Обещания - Реник Джин - Страница 50

Глава 15

Сэм тяжело опустился на железную скамейку рядом с Линной и внимательно посмотрел на лицо дочери. Сегодня утром она снова сидела в саду, безмолвная, как тень, и его очень беспокоило ее страдание. Линна ничего не ела и стала избегать домашних. Он заметил, что она даже не захотела подойти к телефону, когда ее просил Курт. А он уже дважды звонил ей из Чикаго. Как же она переживет неумолимо приближающийся день, до которого осталось, как сказали врачи, всего шесть месяцев?

Зазвонил телефон, и Алис Файе крикнула в окно, что звонят из нотариальной конторы с просьбой перенести сегодняшнюю встречу на три часа. Он согласно кивнул и жестом показал жене, что объяснит позже, зачем ему понадобилось встречаться со своим поверенным в делах. Сэм обнял дочь рукой и притянул к себе.

— Почему ты не хочешь разговаривать с Куртом, детка? Ты на него сердишься за что-то? — в голосе отца слышалась тревога.

Линне вдруг показалось, что рука, обнявшая ее за плечи, как-то удивительно легка. Она взяла ладонь отца в свои руки и почувствовала мягкие, по-детски беспомощные пальцы. Странно, как странно, что всего три недели она провела без отца, но теперь совершенно по-другому, по-новому его воспринимает. Одной из особенностей ее незрячей жизни было то, что ей все время приходилось обращать внимание на самые незначительные детали, чтобы составить представление об окружающем мире.

Она решила скрыть от отца мучившие ее противоречивые чувства к Курту.

— Он хочет назначить день свадьбы, — сказала она и, чтобы избежать дальнейшего обсуждения этой неприятной для нее темы, поспешила объяснить свое доведение, зная, что отец поверит. — Я все еще очень горюю по Большухе, и мне сейчас трудно разговаривать с Куртом.

— Но ведь именно для этого мужья и предназначены, девочка. Чтобы утешать. Ты же не передумала выйти замуж, правда?

Да, отец почему-то казался ей более слабым, не таким уверенным, как до отъезда. Даже Алис Файе с удивлением отметила, как он похудел за последнее время. Линна же могла положиться только на слух, и когда он разговаривал с ней, она заметила, что в его голосе появились новые, странные интонации — что-то похожее на боль. Он стал медленнее двигаться, тяжело дышать, куда-то пропала его неуемная энергия.

Когда умерла Сули, Линна так замкнулась в себе, думая о своей жизни и слепоте, что смерть представлялась ей не иначе, как потерей любимой колли. Теперь же, после того как не стало Большухи, она вдруг осознала, что смерть — понятие всеобъемлющее, и ее охватил страх оттого, что люди, которых она любит, не вечны, они постепенно стареют, и придет час, когда они умрут. Она неожиданно подумала, что ее отец не здоров.

— Скажи, ты ведь болен? Она с напряженным вниманием ждала его ответ. Ей показалось, что, прежде чем что-либо сказать, он на какую-то долю секунды заколебался.

— Что ты, вовсе нет! — Он снова сделал паузу. — Действительно, у меня есть кой-какие проблемы со здоровьем по мужской части, — шутливым тоном произнес он, — но это абсолютно нормально в моем возрасте, и, разумеется, я не собираюсь обсуждать их с моей дочерью, которая вот-вот выйдет замуж. Меня тревожит твое состояние.

Отец никогда не лгал ей, и, немного успокоенная ответом, она подумала, что если ее печаль и тоска по Большухе так сильно его беспокоят, то тем более не стоит расстраивать отца еще больше своим рассказом о поведении Курта в ночном клубе. Она твердо решила не огорчать его.

— Я, наверное, сама позвоню в Чикаго, — сказала Линна, собравшись с духом, и очень обрадовалась, что голос отца оживился, когда он принялся хвалить ее за это решение.

Успокоенный тем, что скоро все наладится, Сэм пошел вместе с дочерью в кабинет, откуда Линна собиралась позвонить Курту в отель. Сэм сидел рядом, когда она набирала номер. Администратор сообщил, что Куртис Байлор выехал из гостиницы, и Сэм, поцеловав дочь, проводил ее из кабинета. Спустя несколько минут он почувствовал странное, беспорядочное и оглушительное сердцебиение. Он принял лекарство, но из-за вызванного сердцебиением головокружения ему пришлось лечь на стоявшую в кабинете кушетку. После того, как слабость прошла, он встал и вышел во внутренний дворик, где нашел Алис Файе. Она стала расспрашивать его, зачем Бурт Хольман просил его приехать. Сэм, не желая говорить ей правды, ответил, что собирается к юристу, чтобы уладить кой-какие вопросы, касающиеся корпорации, и пообещал вернуться к обеду.

В три часа он был в кабинете Хольмана. В три пятнадцать Сэм уже обсуждал с поверенным свое завещание.

— На сегодняшний день все недвижимое имущество Боумонтов и страховая компания «Мидлэнд» разделены между Паркером и Алис Файе, шестьдесят на сорок, но следует также оговорить, что она не имеет права каким-либо образом распоряжаться своей долей без согласия на то Паркера. Естественно, У Алис Файе остаются все принадлежащие ей драгоценности. «Боумонт Херальд» отходит к Линне. Обязательно отметьте, что это ее личная собственность, и если их брак с Куртом окажется неудачным, я бы не хотел, чтобы он имел какое бы то ни было отношение к ее части наследства. Прошу вас, позаботьтесь об этом.

— Разумеется, — Хольман сделал еще одну пометку в бумагах.

— Линна получает также земельный участок в два акра на другой стороне от поместья Хартфорда, где, если захочет, сможет построить себе дом. Да, и последнее. Подготовьте контракты для управляющих директоров всех трех компаний сроком на пять лет.

— Все это будет оговорено в дополнительном распоряжении, — сказал юрист. — Если же вы решите сделать еще какие-нибудь поправки или что-либо изменить, то я бы посоветовал вам переписать завещание. А что насчет доверительной на собственность? Не будет никаких изменений?

Сэм на минуту задумался, потом отрицательно покачал головой:

— Нет, с этим все в порядке. Незачем тревожить старые раны.

Курт подумал, с Линной что-то произошло, и решил возвратиться из Чикаго. В Уинди-Сити торговля шла хорошо, просто замечательно, да еще вдобавок ко всему он получил пару выгодных предложений. Он летел из Чикаго с полным кошельком денег и целым букетом различных идей, касающихся свадебных приготовлений, которые непременно отвлекут Линну от грустных мыслей о дохлой лошади. К тому же он успел устать от ее подавленного настроения и был готов побыстрее уладить матримониальные дела.