Те же и скунс–2 - Воскобойников Валерий Михайлович - Страница 118

«Кто хоть был, интересно, этот парнишка?..» – проползла ленивая мысль. Она не задержалась надолго.

Вымыв посуду, Валентин устроился на диване и вставил в видеодвойку кассету, взятую напрокат. Это был космический боевик всё на ту же неиссякаемую тему: очередные «чужие» при виде землян расценивают их как ходячую закусь, а хорошие и насквозь «наши» ребята в очередной раз отваживают их от этого скверного заблуждения. Валентин с удовольствием досмотрел фильм до конца, посмеиваясь над эпизодами, где, по авторской мысли, ему полагалось сжиматься от ужаса, – и лёг спать.

Под утро ему приснился сон, явно навеянный фильмом. Он стоял на каменистой равнине, среди белёсых клочьев тумана, и в лицо веял отравленный разложением ветер, а в душе росло ощущение близкой опасности. Потом откуда-то выскочил похожий на насекомое биоробот – титановой крепости когти и жвала, плюс крохотный мозг, упрятанный под непробиваемый панцирь, – и Валентин схлестнулся с ним в рукопашной.

При всей своей выучке он проиграл этот бой в первую же секунду. Создание чуждого разума, предназначенное для галактических войн, было неизмеримо сильнее, быстрее и защищённой его. Жалких усилий Валентина оно попросту не заметило. Чудовище смело его с ног первым же ударом клешни, и он хотел откатиться, но не успел и оказался пригвождённым к земле. Тварь поставила ему на живот когтистую лапу, и он увидел, как громадные блестящие лезвия вонзаются в его плоть. А потом медленно смыкаются там, в живой глубине. И наконец, разрывая, распарывая, лапа делает возвратное движение и выдирает из тела всё, что успела сграбастать когтями, и он дико кричит и хватается за горячий металл, и тело отзывается БОЛЬЮ, с которой не живут, с которой просто нельзя жить…

Валентин проснулся с бешено колотящимся сердцем и понял, что, кажется, действительно закричал. Он лежал на правом боку, свернувшись в позу зародыша, и всё тело покрывала испарина, а одеяло валялось на полу возле кровати.

Исчезла выжженная пустошь, исчез робот-убийца… вот только приснившаяся БОЛЬ и не думала исчезать. Валентин попробовал повернуться, и когти опять вонзились в живот, да так, что всё тело накрыла тошнотворная слабость. Валентин заскрипел зубами и приподнялся на локте, потом сел. Перед глазами поплыли чёрные клочья. Он не просто взопрел – с него потекло откровенными каплями, и, наверное, от этого неистово зачесалась вся кожа. Хотелось покатиться по полу и завыть, а лучше всего. – кончиться сразу. Ирония судьбы!.. Какая-то дрянь, подло ударившая изнутри, проделывала с ним примерно то же, что сам он проделал с тем парнем считанные часы назад… Парню, правда, почти не было больно. Но он точно так же, как теперь Валентин, не понимал происходившего с ним, и в этом-то заключался весь ужас.

На самом деле Кочетов последние лет десять вообще ничем не болел, считал своё здоровье несокрушимым и физических недостатков, кроме склонности к лишнему весу, за собою не числил… Тут ему снова подумалось, что и убитый парнишка, наверное, рассуждал приблизительно так же. Что, мол, за черти? Нога слегка занемела? Плевать, само всё пройдёт!.. Я такой сильный-крепкий-здоровый! Я ничем никогда… Вот-вот. А потом – амба. Валентин сполз с кровати, постоял возле неё на коленях, начал медленно подниматься. Раскалённые когти по-прежнему сидели у него в животе и правом боку, делая каждое движение невыносимым, дурнота мешала сосредоточиться. Валентин всё-таки справился и мобилизовал специальные навыки, отодвигая боль на задворки сознания. Это не в полной мере удалось ему, но по крайней мере он сумел подняться и, скрючившись в три погибели, поплёлся в сторону санузла.

Когда он только купил квартиру, ванная и туалет в ней были раздельными. Обычно это считают неоспоримым достоинством жилья. Однако Валентину уж больно понравилось оформление торгового зала в ближайшем магазине сантехники – этакими совмещёнными уголками, – и во время ремонта разделяющую стенку сломали. Теперь здесь царила стерильная чистота, повсюду мерцали сугубо импортные краны и рукоятки и простирался рельефный кремовый кафель пятьдесят на пятьдесят сантиметров, потолок и стены такого же рисунка, как пол, только на полу плитка была особая, не поскользнёшься даже намыленными ногами… и, естественно, с подогревом.

За всё это Валентин, будь он сейчас в состоянии, должен был бы себя прочувствованно поблагодарить. Но ему было не до того. Он лишь тускло подумал о своей аптечке с одноразовыми шприцами и всякими полезными лекарствами, способными одолеть боль. Однако усилия, потребные даже для того, чтобы взять ампулу морфия и сделать укол, были чрезмерными, и надрываться явно не стоило. Сознание угасало, придавленное непомерным грузом страдания. Боль воспринималась уже не как боль, а как чудовищная усталость, что было ещё хуже рвущих печень когтей. Валентин столько раз причинял смерть, а сам, когда она пришла за ним, оказался совсем не готов… Того паренька, верно, тоже нашли в весёленьком виде… но хоть не посреди сортира со спущенными штанами… Впрочем, Валентину и это стало уже безразлично. Он просто осел на тёплый шершавый пол, обхватил свободной рукой (вторую никакая сила не оторвала бы от правого подреберья) телесно-кремовый унитаз, беспомощно опустил к нему голову… и перед глазами почернело вконец.

– Папа, сука буду, с арабом непонятки какие-то! – Лёнчик-поддужный свой хабарик из вежливости не выщелкнул, а аккуратно определил в пепельницу. – Бабки в этом месяце не заслал, шугается, жопой чую, соскочить хочет…

– Шугается, говоришь? – Француз нехорошо прищурил глаз и, не сдержавшись, грохнул кулаком по столу. – Соскочить?.. Съезди-ка разберись. Болта возьми и Сяву Брянского… Сдаётся мне, араб в свой сектор Газа уже педерастом отъедет…

Ленчик, веселея, убежал исполнять, но Петру Фёдоровичу было не до веселья. Ну что, бля, за жизнь! Со всех сторон обошли. Чёрная полоса. А тут ещё араб этот, сука. Спалить ему лавку на хрен. Всего-то делов…

«Мы сдали того фраера войскам энкавэдэ, с тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде…» Коньяк потихоньку давал о себе знать, наступало приятное расслабление, глаза Петра Фёдоровича закрылись, и он, сидя в кресле, задремал – годы, плюс чёртов стресс. Ничего хорошего, впрочем, ему не приснилось, а проснулся он по-звериному – от ощущения присутствия в комнате посторонних. Собственно, все были свои, но сон выдался в руку. В дверях стоял злой как чёрт Ленчик. Злой, но не смеющий разбудить. Под глазом