Труды. Джордано Бруно - Бруно Джордано - Страница 66

Марикондо. Знай, брат, что эта последовательность и порядок -несомненнейшее и истинное дело; но, думается, всегда, в любом обычном состоянии, настоящее печалит нас больше, чем прошлое, а то и другое вместе, могут меньше удовлетворить нас, чем будущее, которое всегда наличествет в наших ожиданиях и налдеждах. Это хорошо видно в рисунке, заимстывованном из древности, у египтян, делвавших подобные же статуи, в которые на одном общем бюсте изображались три головы: одна - волка, смотревшего назад, другая - льва с пастью, обращенной к середине и третья - собаки, гдядевшей вперед. Это означает, что прошлое печалит мысль, но нек так, как настоящее, действительно волнующее нас, однако, всегда из-за будущего, обещающего лучшее. Вот почему там - воющий волк, здесь - рычащий лев, а рядом - радостно лающая собака.

Чезарино. А что значит написанное над ними изречение?

Марикондо. Смотри: над волком стоит - Было, над Львом - Теперь, над собакой - Будет, то есть три силы, обозначающие три периода времени.

Чезарино. Теперь читайте, что начертано на доске.

Марикондо. Читаю:

[41]

Волк, лев и пес являются с зарею,

При блеске дн, в вечерней темноте.

Что взял - при мне; добуду ж блага те,

Что было суть и могут быть со мною.

Как делал, делаю, какие планы строю

В былом, в текущем, будущей мечте -

Я каюсь, мучксь, тешусь в простоте

Утрат, страданий, чаяний борьбою.

И терпким, горьким, сладостным поят

Плоды трудов, их опыт упованья;

Они грозят, пеалят - и мягчат.

Чем жил и чем живу - миг ожиданья -

Бросают в дрожь, встряхнут - и оживят

В былом, сегодня, в далях предстоянья.

Довольно испытанья

Прошедшим, настоящим и грядущим:

Страх, боль - мой путь к надеждам всемогущим.

Чезарино. Это как раз и есть голова возлюбленного Энтузиаста, любого из всех смертных, в какой бы грубой манере и форме ни проявлись его страсти. Вель мы должны и не можем сказать, что это подходит ко всем состояниям вообще, но лишь к таким, которые будут мучитт или уже мучат, имея в виду, что у искавшего царства и у владеющего им уже существует страх потерять его, и что у тех, кто старался достигнутьплодов любви, как особой милости у любимого существа, естествены муки ревности и подозрения.

Что касается царств земных, то, если мы застаем их во тьме и в бедствии, можем наверняка предсказать им просветление и процветание; когда же мы в счастье и в порядке, то, несомненно, можем ждать появления невежества и страданий. Так было с Меркурием Трисмегистом, который, видя Египет во всем блеске знаний и предвидений (поэтому он и считал его людей сотоварищами демонам и богам и, следовательно, религиознейшими), высказал Эскулапу печальное пророчество, что за этим должны последовать сумерки девяти религий и культов, а совершенные ими дела станут лишь баснями и предметами осуждения. Точно так же и евреи, когда были в Египте рабами и были изгнаны в пустыню, получали в утешение от своих пророковв виде ожидани свободы и обретения родины; когда они были у власти и в спокойцствии, им угрожало рассеяенние и пленение; ныне же, когда нет такого зла и поношения, которым они не подвергались бы, нет и таких благ и чести, которых они не ждали бы.

Подобное происходит со всеми другими поклениями и государствами, которые существуют и фактически не уничтожены; в силу превратности вещей они неизбежно идут от зла к добру, от добра к злу, от упадка к возвышению, от высок к упадку, от тмы к блеску, от блеска к тьме. Именно это и соответствует естественному порядку, и если под таким порядком существует некто, кто его портит или выправляет, то я в это верю и не стану оспаривать, так как рассуждаю только в духе природы, а не иначе.

Марикондо. Мы знаем, что вы не теолог, а философ, и рассуждаете философски, а не теологически.

Чезарино. Верно. Но посмотрим, что идет дальше.

Чезарино. Вижу здеь курящееся кадило, которое держит рука, и изречение, гласящее: Его жертвенник. А рядом следующий текст:

[42]

Поистине позывов свет благой

Запятнан тем, что пестро отягченныц

Пустых обетов кладью немудреной,

В обитель Суеты направлен мной.

Но если подвиг ждет меня иной,

Кто кинет мне упрек неблагосклонный

В том, что от низких целей отрешенный,

Я ввысь стремлюсь небесною тропой?

Прочь, прочт скорей иные все желанья!

Докучливая мысль - покоя мне!

Не отвлекай меня от созерцанья

Светила совершенного вполне!

“Зачем искать, - твердят из состраданья

Мне люди, - то, что пепелит в огне?”

“Зачем стремиться в чудном сне

Узреть тот свет?” - Затем, что наслажденья

Нет слаще мне, чем те мои мученья!

Марикондо. По этому поводу я уже говорил тебе, что всякий, привязанный к телесной красоте и почитающий внешность, может все же почетно и достойно вести себя, потому что от физической красоты, являющейся лучом и отблеском формы и духовного действия, коих она - след и тень. Энтузиаст идет ввысь и достигает созерцания и почитания божественной красоты, света и величия; таким образом, от этих видимых вещей он идет к укращению сердца, настолько более превосходного в себе и более почтенного в очищенной душе, насколько оно отдалено от материй и чувства. Увы, скажешь ты, если красота, эта тень, темная, текучая, нарисованная на поверхности телесной материи, так нравится мне и так волнует мою страсть, так запечатлевает в моем духе неведомое уважение к величию, так пленяет меня, сладко связывает и так привлекает, что я не нахожу ничего лучше удовлетворяющего мои чувства, - то что же будет с тем, что по существу, по природе изначально прекрасно? Что будет с моей душой, божественным интеллектом, мерилом природы? Следовательно, необходимо, чтобы созерцание этого следа света вело меня через очищение души к подражанию, к сообразованию, к соучастию в более достойной и высокой красоте, в которую я преобразовываюсь и с которой соединяюсь, потому что я уверен, что природа, поставившая меред моими глазами эту красоту и одарившая меня внутренним чувуством, которым я могу обосновывать более глубокую и несравнимо большую красоту, эта природа хочет, чтобы я от этой низшей крсоты поднялся к высоте и значительности более совершенных видов. Я верю в то, что истинное мое божество, каким оно являет мне себя в следе и образе, желает смилостивиться, чтобы я его почтил в этом образе и следе и принес жертву тем, что мое сердце и страсть всегда будут должным образом направлены на более высокие цели. Ведь кто смог бы его почтить в его сущности и в собственной субстанции, если не может понять его в образном виде?

Чезарино. Ты очень хорошо показываешь, что для людей героического духа все обращается во благо, и они умеют использовать плен как плод большой свободы, а поражение превратить иной раз в высокую победу. Ты хорошо знаешь, что любовь к телесной красоте у тех, кто к ней расположен, не только не удерживает их от больших достижений, но скорее расправляет им крылья, чтобы достичь их; так что необходимость любви обращается в добродетельное усилие, благодаря которому любящий стремится прийти к цели, достойной любимого дела, и, может быть, еще большей и лучшей и еще более прекрасной. Поэтому он либо будет доволен, завоевав то, о чем мечтал, либо же удовлетворен своей собственной красотой, благодаря которой может пренебрегать иной, уже побежденной и превзойденной им. Поэтому же он либо успокоится, либо станет стремиться к еще более превосходным и великолепным объектам. Таким-то образом героический дух всегда будет идти вперед и подвергаться испытаниям, пока не увидит себя поднявшимся до желания божественной красоты в ней самой, без уподобления, очертания, образа и вида, если это возможно. И даже больше: он сможет достигнуть этого.

Марикондо. Посмотри же, Чезарино, насколько прав Энтузиаст, негодуя на принимающих его за пленника низшей красоты, в честь которой распространяются обеты и развешиваются посвятительные стихи; он, таким образом, не станет поднимать мятежа против голосов, зовущих его к более высоким деяниям; ведь так же, как низшие дела проистекают и зависят от более высоких, так от низких можно получить доступ к более высоким, восходя по ним, как по собственным ступеням. Эти дела являются, если не самим божеством, то божественными, это - его живые образы, в которых оно, если видит себя почитаемым, то не чувствует оскорбления. Вот почему мы имеем указание всевышнего духа, гласящее: Поклоняйтесь подножию ног его. А в другом месте некий божественный посланник говорит: Поклонимся месту, где стояли стопы его.