Миша.

«Так я успею добраться до Острогорска за час! — радовался я, — и если попросить, то дядя Миша, пожалуй, не откажется подвезти меня прямо к НКВД».

Пассажир, который был со мной в кузове, вдруг оглянулся, отбросил капюшон и стал приближаться вдоль борта ко мне. Я взглянул на него и сразу узнал Белотелова. Теперь я уже видел, что мне от него не отвертеться: пристукнет сейчас и выбросит из кузова, так что гадай потом милиция, отчего и почему появился на дороге неизвестный труп. Кричать тоже бесполезно, на ходу дядя Миша ничего в кабине не услышит, да и не хотелось мне кричать перед этой очкастой змеёй. Немцы наших коммунистов вон как пытают, и то коммунисты не кричат, а я стану унижаться перед этой гадиной? Я сделал вид, будто меня сильно качнуло, и перескочил на другой борт. Белотелов пошёл, покачиваясь от толчков, за мной. Я перебежал в задний угол. Он опять стал двигаться ко мне. Тогда я увидел, что дело плохо, встал на борт и прыгнул в темноту.

Всё вокруг меня зазвенело, в глазах пошли огненные круги, а тело стало тяжёлое-тяжёлое, и уже ни рукой, ни ногой я шевельнуть не могу. Оглянулся с трудом назад — грузовик далеко чернеет, но не шумит — остановился.

Потом хлопнула дверца машины, и послышался голос дяди Миши:

— Нашёл?

— Нет, — откликнулся где-то близко от меня Белотелов.

«Значит, — подумал я, — Белотелов нарочно остановил машину, чтобы найти меня и в потёмках добить».

Я хотел закричать дяде Мише, но вместо крика у меня вырвалось из горла какое-то мычание.

— Не нашёл?

— Как сквозь землю провалился!

Теперь Белотелов был где-то совсем близко, я слышал, как его сапоги чавкали в грязи, как он поскользнулся, упал и нехорошо выругался. И вдруг я увидел на ещё светлом фоне вечернего неба его тяжёлую, неуклюже взмахивающую длинными руками фигуру.

Он приближался ко мне.

Откуда у меня и сила взялась: я встал на четвереньки и пополз с дороги. Перебрался кое-как через кювет и лёг, прижавшись лицом к холодной, скользкой земле.

Я слышал, как шаги Белотелова стихли где-то против меня, и невольно приподнял голову. Мой враг стоял на дороге и прислушивался. Потом он прошёл по левому кювету обратно в сторону машины и вернулся по правому кювету и опять оказался совсем около меня, чуть на руку мне не наступил, но ноги его сразу стала засасывать грязь, он выругался, вылез к кювету на твёрдую почву, заскрипел зубами и простонал:

— Растяпа!.. Никто бы и не узнал — расшибся, и всё.

— Поехали! — крикнул дядя Миша. — Наверно, спрыгнул опять где-нибудь рыбку половить. Смелый парнишка — люблю таких. Рыбачок! — весело закричал он. — Ты где? Мы поехали.

Машина загудела и ушла. Кругом темень, ни души, а я ни встать, ни ползти не могу. Правая нога болела и болталась, как неживая. Голова тоже болела, и на лице не поймёшь что — не то грязь, не то кровь.

Но я снова вспомнил, что враг мчится сейчас к городу. Сжал зубы, со стоном приподнялся на руки и левое колено и попробовал ползти. Руки вперёд выброшу, ухвачусь ими за кусты или просто за землю и подтягиваю туловище. Как червяк! При спуске в кювет руки у меня поскользнулись, я куда-то покатился, а что дальше было, не помню.

Очнулся уже не в кювете, а в чьём-то доме. Я лежал на спине, надо мной был низкий белый потолок, и кто-то лил мне в рот из кружки противную водку. Может, я оттого и очнулся, что даже от запаха этой водки меня всегда тошнило. И как её взрослые мужчины добровольно пьют, просто удивляюсь! Потом кто-то осторожно мокрой тряпкой стал вытирать мне лицо.

— Э, да это начальник! — услышал я над собой знакомый голос. — Как это тебя угораздило? То меня хотел топором зарубить, а теперь сам в мои руки попался.

Я поднял глаза и решил, что теперь-то уж я погиб: надо мной склонилась рыжая голова того фрица, которого мы упустили, когда пробирались в Золотую долину.

Из-за его плеча выглядывала пушистая, такая же, как у него, рыжая голова, и я увидел огромные, в пятак величиной, васильки.

«Почему такие большие васильки?» — подумал я и опять, наверно, потерял сознание, потому что когда снова открыл глаза, то увидел около себя Белку.

— Это кто? — шёпотом спросил я, кивнув в сторону фрица.

— Это мой папа. Он тебя, оказывается, знает. А ты что, под машину попал? Больно, да?

Я молча кивнул головой и даже не обрадовался тому, что Соколов оказался всё-таки советским человеком. Мысль, что Голенищев, может быть, уже вызывает самолёты, а Белотелов стоит наготове с ракетницей в городском саду, — эта страшная мысль словно подбросила меня, и я сел.

— Товарищ Соколов! — зашептал я сквозь разбитые губы. — Товарищ Соколов, везите меня немедленно в НКВД… Слышите, немедленно! Иначе скоро прилетят самолёты… Нельзя терять ни минуты!

— Бредит, бедный! — сказал женский голос. — Ты запряг, Ваня? Вези его скорее в больницу.

«Ну вот, — подумал я, — никто мне не верит. И мама не верит, и Соколова не верит, один Лёвка готов лезть за мной в огонь и воду». И так мне стало жалко себя, что я заплакал навзрыд. А это очень редко со мной бывает. Только в исключительных случаях.

— Папа, разреши, я с тобой поеду, — услышал я голос Белки. — Он очень тяжёлый, я за ним ухаживать буду.

От этих Белкиных слов мне стало лучше, и я даже не стонал, когда меня переносили в повозку. Но было всё-таки очень больно, и я опять куда-то покатился, когда меня положили в повозку.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

На операционном столе. Успеют или нет? Налёт.

Как меня везли на повозке, а потом переложили в машину, как несли на носилках в операционную палату, не помню. Поэтому я очень испугался, когда увидел вокруг себя людей в белых халатах, белых масках, из-под которых виднелись только глаза. Я сначала подумал, что это куклукс-клановцы, такими их показывали как-то в кино. Одному из них стали надевать на руки длинные резиновые перчатки, и я догадался, что это врачи и что они хотят мне что-то отрезать.

54

Шофёров многие почему-то ругают, а зря! Чем плох дядя Миша? Да и тот, который вёз меня до Берёзовки, тоже, видать, хороший, раз доверили ему важное государственное задание. Нет, есть среди шофёров хорошие ребята, есть. — В. М.