Майами - Бут Пат - Страница 62

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — рассмеялся он. — Я не знаю, что ты имеешь в виду почти постоянно. Ты говоришь всякие пустяки.

— Я хочу спросить, не хочется ли тебе залезть Кристе в трусы? — Она старалась убрать рык из своего голоса. Ей это почти не удалось. Прятать свои чувства Лайза не умела никогда.

— Какую ужасную вещь ты сказала, — заметил Роб. Он был шокирован, и это отразилось на его лице.

— Я ничего не сказала. Это был вопрос, Роб. Хочешь ли ты трахнуть ее? Мечтаешь ли ты переспать с ней? Молишься ли ты о возможности стянуть с нее трусы?

— Я не намерен сидеть здесь и выслушивать все это, — заявил он, вставая. Он казался пораженным. Люди за соседним столиком, сидевшие, впрочем, почти у них на коленях, застыли на месте. Они знали, кто такая Лайза. И теперь молодой парень, модель, собирался уйти от нее, а она ревновала. Иисусе! Это была шестая страница, раздел сплетен. Мусто и Сабану это понравится. А сколько заплатит Норвич? А может ли быть та Криста, о которой они разговаривали, Кристой Кенвуд?

Она протянула ему руку.

— Я виновата, Роб. Действительно виновата. Не уходи. Прости меня. — Она даже подумала, не произнести ли ей предназначенную для беспокойства Бога фразу, вроде «Имей милосердие», но решила придержать ее в резерве.

Он позволил усадить себя снова за стол, но был смущен. Лайза была Лайзой. Бомба-сюрприз с коротким фитилем. Она постоянно говорила ужасные вещи, а потом забывала, что сказала их, либо не придавала им значения, а может, и то и другое. Она не была такой уж испорченной до глубины души, ока была шаловливой, как резвый ребенок, которому все наскучило. Бог простит Лайзе, потому что она не собиралась обижать. И вообще, она была ему забавой, он узнавал от нее много нового, а еще она устраивала такие вещи с его гормонами, о которых он и не подозревал. Однако она достала его своими разговорами о Кристе. Почему? Потому что частично была права. Криста была особенной. Словно ангел, воплощением той более мягкой и милосердной Америки, которую все безуспешно ищут. Она была умной, блестящей и, возможно, немного беспощадной, но все же не такой, какой все ее представляли. Но дело было даже не в том, какие чувства она в тебе вызывала. Она заставляла забыть о самом себе. Он задумался. Да, Криста нравилась ему больше, чем он предполагал. Ключом своей грубости Лайза открыла потайной ящик. Робу нравилось, как Криста его слушает, ее спокойствие, ее мир. Нравилось, что она могла говорить о Боге без насмешки или фырканья. Его заповеди были для нее реальной вещью, а не тем, что ты учишь на курсе этики в колледже. Она находилась на длине его волны, и когда она упросила его попытаться стать моделью, он согласился с ее доводами. Да, разумеется, он видел ее внешность. Он знал все о строгой красоте ее лица, об улыбке, которой Господь наделил только ее одну, о ее теле, которое плыло как русалка и двигалось с ловкой грацией садовой змейки. Он вовсе не хотел спать с ней, трахать ее и стягивать с нее трусы. Однако, пожалуй, ему хотелось бы лежать с ней рядом где-нибудь возле бормочущего ручья и разговаривать, согреваясь под солнечными лучами, а их пальцы касались бы друг друга, тела лежали бы рядом, и аромат ее дыхания овевал бы его лицо, а звук ее голоса ласкал бы его слух. И еще ему очень хотелось взять ее когда-нибудь с собой в его церковь. Ему хотелось стоять рядом с ней в Первой баптистской церкви, что внизу у озера, и наблюдать, как солнце освещает Эверглейдс, как огоньки мигают в Палм-Бич, а яхты медленно плывут в сумерках вдоль берега. Ему хотелось молиться с ней и о ней, быть с ней рядом.

Роб снова сел, а бомбы, которые были его мыслями, взрывались у него в мозгу. Его жизнь переменилась, неожиданно и резко. Простое стало сложным. Будущее казалось опасным, однако бесконечно более интересным, чем когда-либо прежде.

Все это произошло благодаря нескольким людям. Невозможно было понять, что двигало Лайзой, Мери Уитни и Кристой. Они жили так, словно их гнали демоны, словно они находились в вечной погоне за лунным лучом, словно бежали бешеным аллюром, охваченные почти неконтролируемым отчаянием. Его жизнь прежде никогда не была такой. Там, в Окичоби, царил покой, определенность, честная бедность семейства, живущего во славу Господа. Он боготворил своего отца, плотника, который в жизни не произнес бранного слова или подумал какую-нибудь неподобающую мысль; он души не чаял в матери, мягкой, деликатной женщине, которая никогда ни о чем не просила и не сожалеет ни об одной минуте своей жизни, милой и сладкой. Все, о чем Роб мечтал когда-либо — это быть похожими на них, быть ближе к Господу, которого они любили. Никогда не возникало ни отдаленнейшего намека на какой-либо бунт. Против чего и по какой-такой причине? Он не чувствовал нужды в утверждении своей индивидуальности. Не чувствовал потребности в деньгах, успехе, материальных вещах. Господь всегда давал ему необходимое и будет заботиться о нем и впредь. Все дело в вере.

Но здесь, возле этой странной, неистовой женщины воля Господа, его собственная воля, казалось, ослабевали. В обычных обстоятельствах это могло бы вызвать у него чувство тревоги, и, пожалуй, основания для этого имелись, однако все это было одновременно и чудесно.

Лайза пристально разглядывала его. Ревность вывела ее из самообладания. Овладела ли она ситуацией? Она надеялась, что да, потому что намеревалась устроить в этот вечер и фиесту, и передвижной праздник. Хемингуэй не смог описать такой вечер. Она собиралась это сделать. Передвижная фиеста. Роб должен быть представлен на Саут-Бич, в самой восхитительной цепочке ресторанов и кафе во всей Америке и горячей точке будущего, и он будет показан рука об руку с девушкой, которую Майами боготворил. Она просто молилась, чтобы ухитриться не изгадить свой собственный вечер.

— Все о'кей, Лайза. Просто это твоя манера говорить обо всем. Пожалуй, я уже привык к этому. Мои родители упали бы в обморок, если бы я произнес что-нибудь подобное.

— Тебе хорошо. Моим было бы наплевать, они не стали бы и слушать.

Она прикусила губу. Ее папа стал бы слушать. Но тогда она была такой крохой. Воспоминания о нем стали расплывчатыми, и как бы она ни пыталась освежить их в памяти, они все больше тускнели. Ужас был гораздо более стойким, чем тепло. Он умер, а негодяи жили. Это был единственный аргумент против Бога, который приходил ей на ум. Однако в отсутствие Божьего воздаяния она заполнила вакуум, и теперь грифельная доска была чистой, только внутри боль осталась, боль в сердце маленькой девочки, от которой никуда не денешься.

— Бог слушает всегда, — сказал мягко Роб.

— В этой жизни ты сам должен быть себе Богом, — сказала Лайза, закрывая тему. Ей хотелось прекратить эту болтовню о Боге. Зачем искать себе головную боль. Она хотела того, чего хотят все девушки. Ей просто хотелось развлекаться. Сейчас. И наплевать на будущее, наплевать и на прошлое. А потом, когда ночь станет переходить в день и СаБи затихнет, утомленный, она хотела бы трахаться с этим мальчиком на песке у моря. Ранние пташки с балконов отелей «Арт Деко» смогут полюбоваться. Черт побери, она ведь просит не так уж и много.

— Что мы собираемся делать сегодня вечером? — спросил Роб. Он тоже не хотел вплетать Господа в вечер. В один прекрасный день он покажет Лайзе, как нужно любить Бога. Но время еще не пришло.

Ее лицо просветлело.

— Ну, все должно быть тщательно продумано и организовано, как и на всех удачных спонтанных вечерах. Мы посидим еще немного здесь. Затем, около девяти, мы пойдем ужинать в «Меццанотте», выпьем немного вина. Потом пойдем играть в биллиард, если не слишком накачаемся, и немного пройдемся, а потом посидим в «Семперсе» и послушаем, как поет Лола, может, встретим кого-нибудь из друзей и поболтаем, а затем отправимся танцевать в «Варшаву». В конце концов, все в нашей власти. Возможно, придумаем что-нибудь еще.

— Я никогда не видел ничего похожего на это место. Лет семь назад я был там, внизу, но тогда это было почти неприличное место. Что же произошло? — спросил Роб.