Любовь колдовская... - Рибенек Александр Вадимович - Страница 33

В дверь постучали. Иван встал и пошел открывать.

— Востряков Иван Андреевич? — поинтересовался худой высокий молодой человек с холодными глазами.

— Это я, — подтвердил он. — А в чем дело, товарищи?

— Начальник районного отдела ГПУ Снегов Владимир Михайлович, — представился его собеседник, предъявляя документы.

— Начальник? — удивился Иван, ничего не понимая. — А как же Мохов?

— Мохов снят, — коротко ответил Снегов.

Иван почувствовал, как холодок пробежал по его коже. Василия сняли!.. Где он теперь, что с ним?.. Видно, Трофимов все-таки добился своего…

— Товарищ Востряков, — продолжил тем временем новый начальник районного ГПУ, — по имеющимся у нас сведениям у вас в доме хранится оружие. Вы должны сдать его, или мы вынуждены будем произвести обыск и конфисковать его.

Иван с интересом рассматривал Снегова. Раньше он никогда не видел его. Ни в станице, ни среди сотрудников Мохова. По всей видимости, его прислали из окружного ГПУ. Да и говор выдавал в нем городского человека. В станицах и на хуторах так не говорили…

Он понял, что спорить было бесполезно. Да и не хотелось, честно говоря. Ради чего? Бывшие его единомышленники теперь, после гибели Атаманчукова и Беспалова, вряд ли пойдут ловить Фролова, если тот объявится…

— Проходите, — сказал Иван и пошел в комнату.

Он не оглядывался, зная и так, что сотрудники ГПУ следуют за ним. Подошел к стене, снял с нее винтовку, достал из кармана наган и отдал оружие Снегову. Потом наступила очередь патронов.

— Это все? — поинтересовался начальник ГПУ.

— Все, — ответил Иван.

— А это? — Снегов кивнул на стену, где висела шашка.

— Это — наградное оружие.

— Покажите.

Иван снял шашку со стены, вытащил из ножен и показал Снегову надпись: «Вострякову Ивану Андреевичу за проявленную доблесть в боях с врагами революции». Начальник ГПУ удовлетворенно кивнул и сказал:

— Товарищ Востряков, я надеюсь, что вы сдали все оружие. В противном случае вы будете арестованы за незаконное хранение. Я знаю о ваших прошлых заслугах и о том, что вас поддерживал предыдущий начальник ГПУ Мохов. Но, товарищ Востряков, закон одинаков для всех. И для вас тоже…

Иван вернул шашку на место. Снегов, забрав сданное оружие, ушел со своими оперативниками. Иван догадывался, что они пошли к другим его бывшим соратникам. Но он не знал того, что Снегов прибыл в их хутор не только за этим…

Аксинья Гришина в то утро проснулась с ощущением надвигающейся беды. Она не знала, что должно было случиться, но была уверена в том, что это было что-то нехорошее для их семьи…

Дарья уехала к отцу два дня назад, и Аксинья была в хате совсем одна. Она встала, наскоро поела и занялась делами по хозяйству. Ощущение тревоги не проходило, а только усиливалось, словно неведомая беда неумолимо приближалась к ее дому…

Этим утром Аксинья заметила, что захворала ее любимица, корова Зорька. Бедное животное лежало на полу пластом и не вставало. Бока ее ходили ходуном, глаза были закрыты, и Аксинья подумала, что Зорька не дотянет до ночи. Это была повальная беда, какая-то эпидемия, внезапно захлестнувшая хутор. Скотина стала дохнуть, и никто ничего не мог сделать. Ветеринар говорил какие-то мудреные слова, но люди не понимали его. Они хотели, чтобы он вылечил их скотину или, по крайней мере, оградил от болезни. Но, похоже, ветеринар и сам был бессилен что-либо сделать…

Но не эта беда породила в душе Аксиньи тревогу. Она чувствовала, что должно произойти что-то более страшное. Что-то, что будет пострашнее внезапного падежа скота…

Когда она увидела заходящих на баз вооруженных людей, ее тревога усилилась, заполнив всю ее сущность. Женщина готова была закричать в голос, потому что поняла, что это и было тем, чего она ожидала и так боялась. Настоящая беда пришла в ее дом…

— Гражданка Гришина? — поинтересовался высокий молодой человек в форме работника ГПУ.

— Да, это я, — ответила Аксинья, вытирая испачканные руки о подол простенькой юбки. — Что-то стряслось?

— Стряслось, — усмехнулся молодой человек. — Решением суда ваш муж признан виновным в организации заговора с целью свержения Советской власти и приговорен к расстрелу. Ваше имущество конфискуется, а семья высылается на постоянное место жительства на Урал. Вот постановление.

Он протянул ей какую-то бумагу, но она уже не слышала его. Боль стальными тисками сдавила сердце, перед глазами все завертелось в каком-то бешеном танце, а потом на сознание опустилась тьма…

Дарья в нерешительности остановилась перед зданием окружного ГПУ. Сердце подсказывало, что ей не стоит заходить туда. Она не знала, откуда возникло это ощущение, но верила ему. В последнее время ее колдовская сила настолько возросла, что она иной раз сама пугалась. Дарья боялась, что в один прекрасный момент не сможет ее контролировать, и то Зло, которое таилось в ней, вырвется наружу, сметая все на своем пути.

И, тем не менее, она не могла не пойти, хотя и чувствовала, что не стоит этого делать. Девушка назвала дежурному цель своего визита. Молодой парень велел ей ждать, а сам куда-то ушел. Когда через несколько минут к ней подошли два дюжих сотрудника ГПУ и предложили ей следовать за ней, она послушно пошла, уже зная, что будет дальше…

Ее заперли в камере. Странно, но страха или безысходности не было, хотя она прекрасно понимала, что случилось то, что она так долго и безуспешно пыталась предотвратить. Дарья знала, что в любой момент может выбраться из этого здания, она была просто уверена в этом. Но ей хотелось, чтобы ее опасения кто-нибудь подтвердил.

Через некоторое время пришел следователь и объявил, что ее отец приговорен к расстрелу, а семья — к высылке. Завтра ее должны были под конвоем отправить на пересыльный пункт, откуда ее дорога лежала на Урал.

Девушка слушала его рассеянно. Следователь удивился, с каким ледяным спокойствием она встретила это известие. Единственный вопрос, который задала девушка, был о том, когда приговор приведут в исполнение.

— Не думаю, что его исполнение будут затягивать, — ответил следователь. — С такими у нас не церемонятся…

Дверь заскрипела несмазанными петлями, надзиратель задвинул засов. Дарья осталась одна. Необходимо было срочно предпринимать какие-то меры, но она знала, что до ночи все равно не сможет ничего сделать. Поэтому девушка закрыла глаза и постаралась уснуть…

Ночь опустилась на город. В камере тускло светила лампочка, еле-еле разгоняя темноту. Дарья открыла глаза и прислушалась. Все ее чувства были обострены до предела. Она слышала, как шуршат крысы в поисках чего-нибудь съестного, как сопит на своей табуретке в конце коридора надзиратель. Мысленно прощупав здание, девушка определила, что в нем осталось совсем мало людей: только охрана, дежурный, надзиратели и несколько заключенных. Отца среди них не было…

Она улыбнулась. Настало ее время действовать…

— Эй, кто-нибудь! — закричала Дарья и забарабанила кулаками в железную дверь.

Послышались шаги, маленькое окошечко в двери открылось, и в камеру заглянул надзиратель.

— Ты чего это шумишь, а? Чего порядок…

Договорить он не успел. Дарья уставилась своим завораживающим взором ему прямо в глаза, и надзиратель умолк, так и не договорив фразы. Затем он достал ключи и отпер камеру. Дарья вышла, и надзиратель запер за ней дверь, словно ничего и не произошло. Девушка легонько коснулась его лба рукой, и он послушно поплелся следом за ней, глядя бессмысленным взглядом прямо перед собой.

В конце коридора была еще одна дверь. Надзиратель отпер ее, выпуская Дарью, потом закрыл и уселся на свое прежнее место, на табурет. Его взгляд постепенно приобретал осмысленность…

Через несколько минут он встал. Какая-то непонятная тревога глодала его. Он не мог объяснить, откуда взялось это ощущение, но ему казалось, что что-то идет не так, как должно быть. Надзиратель встал и прошел по коридору, заглядывая в те камеры, в которых сидели задержанные. Все они были на месте. Да и куда могли деться эти несчастные? Двери были надежными, решетки на окнах тоже, здание очень хорошо охранялось. Никто не мог сбежать из стен ГПУ…