Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария - Страница 67

– Эх, Рут, если бы не ты, я бы наверняка сейчас враждовал с богом.

– А я бы валялась на кровати и выла…

В дверь постучали.

– Наверное, Брозе, – довольно мрачно предположил Керн. – И как раз в минуту нежных любовных излияний.

– Войдите! – крикнула Рут.

Дверь распахнулась.

– Нет, этого не может быть! – воскликнул Керн. – Все это – только сон!

– Он поднялся так осторожно, будто боялся спугнуть привидение. – Штайнер!

– еле выговорил он. Привидение ухмыльнулось. – Штайнер! – вскричал Керн. – Владыка небес, ведь это – Штайнер!

– Хорошая память – основа дружбы и гибель любви, – ответил Штайнер. – Простите меня, Рут, за то, что я вхожу с такой сентенцией, но внизу я только что повстречал своего знакомого Марилла. Так что этого не избежать.

– Откуда ты приехал? – спросил Керн. – Прямо из Вены?

– Угу. Только окружной дорогой, через Мюртен.

– Что? – Керн отступил на шаг. – Через Мюртен?

Рут рассмеялась.

– Мюртен – место нашего позора, Штайнер. Я там заболела, а этого нарушителя границ поймала полиция. Бесславный город для нас, этот Мюртен.

Штайнер ухмыльнулся.

– Поэтому-то я и здесь! Я отомстил за вас, ребятки. – Он вытащил бумажник и вынул оттуда шестьдесят швейцарских франков. – Вот! Здесь четырнадцать долларов или приблизительно триста пятьдесят французских франков. Подарок Аммерса.

Керн непонимающе посмотрел на него.

– Аммерса? – переспросил он. – Триста пятьдесят франков?

– Я объясню тебе все позже, мальчик. А пока спрячь их… – Ну, а теперь дайте мне на вас посмотреть! – Он внимательно разглядел обоих. – Щеки ввалились, чувствуется недостаток питания, на ужин – какао с водой, и никому ни слова, так?

– До крайности еще не доходило, – ответил Керн. – А когда нам бывало совсем плохо, нас всегда приглашал Марилл. У этого человека словно шестое чувство…

– Есть у него и седьмое. Картины. Разве он не водил вас в музей. Так с ним всегда расплачиваются за обед.

– Да, мы видели Сезанна, Ван Гога, Мане, Ренуара и Дега, – ответила Рут.

– Ага! Импрессионисты! Значит, он действительно кормил вас обедом. После ужина он тащит к Рембрандту, Гойе и Греко. Ну, а теперь, ребятки, одевайтесь, живо! Рестораны Парижа ярко освещены и ждут нас!

– Мы как раз…

– Это я уже вижу, – недовольно перебил Штайнер. – Немедленно одевайтесь! Я плаваю в деньгах.

– Мы уже одеты…

– Ах, вот оно что! Пальто уже успели продать какому-нибудь товарищу по вере, который наверняка вас облапошил.

– Не облапошил… – сказала Рут.

– Бесчестные евреи тоже существуют, девочка, – ответил Штайнер. – Каким бы святым мне ни казался сейчас ваш народ-мученик. Ну, пошли!

– А теперь рассказывайте, как ваши дела? – спросил Штайнер после еды.

– Мы словно в заколдованном кругу, – ответил Керн. – Париж – это не только город туалетной воды, мыла и духов; это также и город английских булавок, шнурков, пуговиц и, кажется, даже портретов святых. Торговля здесь полностью исключается. Я перепробовал тысячи вещей – мыл посуду, таскал корзины с овощами, переписывал адреса, торговал игрушками, но не разбогател на этом. Все это было работой по случаю. Рут две недели проработала уборщицей в одной фирме, а потом эта фирма вылетела в трубу, и ей вообще ничего не заплатили. За джемпер из кашмирской шерсти ей предложили такую сумму, которой ей как раз хватило, чтобы снова купить шерсть. Поэтому… – Керн расстегнул свою куртку. – Поэтому я одет, как богатый американец. В джемпере чувствуешь себя чудесно, если у тебя нет пальто. Она и тебе сможет связать джемпер, Штайнер…

– У меня хватит шерсти еще на один, – подтвердила Рут. – Но только шерсть темная. Вы любите темный цвет, Штайнер?

– Еще бы! Мы же живем в темноте. – Штайнер закурил сигарету. – Ладно, я подумаю… Вы заложили свои пальто или продали?

– Сперва заложили, потом продали.

– Так я и предполагал. Обычное явление. Вы уже были когда-нибудь в кафе «Морис»?

– Нет, только в «Эльзасе».

– Чудесно! Тогда пойдемте в «Морис». Там есть некто Дикман. Он знает обо всем. И о пальто – тоже. И о все» мирной выставке, которая состоится в этом году.

– О всемирной выставке?

– Да, мальчик, – ответил Штайнер. – Ведь на выставке должна найтись работа. И документы там не будут спрашивать так строго.

– Откровенно говоря, когда ты приехал в Париж, Штайнер? Ведь ты уже обо всем прекрасно информирован.

– Четыре дня тому назад. А до этого был в Штрассбурге. Должен был закончить там кое-какие дела. А вас нашел через Классмана. Встретился с ним в префектуре. У меня есть паспорт, ребятки. И через несколько дней я перееду в отель «Интернасьональ». Мне нравится это название.

Кафе «Морис» было похоже на кафе «Шперлер» в Вене и кафе «Грейф» в Швейцарии. Это была типичная биржа эмигрантов. Штайнер заказал кофе для Рут и Керна, а потом подошел к одному пожилому человеку. Некоторое время они разговаривали друг с другом. Потом человек внимательно посмотрел на Рут и Керна и ушел.

– Это Дикман, – объяснил Штайнер. – Он знает обо всем. Всемирная выставка действительно будет. Керн. Сейчас уже строятся заграничные павильоны. Строительство оплачивают иностранные правительства. Частично они привозят своих рабочих, но для самых простых работ – земляных и так далее – они нанимают людей здесь. Вот тут-то для нас и откроются большие возможности. Так как деньги выплачиваются иностранным комитетом, французы мало беспокоятся о том, кто там работает. Завтра утром мы отправимся туда. Там уже работает кое-кто из эмигрантов. Мы дешевле французов, и в этом наше преимущество.

Вернулся Дикман. На руке он нес два пальто.

– Думаю, что они подойдут.

– Примерь-ка! – сказал Штайнер Керну. – Сперва ты, а потом Рут. Сопротивление бесполезно.

Пальто оказались впору. На женском пальто был даже маленький потертый меховой воротничок. Дикман слабо улыбнулся.

– Выбрал на глаз, – сказал он.

– Это лучшее, что ты можешь предложить из своего хлама, Генрих? – спросил Штайнер.

Дикман взглянул на него немного обиженно.

– Пальто хорошие. Конечно, не новые. Вот это, с меховым воротником, раньше носила графиня. Разумеется, из эмигрантов, – добавил он, заметив взгляд Штайнера. – Воротник енотовый, не то что там какой-нибудь кролик, Йозеф!

– Хорошо. Мы их возьмем. Завтра я еще зайду, и мы поговорим.

– Не обязательно. Ты можешь взять их и так… У нас же свои счеты.

– Чепуха!

– Нет, не чепуха. Возьми их и забудь об этом. Тогда я здорово сел в лужу, черт возьми!

– Ну, а как вообще идут дела? – спросил Штайнер.

Дикман пожал плечами.

– На себя и детей хватает. Но противно жить в постоянных конвульсиях.

Штайнер рассмеялся.

– Только не становись сентиментальным, Генрих! Я – шулер, бродяга, я занимаюсь подделкой документов, за мной числится нанесение увечий, сопротивление государственной власти и еще всякая всячина – и тем не менее совесть моя чиста.

Дикман кивнул.

– Мой меньшой заболел. Грипп. Высокая температура. Но высокая температура для детей не опасна, правда?

Он с надеждой посмотрел на Штайнера. Тот кивнул головой.

– Малыши быстро встают на ноги, Генрих. Можешь не опасаться.

– Сегодня я пойду домой немного раньше.

Штайнер заказал себе порцию коньяку.

– А тебе взять, мальчик? – спросил он у Керна.

– Послушай, Штайнер… – начал Керн.

Тот сразу же замахал рукой.

– Не говори ничего. Это – рождественские подарки, и они мне ничего не стоят. Вы же сами видели… Порцию коньяку, Рут? Будете?

– Да.

– Новые пальто! В перспективе – работа! – Керн выпил коньяк. – Жизнь снова нам улыбается!

– Не обманывайся! – усмехнулся Штайнер. – Позднее, когда ты вдосталь наработаешься, это время – время вынужденного безделья – будет казаться тебе самым чудесным временем в твоей жизни. И ты будешь рассказывать своим внукам удивительные истории, внукам, сидящим у дедушкиных ног. И история эти будут начинаться так: «давным-давно, когда дедушка жил в Париже…»