Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 44

— Что же видно с ее вершины? — спросил Эдвардс.

— Все, — сказал Натти, опуская конец удочки в воду и обводя рукою кругом, — все вокруг! Я был на этом холме, когда Боган сжег Сопус в последнюю войну; я видел корабли на реке так же ясно, как могу видеть отсюда барку на Сосквеганне. Река была у меня под самыми ногами, хотя до нее было не менее восьми миль, и я видел ее на восемь-десять миль в длину. Я видел Гемпширские холмы, речное нагорье и все, что сделал человек, насколько хватит глаз, а мои глаза видят далеко, недаром же индейцы прозвали меня Соколиным Глазом. С вершины горы я часто смотрел на то место, где теперь стоит Альбани. Что касается Сопуса, то когда королевские войска сожгли его, дым казался так близко от меня, что мне чудилось, будто я слышу крики женщин. Ради такого вида стоило взобраться на гору. Если стоять в самом поднебесье и видеть под ногами людские фермы и дома, и реки, которые кажутся лентами, и холмы величиною с «Видение», которые выглядят не больше копен травы, — если, говорю, это может доставить удовольствие человеку, то я советую взобраться на то место. Когда я только что поселился в лесу, на меня нападала порою тоска вследствие одиночества. Тогда я уходил на Кестскильс и проводил несколько дней на этой горе, и смотрел, как люди живут. Потом я привык к одиночеству, а теперь к тому же и слишком стар, чтобы лазить по таким крутым горам. Но есть там и еще место, в двух милях от этой горы, которое я впоследствии полюбил еще больше нее, потому что оно заросло деревьями и как-то лучше выглядит.

— Что же это за место? — спросил Эдвардс, заинтересованный рассказом охотника.

— Видите ли, там, в горах есть водопад: два озерца на высотах, из которых вода сбегает в долину, падая со скалы на скалу. На этом потоке, пожалуй, можно было бы устроить мельницу, если бы такая бесполезная вещь требовалась в этой глуши. Поток извивается между скалами. Он течет сначала так медленно, что форель может плавать в нем, потом все скорее и скорее, точно приготовляется к прыжку, и, наконец, там, где гора раздваивается, точно копыта оленя, бросается с высоты в ущелье. Этот первый прыжок — в двести футов, и вода выглядит, как хлопья снега, прежде чем долетит до дна. Тут она снова собирается и бежит футов пятьдесят по плоской скале, там делает новый прыжок футов в сотню, а затем уже прыгает с уступа на уступ то туда, то сюда, пока не выбежит в долину.

— Я не слыхал об этом месте раньше! Упоминается о нем в книгах?

— Я в жизнь свою не прочел ни одной книги, — отвечал Кожаный Чулок. — Да и может ли человек, который живет в городах и учится в школах, знать что-нибудь о лесных чудесах? Нет, нет, молодец! Этот поток струится в горах и вряд ли его видели десять человек белых. Скалы обступают его с обеих сторон, точно стены, и когда я сидел у подножия первого водопада, а мои собаки бегали внизу, они казались не больше кроликов.

— Куда же девается эта вода? В каком направлении она течет? Это приток Делавара?

— Как вы говорите?

— Я спрашиваю, этот поток впадает в Делавар?

— Нет, нет, он течет в старый Гудзон и так весело сбегает с гор! Сколько раз я сидел на скале и следил по целым часам за его струями, пробегавшими мимо меня, и спрашивал себя, сколько времени пройдет, прежде чем эта вода, точно созданная для пустыни, смешается с соленым морем. Это место наводит человека на размышления. Вы видите перед собой долину к востоку от Большого Пика, а осенью тысячи акров леса, к которому никогда не прикасалась рука человеческая, расцвечиваются, как десять тысяч радуг.

— Вы красноречивы, Кожаный Чулок! — воскликнул молодой человек.

— Как вы говорите?

— Я говорю, что вы очень живо описываете. Когда вы были в последний раз в этом месте?

Охотник не отвечал. Наклонив ухо к воде, он затаил дыхание, прислушиваясь к каким-то отдаленным звукам. Наконец, он поднял голову и отвечал:

— Если бы я сам не привязал собак новым ремнем из сыромятной оленьей кожи, я поклялся бы, что слышу лай Гектора в горах.

— Это невозможно, — сказал Эдвардс, — не прошло и часа, как я видел его в конуре.

Могикан тоже прислушался, но как ни напрягал свой слух Эдвардс, он не слыхал ничего, кроме отдельного мычания скота в западных холмах. Он взглянул на стариков. Натти приложил руку к уху на манер трубы, а могикан наклонился вперед, подняв руку в уровень с лицом, как бы делая знак молчать. Молодой человек засмеялся.

— Смейтесь сколько угодно, — сказал Кожаный Чулок, — собаки на воле и гонят оленя. На этот счет я не могу обмануться. Я бы не желал этого и за шкуру бобра. Не то, чтобы я боялся закона, но олень в то время года тощает, и глупые животные рискуют понапрасну. Теперь слышите?

Эдвардс встрепенулся, заслышав отдаленный лай собак. С каждой минутой он становился громче, отдаваясь в прибрежных скалах. Наконец, в кустах послышался треск, огромный олень появился на берегу озера и кинулся в воду, куда кинулись за ним преследовавшие его собаки.

ГЛАВА XXVII

— Так я и знал! — воскликнул Натти, когда появились собаки. — Олень подошел к ним под ветром, и бедные животные не выдержали. Однако я должен отучить их от таких штук, иначе они наделают мне хлопот. Назад, назад! На берег, мошенники, на берег, говорят вам! Назад, Гектор, или я задам тебе трепку!

Собаки узнали голос своего хозяина и, сделав большой круг, как будто не желая расстаться с добычей и не смея в то же время ослушаться, вернулись на берег с громким лаем.

Олень проплыл с разбегу более половины расстояния между берегом и лодками, прежде чем заметил новую опасность. Услыхав голос Натти, он повернул обратно к берегу, но, видя, что отступление с этой стороны отрезано собаками, снова повернул и поплыл наискось через озеро к западному берегу. Когда он проплывал мимо охотников, откинув голову на спину и рассекая воду, бурлившую под его тонкой шеей, Кожаный Чулок заволновался.

— Важный олень! — воскликнул он. — Рога-то, рога! На них можно повесить все мое добро. Посмотрим, июль — последний месяц; мясо должно быть уже недурно.

Говоря это, Натти машинально отвязывал челн от лодки Эдвардса и, внезапно встав на ноги, крикнул:

— Действуй, Джон! В погоню! Вольно же этому дураку так искушать человека.

Могикан взялся за весло, и легкий челнок понесся, как метеор.

— Стойте! — крикнул Эдвардс. — Вспомните о законе, друзья! Вы на виду у деревни, а я знаю, что судья решил преследовать всех без разбора, кто будет убивать оленей в неуказанное время.

Это напоминание запоздало. Челнок уже был далеко, и оба охотника слишком увлекались преследованием, чтобы прислушиваться к словам молодого человека.

Олень находился теперь в двадцати саженях от своих преследователей, быстро рассекая воду и фыркая от страха и напряжения. Челнок нагонял его, точно танцуя на волнах, вызываемых его движениями. Кожаный Чулок поднял ружье и освежил затравку, но, видимо, колебался, стрелять или нет.

— Стрелять или нет, Джон? — сказал он. — Досадно убивать беднягу в таком беспомощном положении. Я не хочу; я дам ему шанс на спасение. Следи за его поворотами, Джон; нагнать его нетрудно, но он увертывается, как змея.

Индеец усмехнулся затее своего друга и продолжал гнать челнок с быстротой, зависевшей не столько от силы, сколько от искусства. Оба старика говорили на языке делаваров.

— Хуг! — воскликнул могикан. — Олень поворачивает голову. Соколиный Глаз, бери острогу!

Натти никогда не выходил из дома, не взяв с собой всех орудий, которые могли бы понадобиться на охоте. Он никогда не расставался с ружьем; а когда отправлялся удить рыбу, то брал с собой все припасы, не исключая остроги и решетки для оленя. Эти предосторожности вытекали из привычек охотника, который часто заходил в своих экскурсиях гораздо дальше, чем намеревался сначала. Несколько лет тому назад Кожаный Чулок однажды вышел из своей хижины с ружьем и собаками поохотиться в соседних холмах и вернулся в нее, побывав на Онтарио. В старые годы ему ничего не значило пройти сто, двести или даже триста миль, но теперь силы его ослабевали. Он поднял острогу и приготовился метнуть ее в шею оленя.