Похищение - Арсаньев Александр - Страница 24

В общем, я настроилась на скучнейшее времяпровождение, сказала, что несколькими часами я вполне располагаю, и приготовилась слушать историю. Но Аполлинарий Евгеньевич меня удивил. Во-первых, он, начав рассказывать, проявил удивительное умение, я словно бы видела все события, о которых он упоминал, воочию. А во-вторых, стоило ему только понять, что я никуда не денусь, он стал говорить медленнее и внятнее и даже перестал заикаться.

Впоследствии я этот рассказ переписала заново, представив его несколько иным образом, т. е. немного отредактировав, но оставив стиль изложения самого г. Гвоздикина, который хоть и не лишен был излишней витиеватости, однако давал полнейшее представление об этом человеке.

Я приехал, начал рассказывать Гвоздикин, как вам уже известно, двадцать четвертого февраля, в понедельник. В народе говорят, что, мол, понедельник непременно неудачный день, а я, хоть во все эти глупости, именуемые народными приметами и суевериями, не верю, однако должен заметить, что с недавних пор, а именно, с того самого понедельника, начинаю к ним прислушиваться. Но это так, отступление. Главное, конечно же, в другом.

Итак, я, прибывши в дом своего богатого и сановитого родственника и супруги его, троюродной моей кузины с материнской стороны, стал свидетелем страшных и трагический событий, которые вскоре и воспоследовали. Не скажу, что я человек умный, многие мои знакомцы таковым меня отнюдь не считают, однако ж смею заметить, что я не слеп, да и не глух. К чему сие замечание, спросите вы. Ответствую – к тому самому, с чего события, имеющие место в моем рассказе, получили свое развитие.

Но, прежде чем приступить, наконец, к самой истории, позвольте мне сделать небольшой экскурс в свою биографию. Уверяю вас, это всенепременнейше влияет на воспоследующие события, а точнее, штрихи моей бесславной биографии во многом эти события и диктуют. Не верите? Скажете, мол, как же это возможно, чтобы какой-то там письмоводитель Гвоздикин имел прямое отношение, а более того, стал причиной похищения отпрыска богатых родителей? Скажете, что такое никак невозможно? И будете не правы. То есть, конечно, к самому похищению, господин Гвоздикин отношения не имеет, и то, слава Богу, только вот, может он иметь отношение к расследованию. И очень даже немаловажное… Но об этом после. Начнем же мы, как и все благовоспитанные люди (благо, что воспитание у нас имеется!), с начала.

Родился я в семье небогатого дворянина Евгения Матвеевича Гвоздикина, служившего по гражданской части в земском суде в чине коллежского асессора и на должности секретаря. Маменька моя, Алевтина Андреевна, происхождение имеет древнее и благородное, не зря ведь состоят в родственных отношениях с князьями Лопухиными. Слава Богу, родители мои живы и здоровы. Только вот я, единственных их отпрыск, совсем уж ни на что не годен (это я так прежде считал). Окончил гимназию, а поскольку средств не имелось, да, признаюсь, и тяги к наукам больно-то не было, то вместо университета пошел я служить. Сдал экзамен на регистратора, папенька похлопотали и устроили меня письмоводителем в известное, должно быть, целому свету Третье отделение. Оно, конечно, деньги небольшие, только вот опять же, престиж. Не в какой-нибудь другой конторе, а в самом Третьем. В общем, служи – не тужи, как народец наш поговаривает. Я и служу. Месяц, другой, третий, радуюсь Божьему промыслу обо мне, рабе Его Аполлинарии.

Только вот, не зря глаголют, что и на старуху бывает проруха. Случилась и со мной такая вот оказия. Затащил меня приятель один в игорный дом. Я в тот день аккурат жалование получил, так вот и ввязался в это дело. А игра, она такая. Переменчивая Фортуна у игроков. Выиграл я в тот день ни много, ни мало, а аж две тысячи. Только говорят, что это новичкам везет. Так и мне, повезло, да только ненадолго. Только я, вдохновленный таким огромным выигрышем, стал ходить в тот дом. Поначалу-то мне, можно сказать, везло большей частью. Проигрыши, если таковые и имелись, то были, как правило, небольшие, так, несколько сотенных, а вот выигрывал я еще пару раз по-крупному. Только недолго мне так везло.

Однажды, уж месяц прошел, как я в тот клуб захаживал, появился там человек один. Так, дрянь человечишка, по всему видать, шулер и плут, только попутал меня и тут бес. Сел я с ним в фараона играть, ну и само собой, стал проигрывать. Играю – и все-то мне не везет. Я уже и всю наличность свою проиграл, уже и в долг успел влезть, а все из-за стола встать не могу, все мне, глупому, кажется, что вот сейчас, еще немного, и повернется ко мне Фортуна – и отыграю я все сразу, одним махом. Только оно, конечно, иначе вышло. Продулся я в пух и прах, как говорят. Проиграл заезжему игроку аж девять тысяч рублей. У меня самого от такой суммы, как только я осознал свой проигрыш, в глазах потемнело. А господин тот, еще и говорит, извольте, мол, Аполлинарий Евгеньевич, расписочку дать, что в течение ближайшего месяца с долгом расплатиться обязуетесь. Я и подписал. А куда деваться-то было? Свидетелей – без счету, все они подтвердить могут, что продулся несчастный Гвоздикин подчистую. И никуда от такого долга не денешься.

Приехал я в тот день домой, да и порассказал с расстройства все своему отцу. А он у меня человек умный, несмотря на то, что всю жизнь, можно сказать, на одном месте просидел. Только ведь на это как еще посмотреть. Ведь чтобы на месте-то, на одном, удержаться всю сознательную жизнь, это тоже нужно уметь. Многие, вот, как пташки или как мотыльки с одного места на другое все порхают и конца такому порханию не видать, да и пользы, признаться, немного. А батюшка мой, он, как сел за казенный стол двадцати пяти лет от роду, так и просидел за ним не один десяток лет. И мнению себе среди коллег заслужил хорошую и у начальства репутацию. Все знали в конторе, что надежней человека, чем Евгений Матвеевич Гвоздикин, во всем земском суде не сыскать. Вот оно как. А сын, выходит, у такого человека вертопрахом оказался.

Стыдно было мне очень, только батюшка вместо того, чтобы ругать или там из дому гнать меня взашей, не стал ни того, ни другого делать, хотя по справедливости заслужил я в наказание еще и не такие муки. Велел мне идти на исповедь, а после этого завязать с картами. Я так и сделал, пошел следующим же утром в церковь и все рассказал, как и было. А батюшка мой тем временем вот что надумал.

Езжай, говорит, Аполоша, в Саратов. Там твоей матери кузина проживают, супруга генерал-майора Селезнева. Они люди пребогатые, им такие деньги, что ты просадил, это мелочи сущие. Так вот, ты бери по службе отпуск, поезжай к ним, отвези письмо с просьбою пособить такому нашему несчастию. Только вот что ты, сынок, ты сразу-то письмецо мое не отдавай генералу, ты поосмотрись, постарайся в доверию к ним войти, стань помощником в каких-нибудь делах, так, чтобы они в тебе необходимость почувствовали, только после этого письмо-то и передавай. Мало ли что, безызвестному родственнику они вряд ли столько деньжищ за спасибо отдадут, а человеку знакомому, доверие имеющему, преданному и расположенному, так это запросто, это они сделают. Не зря же о них говорят, что люди они воспитанные и до денег не жадные.

Словом, сопроводил меня батюшка такими напутствиями и письмецо, как и полагается, с собой дал. Благословил на дорогу, да и отправил. Только велел долго не задерживаться, а то ведь время тоже поджимает. Расписочка-то у шулера лежит, да и напоминает, что деньки-то идут, не стоят на месте.

Собрался я в дорогу, да и прибыл на место через неделю после проигрыша моего несчастливого. Ну, приняли меня ласково, права оказалась молва, люди Селезневы добрые, хлебосольные, воспитанные, да и до денег не скупые, как успел я заметить. Присмотрелся я к ним, а они ко мне, вошел, что называется, в доверие. Правда, не к самому Валерию Никифоровичу, а к супруге его. Но это ведь тоже еще не ясно, кто в доме командует, может, оно только с виду, что супруг, а ну как копни поглыбже, тут и выяснится, что верховодит-то всем в доме женщина. И такое, между прочим, распространенное весьма положение. Ну у генерала в доме я обстановку эту, почитай, сразу определил. Так что, думал я, совсем даже и неплохо, что я к Елизавете Михайловне в доверие вошел, оно ведь дело известное. Любящий супруг чего только для своей жены не сделает, а коли жена в тебе нужду имеет, значит и попросит, и уговорит мужа своего так сделать, чтобы на пользу тебе обернулось.