Майами - Бут Пат - Страница 77

— Прошу тебя, Джонни! Не надо! Мне так больно!

— Да, — согласился он, наконец прекратив. Его дурное настроение было глобальным. Он хотел разбросать свое беспокойство, подобно навозу на поле. А разве не для этого предназначались девушки? Сисси была импозантной, но она всего-навсего была моделью, работавшей на него, и она безумно жаждала материальных вещей, которые он мог дать ей. И этим она немного напоминала ему Кристу и Лайзу в их прежние времена, когда они начинали у него работать. Лайзу уж во всяком случае, потому что обижать ее было одно удовольствие. Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. Ее личико феи выглядело жалким. В большущих глазах стояли слезы. Лицо его искривилось от отвращения к ее слабости. Разумеется, она ненавидела его. Они все ненавидели. Но она была прикреплена к нему безумным клеем амбиций. — Ты, тупая хреновка, — рявкнул он на нее.

— Я не тупая. — Слезы еще сильнее выступили на глазах у Сисси. Это было верно. Глупой она не была. Когда-то хорошо училась. Ее отец был учителем. Слеза скатилась из ее глаза, когда она вспомнила о нем. Почему она сбежала из своей семьи, махнула рукой на все хорошие вещи, которым они учили ее, и променяла приличную жизнь на сделку с дьяволом в городе греха? Она сама не могла понять этого. Она знала, что деньги это не все, что слава была шуткой, и каким бы богатым оно не было, ничтожество останется ничтожеством. Где-то на полпути она превратилась в наркоманку, и эта зависимость стоила ей души. Откуда же пришел этот изъян в ее характер? Не от ее отца, который преподавал в школе с любовью и ради любви, и который никогда не желал денег. Ни от матери, которая никогда ничего не просила у судьбы, только здоровья и счастья для семьи. Нет, ее амбиции являлись ее собственным извращением. И теперь она глядела с обложек «Эль» и «Алиюр», и продавала свое красивое тело этому куску дерьма, который привел ее сюда; а мир с его мудростью завидовал ее красоте, ее банковскому счету и «свободе», которую она заработала.

— Чтобы оставаться со мной, ты должна быть дурой, — усмехнулся Джонни, распаляясь при виде ее слез и от того, что она осмелилась возразить ему, а не стала просто молча страдать.

— Неужели ты так сильно себя ненавидишь? — Сисси удивилась, откуда только у нее нашлось мужество для ответа. Из мыслей о ее семье. Вот откуда.

— Ха! — Джонни выстрелил удивленным возгласом от такого бунта. Его девушкам не позволялось говорить такие вещи. А если они это делали, то получали наказание. А если они не подчинялись наказанию, то увольнялись, и ожидавшая их карьера рушилась. Это было самым жестоким из наказаний вообще для рвущихся вверх моделей, которых он избирал себе в качестве своих «специальных» девушек.

— Я не хотел сказать, что ты дура оттого, что сидишь со мной, а я ненавижу себя, дорогая моя, — прошептал он. — Я хотел сказать, что ты дура оттого, что сидишь со мной, а я ненавижу тебя.

Сисси почувствовала, как у нее по позвоночнику пробежал холодок, когда его слова обрушились на нее. Ее желудок упал вниз. Прежде Джонни не говорил ничего подобного. Он ненавидел ее? Человек, который занимался любовью с ее телом сотню раз за сотню дней. С холодной трезвостью она увидела себя. Она была девкой, жившей и спавшей с мужиком, который испытывал к ней ненависть. В обмен он давал ей вещи, которые она хотела. Она была проституткой, более мрачной, жалкой проституткой, чем любая уличная потаскушка, что торгует собой на перекрестке в бедных кварталах города. Она почувствовала отвращение. Внутри нее поднялась волна тошноты. Ей нужно выйти. Нужно выйти сию же секунду. Завтра же она вылетит домой и обменяет «блестящую» жизнь женщины, которая смотрела с блестящих страниц журналов, на жизнь женщины, которая может с гордостью смотреться в зеркало. Она знала с большей уверенностью, чем когда-либо, что это единственная правильная вещь, которую ей нужно сделать. Но еще она знала, что никогда не сделает этого.

— Бланкхарт был сегодня в офисе, — сказал Россетти само собой разумеющимся тоном. — Он еще раз подумал, не использовать ли тебя в рекламе джинсов «Смайли». Он только беспокоится, не слишком ли велик твой зад. Но я думаю, что смогу поговорить с ним, чтобы он оставил тебя. А еще я разве не говорил тебе, что новый журнал «Конде Наст» ищет блондинку для обложки. Я думаю, что для тебя был бы шанс в этом, если только я не уговорю их использовать Гейл… — Он сумрачно умолк, подманив морковкой и помахав плеткой. Потом он откинулся на спинку стула, пригубил коньяк и стал дожидаться ее реакции.

Она сидела тихо. Теперь у нее появилась более важная вещь, чем стыд, о которой ей приходилось беспокоиться. Кампания, проводившаяся Смайли, была жизненно важной для ее планов. И все там казалось весьма неопределенно. Она, в общем-то, еще ничего не подписала, действовала только словесная договоренность. Паника охватила ее. Джонни блефовал. Сам Бланкхарт выбрал ее. И зад ее не был слишком большим. Это была лучшая часть ее тела, без сомнения. Однако, неопределенность затягивалась. А может, она набрала вес во время съемок на Сейшелах? Или работала не так усердно с тренером? Боже, может, она стала чуть-чуть больше. У нее появилось желание бросится к Джону и проверить. Проклятье! И какого черта стоит тут эта дрянь на столе перед ней? Ей следовало бы пить «Перье». Она старалась не допустить на свое лицо беспокойство, но знала, что ей это не удалось.

— Какая досада, если ты потеряешь Смайли, — произнес Джонни, подливая масла в огонь, — из-за твоей жирной задницы.

При этих словах он улыбнулся. Модели средней руки были замечательно неуверенны насчет своей внешности. Только на самом верху, где обитали Кристы и Лайзы, вы имели дело с гипертрофированной уверенностью в себе, которая переводилась в мегабаксы и делала суперзвездами.

— Джонни, я хочу Смайли. Мне нужен Смайли, — сказала Сисси. В ее голосе послышалась мольба. Она протянула руку и сделала попытку ухватиться за пальцы, которые только что терзали ее ляжки. Он отбросил ее. В его улыбке чувствовался триумф.

— Ну, сладкая моя, ты ведь знаешь, как это делается. Мы с Бланкхартом давнишние знакомые. Кажется, что всю жизнь знаем друг друга. Он мне кое-чем обязан. Я могу позвонить и попросить об одолжении, если захочу, но это будет означать, что я воспользовался его любезностью, не так ли? И я должен влезать к нему в долг, чтобы ты смогла запихнуть свою непомерную корму в джинсы бедного старика Смайли? Мне это не кажется привлекательной сделкой.

— Джонни, пожалуйста, не надо… Я хочу сказать, что мой зад не растолстел…

Он захохотал, глядя, как она умоляет его. Смайли обойдется ей в триста тысяч, и заказ этот гарантирован ей на все сто процентов. Но она этого не знает. Ее великолепный как картинка экстерьер станет произведением искусства, будучи задрапирован в синюю джинсовую ткань от Смайли, но она находится в плену неуверенности, порожденной желанием иметь слишком много и слишком надолго. Люди, которые «жаждали», казались ему такими забавными. С ними можно было обращаться очень плохо.

— Докажи это!

Она сглотнула.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю тебе — докажи мне, что твоя задница не слишком большая.

Сисси в отчаянии оглянулась по сторонам. Клуб был переполнен до отказа. Тут было полдюжины знакомых ей людей, пара парней, несколько моделей. В животе у нее похолодело. Паника охватила ее. Джонни намеревался заставить ее что-то сделать. Он собирался наказать ее за то, что она огрызнулась. А если она не подчинится, то он отберет у нее рекламный заказ, который необходим ей, как пальцы на руках и ногах. Она напряглась. Что бы ни было, она сделает это. Пассивность растеклась у нее внутри, и в своей полной капитуляции она почувствовала даже некоторое удовольствие. В этот момент она не отвечала за свои поступки. Отвечал он. Свобода ушла прочь. Если бы роботы могли что-то чувствовать, они чувствовали бы именно это.

— Где? — сказала она.

— Здесь, — ответил он. — Сейчас.