Тайна песчинки - Курганов Оскар Иеремеевич - Страница 29

— Я выяснил — Янес принес старые, бракованные блоки.

— Конечно, конечно, — как бы не слушая Ванаселья, ответил Хинт.

На следующий день удалось исправить «ошибку», сослаться на чью-то злую волю. Хинт, конечно, не назвал имени Янеса. Он никого не хотел посвящать во всю историю их взаимоотношений. Это было бы слишком глупо и наивно. Он просто сказал, что при более строгой технологии можно выпускать конструкции более высокой прочности. Но тень на силикальцит и на Хинта все же была брошена.

Эта тень долгое время следовала за Хинтом.

— Как же так, — прервал я Хинта, — неужели ваши неутомимые противники ни разу не вступили с вами в научный спор — открытый, честный, аргументированный?

— Нет, — сказал Хинт. — К сожалению, мне пришлось сталкиваться с ними только на ведомственных обсуждениях силикальцита, в маленьких конференц-залах или в научных аудиториях.

Два параллельных потока как бы несли на себе груз силикальцитных проблем. Первый — общественный, гласный и, в общем, одобрительный; другой — скрытый, коварный, злобный, придирчивый.

Десять лет Хинт вел эту битву. Конечно, он не мог бы выдержать, если бы был один. У Хинта были помощники. Это не только Лейгер Ванаселья, Виктор Рюютель, Ханс Тоомель, Владимир Клаусон, — десятки молодых ученых. Хинта поддерживали люди, которых он мало знал. И как бы живым олицетворением этой опоры был Александр Белкин.

Молодой инженер, худой и высокий, с воспаленными глазами, чем-то напоминал фанатика. Он готов был защищать Хинта в любое время. Иногда Хинт даже боялся этой защиты: она была слишком резкой, категоричной. Во всяком случае, в самые трудные моменты Белкин был непоколебим, тверд в своих убеждениях. Он настаивал на том, чтобы силикальцит стал продуктом массовым, промышленным. Но как это сделать? Как добиться этой массовости? Для этого нужно построить большой завод. Кто даст на это деньги?

— Вы забываете, — говорил ему Хинт, — что при утверждении проекта будет привлечен такой человек, как Долгин. Уж он-то сумеет доказать, что такой завод — это безумная трата народных денег.

— Все-таки попробуем, — настаивал Белкин.

Вскоре он сообщил, что идея крупного механизированного силикальцитного завода находит самую горячую поддержку. Дело в том, что Белкин сооружал дома на всей линии железной дороги от Ленинграда до Москвы. Белкин доказал, что если будут использованы песок, известь, которыми так богаты эти места, то железнодорожные дома будут дешевыми и сооружаться они будут с необычайной быстротой. Он добился поездки в Таллин всех, кто имел отношение к разработке и утверждению проекта нового завода. И в то время, когда Долгин и его помощники как будто торжествовали победу, в тиши маленького барака в Лодейном Поле рождался проект большого силикальцитного завода.

Глава двадцать третья

Уже действует сорок силикальцитных заводов. На сорока технологических линиях обычный песок и обычная известь попадают в простейшую машину — дезинтегратор: песчинки в ней разбиваются, «обнажаются», приобретают новую силу; комовая известь размалывается, и песчинки, смешиваясь с известковой пылью и водой, мчатся в формы будущих стен, перегородок, лестниц, балконов, перекрытий — словом, самых различных деталей домов. Потом формы с силикальцитной массой отправляются в печь, автоклав, и через восемь часов дом, правда, еще в разобранном виде, готов. Сорок заводов — больших и малых, кустарных и механизированных — на самых различных параллелях нашего государства. На Кольском полуострове и в Голодной степи, в бухте Находка, на Дальнем Востоке и в Ленинграде, в Караганде и Лодейном Поле, в Горьком и Риге…

В комнате Хинта на стене висит большая карта, она напоминает фронтовую карту крупного войскового штаба. Флажки, ромбы, треугольники, квадраты. Красные, синие, зеленые. Условные обозначения мощности заводов, их механизации, возможностей.

На всех флажках и знаках только одна буква «С» — силикальцит. Идет наступление — новые знаки с буквой «С» появляются на новых широтах, новые победы отмечаются на «штабной» карте.

— Как возникли эти заводы? Кто их проектировал, кто сооружал, откуда, наконец, появились деньги, машины, энергия? — спрашиваю я у Хинта.

Он подходит к карте, долго смотрит на красные линии, пересекающие ее, — маршруты поездок Хинта и его помощников — и коротко отвечает:

— Есть такая сила — человеческая инициатива. Не слышали?

— Конечно, но говорят, что у этой силы есть своя тайна, как у песчинки.

— Да, есть, — соглашается Хинт и продолжает в том же шутливом тоне: — Теперь у нас уже проникли в атомное ядро инициативы, возникла цепная реакция. Говорят, что она передается, эта цепная реакция, от сердца к сердцу. Может быть, и так. Я же считаю, что она передается от ума к уму и тщательно обходит всех дураков. Вот этот атом инициативы попал к умным людям, и они уже создали сорок силикальцитных заводов. Как будто все ясно?

— Нет, не все. Не так-то просто, даже умному человеку, соорудить завод, — возвращаю я Хинта на землю.

— В том-то и дело, — вскакивает Хинт. — Если умные люди  возьмутся, начнут действовать, деньги всегда найдутся.

Представьте себе — в городе тысячи людей мечтают о квартирах, жилищная нужда не дает покоя городскому Совету. Деньги есть, но нет строительных конструкций. Кирпич? Его теперь не очень рекомендуют, да и где его столько наберешь? Ведь строить надо много и быстро. Железобетон? Нет цемента. Во всяком случае, его не хватает всегда, хоть по цементу мы уже опередили Америку. Велика, необычайно велика потребность.

Что делать? В это время появляется статья — в Таллине какой-то чудак инженер делает прочные конструкции из песка и извести. Не хуже, а порой и лучше бетонных, но без цемента.

Сперва запрашивали меня — слышали, читали, — верно ли? Не выдумка ли? Не шутка ли?

Были недели, когда я с утра до вечера отвечал на такие запросы.

Потом появились просьбы: нельзя ли прислать чертежи? Или приехать? Иногда за просьбами следовали деньги: на проезд, суточные, даже на такси — от аэродрома до городского Совета. И, если я не приезжал, присылали в Таллин делегата, инженера. В конце концов, дезинтегратор можно изготовить в любых, даже кустарных условиях. Все приезжавшие в Таллин на опытный завод завершали путешествие по технологическому процессу одной и той же фразой: «Удивительно просто». Вот в этой простоте все дело. А когда появились силикальцитные дома, агитировать уже не надо было. Мы не успевали копировать чертежи. Иные приезжали и сами садились за копировку.

Вот она — инициатива! Что им до моих споров с Крутом, до предательства Янеса, до всего того, что изрекает Долгин. Им нужны дома — абстрактные споры их не интересуют.

Теперь вы понимаете, что дело не в деньгах и не в планах. Если, конечно, речь идет об умных людях. Вот, скажем, Средняя Азия. Пригласили нас в Голодную степь. Там лёсс. Очень умный организатор, опытный строитель Саркисов спрашивает, пригоден ли он для силикальцита. Мы проверили, убедились, что пригоден. Так в Голодной степи появились силикальцитные домики. И тем, кто в них живет, тоже нет дела до позиции Долгина, до соображений его помощников.

Правда, всё это «силикальцитное движение» не всегда поддерживалось официальным научным центром в Москве, каким тогда была Академия строительства и архитектуры СССР. Но в ту пору творческая инициатива советских людей уже начала получать горячую поддержку, люди почувствовали новый прилив сил и новые возможности, и они порою уже не считались с «монополией» научных авторитетов, если они мешали делу.

И все-таки эти самые научные боги не складывали оружие, а, наоборот, предпринимали все новые и новые атаки на силикальцит.

И, пожалуй, одна из самых яростных схваток с ними произошла в Ленинграде, в инженерно-строительном институте, куда Хинт приехал для защиты докторской диссертации.

Хинт не случайно избрал именно этот город и этот институт. Ленинград с его передовой культурой и прогрессивной инженерной мыслью, с его смелыми техническими поисками и открытиями был для Хинта символом отзывчивости, сердечности и радушия. Именно здесь, вблизи Кировского завода, возник маленький — чуть ли не один из первых — силикальцитный завод. Именно здесь собрали первые жилые кварталы из силикальцитных блоков. К тому же он хотел, чтобы его докторская диссертация была обсуждена и оценена с полной объективностью. А для этого надо было избежать того накала страстей, который мог бы возникнуть в каком-нибудь эстонском или московском институте.