Прокаженный - Разумовский Феликс - Страница 68

68

Забирая ключ от номера, майор уловил странное выражение глаз администраторши и, сделав вид, что поднимающиеся следом молодые люди ему неинтересны, неспешно прошествовал к себе. Включил «Радугу» на рахитичных ножках, внимательно осмотрелся и тихо присвистнул — так и есть, номер шмонали. Однако грамотно, практически ничего не нарушив и не позарившись на деньги. Сразу видно — профи. «Нет, Гранитный здесь ни при чем. — Майор переоделся и отправился в кабак ужинать. — Эти не лаптем щи хлебают. Ладно, будем посмотреть».

Ввиду вечернего времени веселящихся несколько прибыло. На тускло освещенной сцене уже вовсю наяривала рыжая певица в белом трико, разгулялся оркестр, лихо трясли задами танцующие, от всего сердца подпевая: «А на тебе, как на войне…»

Издалека завидев Сарычева, мэтр расцвел улыбкой лепшего друга, а официант, как видно, помня о майорских чаевых, подскочил к его столу с проворством истинно халдейским. Александр Степанович плотно закусил крабовым салатом, заказал шашлык по-карски и направился к барной стойке на предмет общения с прекрасным полом. Выбирать долго не стал, пригласил на танец первую попавшуюся потаскушку — плотненькую, наштукатуренную, в несуществующей мини-юбке.

— Меня зовут Шурик, — доверительно сообщил он.

— Я пригласить хочу на танец вас и только вас, — пропела со сцены рыжая певица.

— Двадцать пять баксов в час, не меньше двух, анально, орально отдельный счетчик, — заученной скороговоркой поведала девица и, когда он решительно кивнул, прижалась к нему нежно и доверчиво. — Мое имя Агнесса.

Когда плясать наскучило, майор усадил даму за стол, махнул рукой подскочившему халдею:

— Девушке поесть и выпить.

Заказ приволокли быстро, и Сарычев принялся увлеченно жевать, со вниманием слушая свою новую знакомую. Терзая цыпленка-табака, она не забывала с увлечением хлестать белое винище, а также, держа майора за клиента чувствительного и денежного, открывать ему свое бедное девичье сердце.

Как приехала она пятерочницей-отличницейПоступать в Институт энергетический,Да пристал к ней, девчоночке молоденькой,Кучерявый доцент, морда бритая.Морда бритая, похотливая,А состоял он в приемной комиссии,А поелику была она девица честнаяИ дала от ворот поворот псу лядащему,То явил свою морду тот козел душный на экзамене,Зарубив молоду-красу, эх, да по конкурсу.А бяда, знамо дело, в одиночку не хаживает,Принесли как-то раз люди добрые весточку,Переслали, значится, из села родного с оказией,Ну а в ней слово горькое писано,Померла будто бы на Покров родимая матушка,В одночасье слегла и тихонько преставилась.А батяня-злодей, сапожищами топая,Уж другую привел, молоду да сварливую.И кричит та строптивица цельный день с утра до ночи,Мол, не пушшу на порог кого ни попадя.И пришлось той-то девоньке-паиньке,Сызмальства у мамани-заступницыНичего-то плохого не видевшей,За прописку лимитну погануюПоступать на сучильню советскую.Ох, порядки там были суровые,В закуте проживали работницы,Восьмером без сортира, болезные,А старшой был у них отставной майор,Душегуб, лиходей из опричнины.И склонял он, хищный аспид, к блуду адскомуВсех работниц младых, кого ни попадя.А поелику была ента девонька чистаяСловно белыя горлица, не целована,То и закрывал он ей наряды соответственно,И приговаривал при том еще язвительно,Что если, мол, не ляжешь ты со мной в постелю белую,С голодухи в мать-сыру землюСложишь враз свои белы косточки.Так-то вот, с год, поди, сердешна промаялась,ан смотри, стороной, поди,Пролетают вдаль годы девичьи,Ну а сердце, знамо дело, просит ласки, дело женское.И вот как-то раз, на свою бяду,Заприметила она парнишку фабричного.Заприметила его враз и приветила,Отдала ему свое сердце трепетно,Ну а также девочесть, дело известное,И любились дружка с дружкою посередь дубрав,Потому как в закуте места не было.И постлала им мать-сыра земляТравы летние постелей брачною.Ох, бяда, где ты ходишь, разлучница,Сколько слез по твоей вине миром пролито,Черный ворон на дубу каркнул пакостно,И паренька того забрали в солдатчину.И послали его-то сердешногоБасурмана воевать в степь ковыльную,Да вот только исхитрились гололобыеИ стрельнули ему прямо в буйну головуИз погана автомата «калашника».Ой ты гой еси, добрый молодец,Где лежишь теперь в пустыне неузнанный.Не заплачет над тобой жена-красавица,И не будет убиваться мать-родимица,А схоронят тебя птицы хищные,Птицы хищные да гады ползучие.А вот как минула пара месяцев,То оказалась ента девонька в тягости.Но творить она не стала непотребное,И точным сроком родила она ребенчишко,Круглолиц и белотел да хорош собой.Вот за него-то, за мальчонку безответного,И стали гнать ее из закута всем обчеством.А как пришлось ей на руках с малым грудным дитемИспрошать ночлега да Христа ради по чужим углам,То чтобы враз с сумою переметноюДа не пойти той бедной девоньке по миру,То и пустила по чужим рукам красу свою,Чтоб поруганием да заработать пропитание.

Заметив по окончании монолога, что вышибить слезу из сотрапезника не удается и за просто так денег ей никто не даст, рассказчица умолкла и занялась вплотную салатом. А майор, прищурившись, сразу увидел, что рассказанное соответствует действительности лишь отчасти.

Проститутку звали Людмилой Ивановной Пятаковой, она действительно года два тому назад приехала из глухого сибирского села на учебу. По конкурсу не прошла и, не пожелав возвращаться в родные пенаты, заделалась «долбежкой» в институтской общаге — общалась на разнообразный половой манер со всеми, кто кормил и с койки не гнал. Затем служила Людмила Ивановна «сыроежкой» note 199 в таксярнике, и наконец удача улыбнулась ей. Нынче она работала в отеле, не валютной, конечно, но ничего, жить можно.

Все уже было выпито и съедено, танцы близились к эндшпилю, и майор повлек свою барышню в номера.

— А что, Агнесса, голос у тебя громкий?

— Не волнуйся, милый, кончаю я мощно, — соврала она и, оказавшись в апартаментах, принялась было прилаживаться к клиенту, но майор мягко отстранился и направился в ванную. — Разминайся пока, я сейчас…

вернуться

Note199

Проститутка-миньетчица.