Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария - Страница 79

– Но это же чепуха! Вашей жене нечего вам сказать, да и вам тоже.

– Разумеется! Она ведь ни о чем не знает. Но зато она сможет спокойно умереть.

Чиновник задумался и принялся листать дело.

– Мы вас допрашивали раньше о группе номер семь. Вы не назвали ни одного имени. А за это время мы взяли Мюллера, Безе и Вельдорфа. Вы не хотите назвать остальных?

Штайнер ничего не ответил.

– Вы назовете нам имена остальных, если я вам дам возможность в течение двух дней навещать вашу жену?

– Да, – ответил Штайнер после минутного раздумья.

– В таком случае, говорите!

Штайнер молчал.

– Вы назовете мне два имени завтра вечером, а остальные послезавтра?.

– Я назову вам все имена послезавтра.

– Вы обещаете?

– Да.

Чиновник долго смотрел на него.

– Посмотрю, что мне удастся для вас сделать. А сейчас вас отведут в камеру.

– Вы не можете возвратить мне письмо? – спросил Штайнер.

– Письмо? Откровенно говоря, оно должно остаться в деле. – Чиновник нерешительно посмотрел на письмо. – Но в нем нет ничего, что свидетельствовало бы против вас… Хорошо, возьмите!

– Спасибо, – сказал Штайнер.

Чиновник позвонил и приказал увести Штайнера. «Жаль, – подумал он, – но ничего не поделаешь. Сам попадешь к чертям на сковородку, если проявишь хоть каплю человечности!»

И неожиданно ударил кулаком по столу.

Мориц Розенталь лежал на своей кровати. Сегодня, в первый раз после многих дней, боли покинули его. Наступал вечер, и в серебристо-голубых сумерках парижского февраля вспыхнули первые огни. Не поворачивая головы, Мориц Розенталь наблюдал, как зажглись огни в окнах дома напротив. А сам дом покачивался в сумерках, как океанский пароход перед отплытием. Простенок между окнами бросал на отель «Верден» длинную темную тень; эта тень быль похожа на сходню, которая, казалось, только и ждала, чтобы на нее ступили.

Мориц Розенталь по-прежнему лежал, не шевелясь, в своей кровати, но потом вдруг увидел, как окно его комнаты широко распахнулось, и некто, похожий на него, поднялся, вышел в окно и прошел по тени-сходне на корабль, который мягко покачивался в длинных сумерках жизни. Корабль поднял якорь и медленно поплыл вдаль, а комната, где находился отец Мориц, развалилась, словно мягкая картонная коробка, попав в поток воды, и закружилась в ночи. Мимо корабля с шумом проплывали улицы, корабль мягко поднимался в тихое журчание бесконечности. Плавно покачиваясь, словно колыбель, он приблизился к облакам, звездам, голубой синеве, а затем перед ним открылась пустыня в розовых и золотых тонах. Темные сходни медленно опустились, и Мориц Розенталь сошел по ним с корабля. В тот же миг корабль исчез, и он остался один в незнакомой пустыне.

Под его ногами лежала длинная ровная дорога. Старый бродяга недолго раздумывал – ведь дороги существуют для того, чтобы по ним ходить, а его ноги исходили уже множество дорог.

Но ему не пришлось долго шагать. За серебристыми деревьями показались огромные сверкающие ворота, за которыми блестели башни и купола. В центре ворог, в мерцавшем свете, стояла огромная фигура, держа в руке кривую палку.

– Таможня! – испугался отец Мориц и отпрыгнул в кусты. Потом огляделся. Назад он возвратиться не мог – дорога исчезла. «Ничего не поделаешь, – покорно подумал старый эмигрант. – Придется спрятаться здесь и дождаться ночи. Может, ночью удастся проскользнуть стороной». Он выглянул меж ветвей карбункула и оникса и увидел, что огромный привратник манит кого-то своей палкой. Он еще раз оглянулся. Кроме него, никого не было. Привратник снова кого-то поманил.

– Отец Мориц! – раздался чей-то мягкий звонкий голос.

«Кричи, кричи! – подумал Мориц Розенталь. – Я все равно не заявлю о своем прибытии!»

– Отец Мориц! – снова раздался голос. – Выходи из куста забот!

Мориц поднялся. «Поймали! – подумал он. – Этот великан, конечно, бегает быстрее меня. Ничего не поделаешь. нужно идти».

– Отец Мориц! – снова крикнул голос.

– К тому же он знает мое имя, вот не повезло! – пробормотал Мориц. – Значит, меня отсюда уже когда-то высылали. Тогда по новому закону я получу самое меньшее три месяца тюрьмы. Будем надеяться, что здесь, по крайней мере, хорошо кормят. И не дадут для чтения семейный журнал за 1902 год, а что-нибудь современное. Я бы хотел прочесть что-нибудь из Хемингуэя.

– Ворота становились все светлее и, чем ближе он подходил, сверкали все ярче. «И что это у них теперь за световые эффекты на границах? – размышлял отец Мориц. – Нельзя понять, где и находишься! Может быть, они вообще осветили все границы, чтобы легче нас ловить? Какое расточительство!..»

– Отец Мориц, – спросил привратник, – зачем ты прятался?

«Ну и вопрос! – подумал Мориц. – Ведь он меня знает, и знает, что к чему!»

– Входи! – пригласил привратник.

– Послушайте! – запротестовал Мориц. – Я еще не подлежу наказанию. Я еще не перешел вашей границы. Или, может быть, я уже нахожусь на вашей территории?

– На нашей, – подтвердил привратник.

– Послушайте, – ответил Мориц Розенталь. – Я сразу скажу вам правду: у меня нет паспорта!

– У тебя нет паспорта?

«Шесть месяцев», – подумал Мориц, услыхав громовой голос, и покорно покачал головой.

Привратник поднял палку.

– Тогда тебе не нужно будет в течение двадцати миллионов световых лет стоять в небесном партере. Ты сразу получишь мягкое кресло с ручками и опорой для крыльев!

– Все это чудесно, – ответил отец Мориц. – Но из этого вряд ли что-нибудь получится. Дело в том, что у меня нет ни разрешения на въезд в страну, ни вида на жительство. О разрешении на работу нечего и говорить.

– Нет разрешения на въезд, нет вида на жительство, нет разрешения на работу? – Привратник поднял руку. – Тогда ты получишь ложу в первом ярусе, в центре, откуда открывается полный вид на небесную рать.

– Это было бы неплохо, – ответил Мориц. – Тем более, что я люблю театр. Но тогда я вам скажу еще кое-что, что изменит все ваши планы. Я, собственно говоря, очень удивлен, что вы до сих пор не повесили снаружи вывеску, что нам вход воспрещен. Дело в том, что я – еврей, выгнан из Германии и уже многие годы живу нелегально.

Привратник поднял обе руки.

– Еврей? Выгнан из Германии? Жил нелегально?.. В таком случае ты еще получишь для личного обслуживания двух ангелов и солиста на тромбоне. – Он крикнул в ворота: – Ангел бездомных! – И перед отцом Морицем появилась огромная фигура в голубом одеянии с лицом всех матерей мира. – Ангел многострадальных! – снова выкрикнул привратник, и другая фигура, одетая во все белое и с сосудом слез на плече, встала по другую сторону отца Морица.

– Секундочку! – попросил Мориц и спросил привратника: – Вы уверены, что там, за воротами, не…

– Не беспокойтесь. Наши концентрационные лагеря находятся много ниже.

Два ангела взяли его под руки, и отец Мориц, старый бродяга, ветеран эмигрантов, спокойно вошел в ворота навстречу яркому свету. Внезапно что-то зашумело – все сильнее и громче, и на свет упали пестрые тени…

– Мориц, – сказала Эдит Розенталь, появляясь в дверях. – Вот он, тот мальчик. Маленький француз. Ты не хочешь на него взглянуть?

Ответа не последовало. Она осторожно подошла ближе. Мориц Розенталь из Годесберга-на-Рейне больше не дышал.

Мария снова проснулась. Все время в первой половине дня она находилась в какой-то туманной агонии. Теперь же она увидела. Штайнера очень отчетливо.

– Ты еще здесь? – испуганно прошептала она.

– Я могу остаться, сколько хочу, Мария.

– Что это значит?..

– Объявили амнистию. Я тоже под нее попадаю. Тебе нечего больше бояться. Теперь я останусь здесь.

Она задумчиво посмотрела на него.

– Ты говоришь это, чтобы успокоить меня, Йозеф…

– Нет, Мария. Амнистию объявили вчера. – Штайнер повернулся к сестре, которая чем-то занималась в глубине палаты. – Правда ведь, сестра? Со вчерашнего дня мне нечего больше бояться?