Укрощение огня - Ринго Джон - Страница 12

В такой же глуши располагалось и жилище Горбани.

Южная стена дома упиралась в утес, у подножия которого протекала река Драгоценная. Пространство перед западной и восточной стенами было расчищено на несколько десятков ярдов, благодаря чему открывался живописный вид на лес. На севере находилось широкое поле, где когда-то паслись несколько пони и лошадь, забегавшие на горную гряду.

Но дальше на много миль простирался девственный лес, вздымались холмы, где не было ни души. Иногда, всматриваясь в ночную тьму, доводилось видеть мерцающие вдалеке огни. Женщина знала: на другой стороне долины, на западе, жили соседи, а еще несколько человек поселились дальше, вниз по Драгоценной. А больше здесь не было никого.

Порой, выйдя из дома и осматривая глухие окрестности, становилось страшновато. Особенно после того, как Эдмунд рассказал, что когда-то здесь стоял большой город. И что однажды на том самом месте, где построили дом, сражались армии.

Так что обычно Даная сидела дома и рассматривала настенные панели.

Горбани пересекла помещение, миновала открытую дверь; еле слышно дзинькнул силовой экран, преграждавший проход, и женщина направилась дальше по короткому коридору в спальню дочери.

Даная постучалась в дверь, изолирующее поле рассеялось, и она заглянула в комнату. Открывшаяся картина заставила мать мысленно застонать: какую просторную комнату не дай девочке-подростку, все равно захламит.

Спальня Рейчел превосходила гостиную едва ли не втрое. Прямо посредине, на ступенчатом возвышении, стояла кровать под балдахином. Все стены воспроизводили тропический приморский пейзаж, отчего возникало впечатление, будто кровать находится на пляже, где раздается тихое птичье пение, а через комнату проносится легкое дуновение пассатов.

Вокруг кровати, точно безвкусные дары, сложенные к престолу королевы дикарей, громоздились отложения подросткового периода. Платья, трусики, рубашки, шорты, информационные кристаллы, косметика, всевозможные игрушки и безделушки горами лежали на каждом шагу, занимая все место, так что оставался лишь узкий проход к дверям. Среди сваленного грудами барахла не было только еды: терпение Данаи вовсе не безгранично.

Посредине свалки отдыхал на подстилке из шелкового кафтана домашний лев по кличке Азур. В холке зверь не превышал и полуметра. Лев был белым, если не считать ярко-рыжих кисточек на кончиках ушей и полосок у загривка, с ярко-голубыми глазами. Зверь весил почти шестьдесят килограммов, большинство из которых приходилось на мышцы.

Домашних львов любили многие: животные заменяли и кошек, и собак. Независимые, как кошки, они легче поддавались дрессировке, а к хозяевам привязывались, как собаки, признавая превосходство над собой. Что успокаивало, поскольку домашние львы были кровожадными охотниками.

Большой кот не раз приносил к дверям тушку енота, а однажды, поцарапанный, с оторванным ухом, доставил рысь едва ли не собственного размера. Порой Азур вступал в стычки с койотами, и, как правило, койотам приходилось несладко.

Своими генами сородичи Азура были обязаны львам, домашним кошкам и леопардам, обладая невероятной выносливостью и охотничьим задором последних. Порой домашние львы с успехом могли потягаться со взрослыми самками леопарда. Азур, слишком крупный для домашнего льва, вполне мог бы помериться силами и с пумой.

Временами вокруг дома слышались завывания пум, и Рейчел с Данаей всегда старались закрыть Азура дома во избежание стычек с дикими сородичами. Не хотели, чтобы лев погиб в бессмысленной схватке, тем более – объясняться с кем-нибудь из самозваных Хранителей Природы, почему их домашнее животное убило пуму.

Эдмунд подарил Азура дочери на ее четвертый день рождения, и большой кот сразу же понял, чей он. Всякий раз, когда Рейчел находилась дома, Азур был неподалеку.

Рейчел бегло просматривала голограммы. Расстояние не позволяло Данае четко разглядеть изображения, но она и так догадывалась, что увидит.

– Привет, дорогая. Как прошел день? – поинтересовалась Даная, гадая, какой ответ предстоит услышать. В последнее время дочка то отвечала односложными междометиями, то впадала в бешенство, то вновь преисполнялась свойственной ей жизнерадостности. Перепады настроения смогли бы предсказать лишь астрологи Вавилона. Но Даная помнила, что и сама пережила подобный период, а потому пыталась обходиться с дочерью с той же строгостью, как обходились с ней. Иными словами – как можно мягче.

– У меня все отлично, мама. – Рейчел приглушила визор и махнула матери рукой, приглашая в комнату.

– В этих кучах ничего пока не завелось? – с притворным ужасом поинтересовалась Даная, заходя в комнату. – Боюсь, вот-вот вылезет какой-нибудь жук-мутант.

– Кстати, а как ты? – спросила Рейчел.

– Замечательно, – улыбнулась Даная. – Только что вылечила Герцера, и похоже, что ухудшений здоровья не предвидится.

– С ним все будет в порядке? Я… я видела его недавно, и он походил на ободранную лягушку.

– Да, милая, хорошие слова нашла, нечего сказать! – с негодованием заметила Даная. – Герцер борется с болезнью вот уже несколько лет. Старается изо всех сил, делает упражнения, прошел через тысячи процедур, чтобы выздороветь. Трудится гораздо больше, чем ты или твои подружки бездельничаете. А ты сравнила человека, который так старается, с ободранной лягушкой.

– Прости, мама. Но я раньше не видела людей, которые были бы такими… перекошенными.

– Ну, теперь с ним все в порядке, – ответила Даная, вспомнив о своей недавней работе. – Прежде подобные заболевания встречались чаще. Теперь ты не видишь таких людей потому, что человеческие тела почти полностью усовершенствованы. Или вылечены.

– Ну вот, теперь ты будешь читать лекцию, – недовольно скривилась Рейчел. – «Давным-давно люди болели и рано умирали. Многие были жирными. Жили не дольше тридцати лет…» Да слышала я все это уже, мама.

– Дело в том, – продолжала Даная, и ее губы тронула легкая улыбка, – что заболевание Герцера, его спазматические судороги, было не то чтобы распространенным, но все-таки в те времена довольно часто встречалось у молодежи. Но приступы оказались очень острыми, а мальчику и так пришлось нелегко. Поэтому будь добра, не называй его больше ободранной лягушкой.

– Не буду, мама, – ответила девушка. – Как я поняла, трястись он больше не будет?

– Нет, и даже выживет, хотя одно время жизнь висела на волоске. – Даная вздохнула и присела на край кровати. – Под конец я едва не потеряла его. Вот почему обычные автодоки не могли помочь – мальчик вполне мог умереть при лечении.

– Ух ты! – Рейчел взглянула на мать и взяла ее за руку. – Но теперь-то он в порядке, правда?

– В полном, – подтвердила врачевательница. – Еще ни один из моих пациентов не умирал. Хотя я знала врачевательницу, у которой… Она была очень талантливой, но после того случая никогда больше не бралась за лечение. Смерть пациента ее просто сломала. Я боялась, что Герцер умрет. Замечательный юноша. Очень целеустремленный. Думаю, болезнь сделала его сильней.

– Рада, что с ним все в порядке. Мне жаль, что у меня сорвалось с языка такое… И… э-э-э… раз уж мы заговорили о лечении…

Даная прищурилась и вздохнула:

– Ну, что на этот раз?

– Ты же помнишь, что у Маргарет скоро будет день рождения?

– Я не позволю тебе сделать сомопласт, Рейчел. – Даная вздернула подбородок и неодобрительно прищелкнула языком. – Мы с тобой не раз говорили об этом.

– Ну мама, – захныкала девочка, – у меня же отвратительное тело! Я такая жирная! Громадные титьки, а задница – не меньше Эвереста! Ну пожа-а-а-алуйста!

– Ты – не жирная, – непреклонно отрезала врачевательница. – Индекс массы молодого тела должен быть средним, иного бы нанниты не допустили. А такой… мальчиковый вид, вошедший в моду, – это не совсем здорово, даже для женщин, которые сделали сомопластику. Ну, можно, конечно, уменьшить объем постепенно… пока есть, что уменьшать. Твоя подруга Маргарет потеряла не меньше семидесяти процентов жира. Это вредно. Даже для мужчины, тем более – для женщины, которая не прошла через Изменение. А ковыряться в собственной ДНК я тебе не позволю.