Уклоны мистера Пукса-младшего - Джемпсон Майк - Страница 25

25

Джемс на мгновение взглянул на самого себя: как он противно-прилично ест. Как он, одетый во все чистое и дорогое, связан этой одеждой, столовой, окружающими, этикетом, традициями — тысячами невидимых нитей, которые выдумали ослы, чтобы им не так тяжко было видеть свои длинные уши.

Правда, ванна… постель… нет, комфорт, конечно, нужен. Но ведь он не должен довлеть над всем, чорт возьми!

— Чорт возьми, — сказал Джемс вслух.

Миссис Пукс поморщилась:

— Не будьте дикарем, Джемс. Ведите себя прилично[68].

Ого, не хватало только этого! Он, которого считали погибшим, он, который прошел сквозь тысячи опасностей и тягот, видел мир и чувствовал его на своих плечах, — он должен вести себя прилично и выслушивать идиотские замечания этой женщины! И, главное, все забыто. Мать сказала «ведите себя прилично» так, как говорила это всегда. Будто бы ничего не было.

— Что вы ерундите, мама! Как я могу вести себя прилично, если…

— Джемс, не смейте так разговаривать с матерью. Мальчишка!

Еще и этот туда же! К чорту ванну, в таком случае!

— Я не мальчишка. Поймите вы это, ради бога, и не отравляйте мне жизнь вашими дурацкими замечаниями.

— Джемс!

Джемс вскочил:

— К чорту все, понимаете!.. Я хочу втолковать вам раз и навсегда: я — самостоятельный человек. Я буду делать все, что хочу. Я слишком много пережил, чтобы спокойно окунуться опять в идиотскую рутину традиций. Я хочу и буду. Ясно?

Все было слишком ясно. И, главное, этот скандал случился при лакее.

— Убирайтесь вон из-за стола, Джемс! Ну!

Джемс встал.

— С удовольствием. Я привык к тому, чтобы представители вашего класса глупы. Но быть таким глупым, как вы, отец, — боже мой, этого я себе никогда не мог представить.

В столовой, на Портсмэн-сквере[69] взорвалась бомба — сын обозвал отца глупым.

А сын, проходя мимо каменно-неподвижного лакея, вдобавок похлопал его по плечу и произнес тоном старика:

— Ничего, дружище, это недолго. Мы их сбросим, как там, в СССР.

Это, однако, было только прелюдией к дальнейшим подвигам в течение суток, грозивших, как потом говорила миссис Пукс, опрокинуть Англию.

Непосредственно под впечатлением семейной бури, Джемс отправился в «Лигу ненависти». Вот люди, которые его поймут. О, конечно, они больше не его единомышленники — он видел слишком много правды, чтобы ненавидеть. Но это — представители класса. Это — лучшие из класса. Умнейшие, активнейшие и молодые. О, они его поймут.

Но лучшие его не поняли.

— Галло, Джемс!

— Старина!

— Призрак!

— Виски, Джемс?

— Он вырос, ребята, честное слово, вырос!

«Школьники, — мелькнуло в мозгу Джемса. — Обыкновенные мальчишки».

Джемс попробовал, было, быть серьезным:

— Джентльмены! Выслушайте меня спокойно, немного тише, да слушайте же, черти! Джентльмены, я был в стране большевиков.

Сонный голос сына лорда Бруммсхильда прервал его:

— Ты их ловко околпачил, Джемс.

Боже мой, эти молодые ослы думали, что он вернулся таким же, каким уехал!

— Джентльмены, я обязан заявить вам, что я вынужден покинуть «Лигу». Я…

— Да, да, ты получишь отпуск. Тебе нужно отдохнуть, оправиться. Мы понимаем.

Чорт! Эти ослы даже думают по трафарету. Ага, хорошо же!

— Мальчики. Я видел всю их страну. Мне показывали все. И теперь я твердо знаю: все, что мы узнаем о них тут из газет и речей — гнусная ложь. Мальчики, большевики сильны, как смерть.

Мгновение молчания. Ага, разобрало! Теперь они поняли, в чем дело, наконец!

Мгновение молчания — и дикий хохот.

— Хо-хо, Джемс, ты остался таким же остроумным, как был.

— Ты уморишь нас!

— Хи-хи, сильны, как смерть!

Они считают его слова шуткой. Чорт!

Джемс выбежал из комнаты. Пробегая «женскую комнату», он наткнулся на Бесси.

— Джемс, вы мне нужны.

— Ну?

— Джемс, вы говорили правду относительно этой… Анички… там… в суде?

Эту задело все-таки. И то только потому, что ее женская ложная гордость не может допустить кощунственной мысли о том, что ее поклонник перебежал в другой лагерь.

— Бесси, поймите меня… Я видел жизнь… Тут дело не в любви… Понимаете, я увидел, что большевики сильнее нас… что их победа во всем мире — это верное дело, Бесси, абсолютно верное дело. Все наши усилия напрасны… И, Бесси, теперь в Англии, тут, в «Лиге» мне в тысячу раз яснее видно, что все порядочные люди должны быть с ними…

— Вы с ума сошли, Джемс! Что за ерунду вы рассказываете?

Ну, конечно же! Шаблон. Это ей непонятно и все. Но…

— Как вы можете быть с ними, когда они, — Бесси понизила голос до трагического шопота, — людоеды, Джемс! Да, да, они едят людей.

— Бесси, миленькая, это ложь.

— Нет, Джемс, газеты не лгут.

— Но я сам же был там. Я видел все у них. Они…

— Джемс, неужели вы не могли ошибиться?

Против воли у Джемса вырвалось:

— Дуреха!

— Ну, теперь, мистер Пукс, мне все ясно. Вы, действительно, сошли с ума.

И эта тоже. Как бык, разъяренный красным, Джемс выскочил в бильярдную.

— Ага, а мы давно уже ищем тебя. Ты оскорбил мисс Смозерс, и мы имеем от нее поручение вызвать тебя.

— Ду-эль? С этой девчонкой?

— Ты сошел с ума, Джемс. Где это видано — ругать противника!

— Мальчики, я не принимаю вызова. Я готов биться с сотней негров, прослыть трусом, но только не драться на дуэли. Это варварство.

Третий сын лорда Боллиброка великолепно пожал плечами:

— Нет, дорогой мой. Это не варварство. Это сумасшествие.

И когда, наконец, взбешенный их тупоумием, он собрал все-таки два десятка членов «Лиги» и сказал им всю правду, они, вместо того, чтобы честно принять словесный бой и доказать ему, что он неправ, надавали ему кучу медицинских советов и адресов светил по нервным болезням. Значит, и они его считали сумасшедшим.

Голова ныла и горела и клочок пространства между клубом и домом не мог освежить мозг. Лондонский туман разъедал душевную рану и, казалось, дразнил воспоминаниями о солнечной, голубой Одессе.

Дома отец ждал его.

— Джемс, тут звонила ваша приятельница, Мэри Клевлэнд, и просила вас прийти завтра на митинг.

Пауза.

— Я надеюсь, вы не пойдете, мой мальчик. Вы пришли ведь уже в себя?..

Джемс упрямо сжал губы.

Нет, он не пришел в себя. Он никогда не придет в себя. Здесь никто его не понимает. Шутка ли сказать, он, представитель хорошей фамилии, сочувствует большевикам, и никто, ну понимаете, ни один человек не пытается разубедить его, а все уговаривают его, что он — сумасшедший. Нет, чорт возьми, он будет бороться, чтобы доказать, что все они сошли с ума, а он — трезв, и спокоен, и мудр, и чорт его знает что еще!

Отец грустно опускает голову:

— Идите спать, Джемс. Я боюсь, что вы, действительно, сошли с ума.

И, ложась уже в постель, надевая привычную пижаму[70], после не менее привычной ванны и холодного какао, по совету врача, Джемс на мгновение остановился посреди комнаты:

— А что, если он, действительно, сошел с ума?

Эта мысль показалась ему настолько ужасной, что он прогнал ее, но она упорно не уходила и всю ночь терзала его и без того измученную душу.

Всю ночь Джемса мучили кошмары: капитан, обняв сержанта, пожирал живьем Бесси Уэнрайт, а судья кричал голосом Анички: «десять фунтов штрафу!»

Около трех часов ночи Джемс проснулся. Ему привидилось во сне, что капитан Скотт ударил не своего помощника, а Аничку, а когда Джемс кинулся на помощь, Беррис заорал «сумасшедший» и запер его в ящик.

Джемс проснулся. Он включил свет и снова с ужасом подумал:

— А вдруг я, действительно, сумасшедший?

Он обвел взглядом комнату: как все знакомо и дорого. И, чорт возьми, он был сегодня несколько неправ с отцом. Вот, вот, старика, выколачивающего деньги для него, для Джемса, нужно было пожалеть. И мать, ведь она, несмотря на сцену за обедом, все-таки позаботилась о какао для своего сына.

вернуться

68

В Англии нет обращения на «ты», «ты» говорят только богу (Прим. перев.).

вернуться

69

Портсмэн-сквер — аристократический район Лондона (Прим. перев.).

вернуться

70

Пижама — ночной туалет (Прим. перев.).