Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария - Страница 69

– Вы – при деньгах? Первый раз вижу такое! Молодой человек, полиция…

– Заработал! – перебил его Керн. – Заработал честным трудом! Ну, где кольцо?

– Минуточку! – Леви умчался и вскоре вернулся, держа в руке кольцо, оставшееся Рут от матери. Он протер его рукавом, подышал на него, снова почистил и положил на кусок бархата, словно это было не колечко, а алмаз в двадцать каратов. Редкостная и чудесная вещица, – благоговейно произнес он. – Настоящая редкость!

– Господин Леви, – сказал Керн. – В свое время вы мне дали за него сто пятьдесят франков. Если я заплачу вам сейчас сто восемьдесят, вы заработаете на нем двадцать процентов. Предложение хорошее, не правда ли?

Но Леви, казалось, не слышал слов Керна.

– В такую вещь можно влюбиться! – восторженно говорил он. – Это – не какая-нибудь современная дрянь. Товар! Настоящий товар! Я хотел оставить его себе. У меня есть маленькая коллекция, личная…

Керн выложил на стол еще восемьдесят франков.

– Деньги! – с презрением произнес Леви. – Что значат деньги в наше время! Ведь они так обесценены. Материальные ценности – другое дело! От них получаешь двойную радость! И золото как раз повысилось в цене, – задумчиво продолжал он. – Четыреста франков! Это еще дешево за такую вещь. Любитель наверняка заплатит и больше!

Керн испугался.

– Господин Леви…

– Я – тоже человек, – решительно заявил тот. – И мне тоже хочется доставить вам радость. Не буду наживаться на вас в канун Нового года. Триста франков – и кольцо ваше! Хотя, разлучаясь с этой вещью, душа моя истекает кровью!

– Вы требуете с меня в два раза больше! – возмутился Керн.

– В два раза больше! Вы сами не понимаете, что говорите, молодой человек. Что такое в два раза больше? Это то же самое, что в два раза меньше, как говорит рабби Михаэл из Говородки. Вы когда-нибудь слышали, что такое издержки? А это – большие деньги. Налоги, плата за помещение, топливо, сборы, потери… Вам это ни о чем не говорит, но мне этого вполне хватает. И все эти расходы начисляются каждый день и на это колечко!

– Я же нищий эмигрант…

Леви лишь отмахнулся.

– Ну, а кто сейчас не эмигрант? Кто покупает, тот всегда богаче того, кто вынужден продавать. Ну, а кто из нас покупает?

– Двести франков, – сказал Керн. – Это моя последняя цена.

Леви взял кольцо, снова на него подышал и унес. Керн спрятал деньги и направился к двери. Открыв ее, он услышал позади себя голос Леви:

– Двести пятьдесят. И то только потому, что вы молоды, а я хочу быть благодетелем!

– Двести! – повторил Керн.

– Привет! – попрощался Леви.

– Двести двадцать.

– Двести двадцать пять! И это окончательно и честно. И только потому, что мне нужно платить за помещение.

Керн вернулся и выложил деньги. Леви уложил кольцо в маленькую коробочку.

– Коробочку я вам даю бесплатно… Коробочку и чудесную голубую вату. Вы меня разоряете…

– Получить с меня в полтора раза больше, – проворчал Керн. – Настоящий ростовщик!

Леви пропустил мимо ушей последние слова Керна.

– Поверьте мне, – сказал он дружеским тоном, – что на улице Лапэ, у Картье, такое кольцо стоит все шестьсот. Его настоящая стоимость – триста пятьдесят. На этот раз я говорю честно.

Керн вернулся в отель.

– Рут, – сказал он, стоя в дверях. – Мы успешно двигаемся вперед! Вот, посмотри! Последний из могикан вернулся домой.

Рут открыла коробочку и заглянула в нее.

– Людвиг!.. – прошептала она.

– Бесполезная роскошь – и только, – смущенной скороговоркой пояснил Керн. – Но как говорит Штайнер, такие вещи лучше всего согревают душу. Вот я и хочу это проверить. Ну, а теперь надень его! Сегодня все мы ужинаем в ресторане! Как и все рабочие, получающие жалованье в конце недели.

Было десять часов вечера. Штайнер, Марилл, Рут и Керн сидели в «Матушке Марго». Официанты уже начали сдвигать стулья, мыть пол и чистить его вениками. Кошка у кассы потянулась и спрыгнула вниз. Хозяйка дремала, плотно закутавшись в вязаную кофточку. Лишь изредка она открывала глаза, чтобы посмотреть, все ли в порядке.

– Думаю, что нас уже собираются попросить об уходе, – сказал Штайнер, подзывая официанта. – К тому же уже время. Пора идти к Эдит Розенфельд. Сегодня приехал отец Мориц.

– Отец Мориц? – спросила Рут. – А кто это?

– Отец Мориц – это ветеран эмигрантов, – ответил Штайнер. – Ему уже семьдесят пять, маленькая Рут. Он знает все границы, все города, все отели, все пансионы и частные квартиры, где можно жить, не заявляя об этом в полицию, и тюрьмы пяти государств – очагов культуры. Его зовут Мориц Розенталь, а родом он из Годесберга-на-Рейне.

– В таком случае я его знаю, – заметил Керн. – Переходил с ним однажды границу. Из Чехословакии в Австрию.

– А я из Швейцарии в Италию, – сказал Марилл.

Официант принес счет.

– Я тоже несколько раз переходил с ним границу, – сказал Штайнер. – Нам можно захватить бутылку коньяку с собой? – спросил он официанта. – Курвуазье. Разумеется, по той же цене.

– Минуточку, я спрошу хозяйку.

Официант направился к дремлющей хозяйке. Та приоткрыла один глаз и кивнула. Официант вернулся, достал с полки бутылку и подал ее Штайнеру. Тот сунул ее в боковой карман пальто.

В этот момент входная дверь распахнулась, и в ресторан вошла какая-то призрачная фигура. Хозяйка прикрыла рот рукой, зевнула и открыла оба глаза.

На лицах официантов появилось недовольное выражение.

Вошедший мужчина безмолвно, словно лунатик, прошел через весь зал, в сторону большой жаровни, где над тлеющими углями жарилось несколько курочек.

Мужчина пронзил их рентгеновским взглядом.

– Сколько стоит вот эта? – спросил он у официанта.

– Двадцать шесть франков.

– А эта?

– Двадцать шесть франков.

– Они все стоят по двадцать шесть франков?

– Да.

– Почему же вы не сказали сразу?

– Потому что вы об этом не спрашивали.

Мужчина поднял глаза, и на мгновение в глазах этого лунатика вспыхнул какой-то злобный огонек. Потом он показал на самую крупную курочку.

– Дайте мне вот эту!

Керн подтолкнул Штайнера. Тот уже тоже внимательно следил за происходящим. Уголки его рта вздрагивали.

– С каким гарниром? С салатом, жареным картофелем или рисом? – спросил официант.

– Без всякого гарнира. Гарниром будет нож и вилка! Давайте ее сюда!

– Цыпленок, – прошептал Керн. – Наш старый знакомый – Цыпленок!

Штайнер кивнул.

– Да, это он. Цыпленок из тюрьмы в Вене.

Мужчина уселся за столик, вынул бумажник и пересчитал деньги. Потом сунул его обратно в карман и торжественно развернул салфетку. Перед ним уже красовалась жареная курочка. Мужчина поднял руки, словно священник, приготовляясь к благословению. Глаза его светились от восторга. Он переложил курочку из миски на свою тарелку.

– Не будем ему мешать, – тихо сказал Штайнер и ухмыльнулся. – Эта жареная курочка наверняка досталась ему после больших трудов.

– Напротив, я предлагаю немедленно смыться! – сказал Керн. – Я уже два раза встречался с ним. И оба раза – в тюрьме. Его каждый раз арестовывали в тот момент, когда он собирался есть жареную курочку. Исходя из этого, сюда каждую минуту может нагрянуть полиция.

Штайнер рассмеялся.

– Ну, тогда быстро! Новогодний праздник лучше провести у обделенных судьбой, нежели в префектуре.

Они вышли на улицу. В дверях они еще раз обернулись. Цыпленок как раз оторвал от курочки румяную поджаристую лапку, внимательно посмотрел на нее, – как паломник на гроб господень, – смиренно надкусил ее, а потом начал пожирать ее с непостижимой быстротой и жадностью.

Эдит Розенфельд была маленькой, совершенно седой женщиной шестидесяти шести лет. Она приехала в Париж два года назад, вместе с семью детьми. Шестерых из них она уже определила. Старший сын, врач, уехал на войну в Китай; старшая дочь, филолог из Бонна, получила с помощью комитета беженцев место горничной и уехала в Шотландию; второй сын сдал в Париже государственные экзамены по юриспруденции, но, не найдя практики, устроился официантом в отеле «Карлтон» в Каннах; третий записался в иностранный легион; четвертый уехал в Боливию; вторая дочь жила на апельсиновой плантации в Палестине, Остался только самый младший сын. Комитет помощи беженцам пытался устроить его шофером в Мексике.