«Отчаянный», отчаливай! - Гребенников Сергей Тимофеевич - Страница 29

29

ОПЕРАЦИЯ «АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ»

По вторникам и пятницам сборная города по баскетболу начинала занятия в 6.30 утра. Приходилось собираться так рано, чтобы все успевали после тренировки на работу или в институт. И хотя наш спортивный зал находился в другом конце города, иногда на наши занятия я ходил пешком. Я любил шагать по пустым предрассветным улицам, по аллеям огромного городского парка, подернутым серой утренней дымкой. В эти часы здесь такая тишина, что слышно, как на землю падают крупные капли росы, а на пруду, отфыркиваясь, занимаются утренним туалетом красавцы лебеди.

Но сегодня откуда-то из глубины парка слышались голоса. Я остановился.

— Наконец-то я вас споймав, — донеслось до меня. — Да еще с вещественными доказательствами.

— Не хватайте ее за косы, — донесся до меня знакомый голос Буслаева-Костельского. — Мы не собираемся бежать от вас.

Я свернул с аллеи и поспешил на голоса. В кустах сирени у небольшого оросительного фонтанчика стоял сторож в сером поношенном фартуке. Одной рукой он держал за воротник ковбойки Буслаева-Костельского, другой рукой ухватил за косичку Аню Горизонтову. Аня отстраняла голову от волосатой, засученной по локоть руки сторожа, а он все время старался изловчиться и поймать ее вторую косичку. Рядом, на земле, были разбросаны колышки и дощечки с надписями, предупреждающими посетителей, что им разрешается и что запрещается делать, вступив на заповедную территорию парка. Воротник ковбойки Буслаева был в здоровенном кулаке сторожа, и пуговица рубашки давила ему на горло с такой силой, что лицо Кирилла даже побагровело. Я подошел к сторожу и схватил его за руку у запястья. Сторож разжал кулак и выпустил Буслаева-Костельского.

— И девочку отпустите, — сказал я.

Сторож повиновался, опасливо поглядывая на меня, двухметроворостого.

— А кто ты есть?

— Я их вожатый.

— Тоди усё ясно: який поп, такий и…

— Я не поп, я вожатый.

Сторож замолчал, не договорив пословицы. Потом повернул ко мне обиженное лицо.

— Ну, мальчишкам, может быть, на роду такое написано, а ведь и эта морковка туда же…

— Я не морковка, — сказала Аня.

— Цыц, малявка!

— А вы на нее не цыкайте, — вступился за Аню Буслаев-Костельский.

— Ты помолчи, до тебя дело дойдет, хулиган.

— Он не хулиган, — совсем дерзко сказала Аня.

— Ближе к делу, — спросил я. — Что они натворили?

— Вот… — сторож ткнул ногой сваленные в кучу дощечки. — Все колышки повыдергивали, а приказы дирекции закрасили зеленой краской. Когда я спытав, зачем воны варварствуют, так воны мне на это: так надо, кажуть, это операция «Анютины глазки». А що воно такэ за операция, мовчат. А За такую операцию пятнадцать суток схлопотать можно.

— Мы хотели вам сказать, что это за операция, да только раздумали, — заявила Аня.

— Потому что все равно не поймете, — добавил Кирилл.

Откуда-то из кустов, словно привидение, вдруг вырос еще один человек, в белой рубахе, с засученными рукавами и с сигаретой во рту.

— Ну, он не поймет, потому что он сторож, а я-то завхоз. Я все пойму, я в свое время шесть классов окончил.

— И вы не поймете, раз ходите возле этих дощечек и ничего не замечаете, — сказал Кирилл.

— Так я же их писал, что мне их замечать!

— Изюм Поликарпович! — обратился сторож к завхозу. — Они усю ночь тут бандитствуют. Я уж крався за ними, крався, даже уси коленки в зелени исчумазил. — И сторож, встав на четвереньки, наглядно показал завхозу, как он преследовал Аню и Кирилла. Потом продемонстрировал свою руку, сказав при этом, что вожатый так его ударил, что у него до сих пор ломит кость и даже отдает в позвоночник.

— Что ж это получается? — обратился ко мне Изюм Поликарпович. — Мы берегем красоту жизни… Государство не жалеет бешеных средств, чтобы жизнь была красивой, как алмаз. Наш парк культуры и отдыха так и называется «Парк культуры и отдыха». У нас на пруду у каждого лебедя бирка к ноге привязана. Полный порядок. Лучший в области парк. Интуристы приезжают поглядеть на него, а пионеры приказы дирекции с корнем вырывают. Что, по-вашему, с ними теперь делать?

— А чего делать? Мы их зараз в милицию отбуксируем. — И сторож вынул из кармана свисток.

Изюм Поликарпович покачал головой и стал подбирать дощечки с земли.

— Конечно, кое-где тут поржавело немного, так мы их подновить собирались. Я уже десять килограммов черной краски со склада выписал. А они ничего не пощадили, все повыдергивали. Эта, например, возле статуи стояла, возле девушки с веслом.

«За влезание на пьедестал без разрешения — штраф 3 рубля».

— А эта, — Изюм Поликарпович нежно погладил дощечку рукавом, — возле кафе «Пельмень».

«Пустые бутылки и разбитые стаканы кидайте только в урны. Штраф 3 рубля».

Изюм Поликарпович тяжело вздохнул и показал мне еще несколько надписей.

«Купаться в аквариуме, где разводится зеркальный карп, запрещается. Штраф 3 рубля».

«Категорически запрещается вырезать перочинными ножами разные надписи на стволах лиственных деревьев. Штраф 3 рубля».

Тут Буслаев-Костельский не выдержал.

— Перочинным ножом категорически запрещается, а гвоздем или топором — сколько угодно!

«Кормить черных лебедей воблой и огрызками бубликов, а также стрелять в них из рогаток запрещается. Штраф 3 рубля».

Снова Кирилл обратился ко мне.

— Черных запрещается, а в белых стреляйте хоть из двустволки — сколько угодно!

Но с особой гордостью Изюм Поликарпович прочитал мне объявление в стихах:

«Какая гадость истоптать газон и труд в него что заложен! Штраф 3 рубля».

Увидев, что Кирилл и Аня вырвали и эту надпись, Изюм Поликарпович запальчиво произнес:

— А что теперь прикажете делать с отдельными несознательными элементами, которые еще оставляют бутылки на полянах и вытаптывают зеленые насаждения? Чем мы их припугнем в культурно-воспитательных целях?

— Ладно, — вдруг сказал Буслаев-Костельский. — Будем считать, что операция провалилась.

Он свистнул как-то особенно, и откуда ни возьмись появились Зина Простоквашева и Виталий Сопелкин.

Сторож от неожиданности аж крякнул:

— Тю на вас! Да их тут пид каждым кустом парочка сидит!

— Подбирайте таблички! — скомандовал Буслаев-Костельский. — Ставьте на прежние места. Операция «Анютины глазки» не удалась.

— Вы извините нас, пожалуйста, что мы без вашего ведома все это начали, — сказала мне Аня Горизонтова.

Подобрав таблички, все четверо скрылись в парке.

— Можете быть спокойны, — сказал я завхозу. — Все ваши объявления будут стоять на прежних местах. Раз они пообещали, так и сделают.

На всякий случай пришлось мне показать завхозу паспорт, назвать номер школы и извиниться за причиненное беспокойство. Хоть мне не совсем было ясно, в чем суть операции «Анютины глазки».

А через несколько дней в школу пришла повестка из милиции. Когда я явился в отделение, старший лейтенант Садыков показал мне заявление, поступившее от завхоза парка, в котором говорилось, что ученики нашей школы безжалостно уничтожили в городском парке приказы дирекции, а вместо них сделали свои хулиганские надписи.

В парке меня встретил Изюм Поликарпович.

— Вот, полюбуйтесь! — Он показал на аккуратно сложенные старые таблички. — Глубокой ночью ваши налетчики орудовали.

— В заявлении в милицию вы упоминали о каких-то хулиганских надписях. Где они? — поинтересовался я.

— А будто не видите! — Изюм Поликарпович повел меня по парку.