Красный оазис - Мотта Луиджи - Страница 9

Мизра! Твой отец станет свободным только тогда, когда будет свободна моя дочь.

Помни, Мизра, этого желает и твой отец. А Коран говорит: „Да будет презрен тот, кто неповинуется отцу своему“.

До свиданья, Мизра!»

Под этою надписью стояло имя:

«Иза-эль-Магри».

Выбравшись из подземелья, долго еще бродил по пустыне Мизра. Тяжелые думы тучею налетели на него. В ушах его горьким упреком звучали слова, сказанные ему похищенною им девушкою:

— Ты — предатель. Ты отдал меня в руки злейших врагов моих, турок. Этим ты погубил меня. Никогда, о, никогда я не полюблю тебя и не буду принадлежать тебе. Лучше смерть, чем твоя любовь.

И, вспоминая эти слова Марики, Мизра злобно думал: «Так что же. Если не мне, так никому! Пусть лучше она умрет, чем достанется кяфиру…»

Глава VII. Примирение двух врагов

Осман-паша не пожелал держать пленную Марику в своем лагере. Для ее пребывания он отвел одну из опустевших за время войны усадеб, где имелся хорошо сохранившийся арабской постройки дом и сад с фонтанами. Особою безопасностью в эти тревожные дни местность не отличалась, а потому Осман назначил отдельный небольшой отряд из турецких регулярных солдат для охраны усадьбы. Начальником отряда он назначил Мизру, сказав ему:

— Я знаю — ты любишь девушку и хочешь сделать ее своею женою. Поэтому лучшего сторожа, чем ты, трудно найти. Сторожи же ее!

— А… а будут ли мне повиноваться аскеры? — осведомился Мизра. — Я ведь простой араб!

— Этому мы легко поможем! — сухо засмеялся Осман-паша. — Наш всемилостивейший повелитель, султан Магомет, — да продлить Аллах дни его жизни и да дарует он ему победу над всеми врагами, — дал мне широкие права в этом отношении. Вы, арабы, дороги сердцу повелителя. Вот, возьми эту бумагу, которую я только что подписал.

Мизра взял протянутую ему пашою бумагу и чуть не вскрикнул от удивления и радости: это был форменный патент на звание поручика турецких войск.

— Я офицер? — удивился Мизра.

— Да, ты офицер! — подтвердил Осман. — Но только… только без жалованья. По крайней мере, покуда. Со временем, если ты заслужишь…

— Я не нуждаюсь в деньгах, — гордо ответил самолюбивый араб. — Служить султану офицером — большая честь. Мой отец не нищий…

— Тем лучше! — одобрил Осман-паша. — Когда мы отвоюем у руми эти земли, ты женишься. Советую тебе переселиться в Стамбул: военное министерство очень ценит офицеров, которые не надоедают ему требованием жалованья. Кто знает, может быть, ты со временем дослужишься до звания мир-алая… Может быть, ты даже станешь пашою… Я ведь начал так же, как и ты: с чина поручика. А в тридцать пять лет был полковником, а в сорок — генералом и пашою… Аллах велик, султан милостив. Иди же.

Радостно взволнованный, Мизра покинул палатку Османа и отправился к усадьбе, где была поселена прекрасная пленница. Не долго думая, Мизра прошел в покои, отведенные для Марики, и с первых же слов заявил Марике:

— Я с сегодняшнего дня — офицер турецкой армии!

— С чем и поздравляю тебя! — холодно ответила девушка. — Разве турки делают офицерами всех тюремщиков?

— Разве я тюремщик? — возмутился Мизра.

— А кто же ты? — презрительно засмеялась девушка. — Предатель, получивший за свое предательство награду — чин офицера султана! Дешево же ценится в Турции офицерское звание, если его дают людям за такие подвиги, как похищение беззащитных девушек!

Каждое слово Марики словно огненная стрела впивалось в сердце Мизры. Волнение душило его. Он сознавал, что упреки заслужены им, но у него было одно оправдание: страстная любовь к Марике. Такая любовь, из-за которой он готов был пойти на любое преступление…

— Ты — женщина, и ты ничего не понимаешь! — пробормотал он, запинаясь. — Если я еще не оказал больших услуг делу султана, то я это наверстаю. Только…

— Только что? — насторожилась Марика.

— Только подари мне свою любовь.

— Ни за что в мире! — с негодованием откликнулась Марика. — Не жди.

— Я заставлю тебя!

— Попробуй!

Девушка смело глядела прямо в глаза Мизре, и ее взор жег его.

— За что ты ненавидишь меня? — жалобно спросил он. — Ведь я люблю тебя. Так сильно люблю…

Выражение Марики смягчилось. Да, она знала, что Мизра любил ее, и ей было жалко его. Но только жалко…

— Я не ненавижу тебя! — ответила она мягко. — Я только не могу подарить тебе мою любовь. Ты же знаешь: мы не вольны над нашим сердцем. Полюби другую…

— Не могу! — стоном вырвалось из груди Мизры. — Я люблю тебя и буду любить только тебя…

— Значит, ты не волен над своим сердцем?

— Не волен! — признался Мизра.

— А я не вольна над своим! — повторила Марика. — Судьба…

Мизра хотел что-то сказать еще, но слов не хватало. Он круто повернулся и вышел, махнув рукою.

Солдаты отряда, сторожившего усадьбу, видели, как он вышел из дома, и заметили, что у него мрачное лицо.

— Голубка-то, — сказал один солдат другому, — голубка, кажется, с коготками… Посмотри, как новый поручик хмурит брови. Куда это он идет?

— А нам какое дело! — ответил аскер. — Будет с нас и того, что нас заставляют подчиняться какому-то оборвышу-арабу… Он — поручик… А за какие заслуги? В каких боях, в каких походах он заработал свои эполеты? А я шестой год на службе, — и хоть бы унтер-офицером стал!

— А ты читать и писать научился?

— А на что мне? Драться я умею и так. Чтение только глаза портит…

Солдаты вступили в долгий спор, потом занялись своими делами, позабыв о Мизре. Потом, когда понадобилось получить какое-то разрешение, вспомнили о нем, забеспокоились, принялись искать. Осмотрели дом, сад, осмотрели окрестности. Нигде не было видно и следа Мизры.

Не смея отойти далеко от усадьбы, солдаты порешили послать кого-нибудь в главный турецкий лагерь — дать знать Осману-паше о странном происшествии, о загадочном исчезновении молодого офицера. Осман был крайне удивлен полученным сведением, и снарядил особый конный отряд на поиски Мизры.

Где же был Мизра?

После разговора с Марикою молодой араб принялся бродить по окрестностям усадьбы без определенной цели. Не замечая того, он отходил все дальше и дальше от усадьбы, отдаваясь печальным думам. Та радость, которую он испытал при получении патента на офицерский чин, давно испарилась бесследно…

— Гнев отца моего на главе моей, — бормотал Мизра. — Марика умрет, но не полюбит меня. Горе мне, трижды, семь раз горе!

Он шел и шел. Солнце пекло его голову. По временам красные и зеленые круги плыли перед его глазами, и шаги его становились неверными. Мысли шли вразброд. Дышалось тяжело, и дыхание вырывалось со свистом из груди. Губы пересохли и почернели.

А он шел и шел.

Еще несколько сот шагов, потом Мизра споткнулся, чуть не упал. Постоял, стараясь сообразить, где находится, и не понимая, как сюда забрел. Покачнулся и со стоном упал на раскаленный песок.

Прошло около получаса. По той самой местности, по которой бродил злополучный Мизра, подвигался, вернее прокрадывался, маленький отряд из шести человек: Тайар, верный слуга шейха Изы, вел беглецов по хорошо знакомой ему местности, чтобы укрыть их в одном из покинутых арабами жилищ на некоторое время, а потом переправить на занятую итальянцами территорию.

— Тут лежит какой-то человек, — сказал он, увидев распростертое тело. — Турецкий офицер.

— Странно! — удивился Иза. — Что это может означать? Ведь сюда пули залетать не могли. Как же мог оказаться убитым или раненым этот офицер?

— Может быть, это больной, случайно оказавшийся в этой местности, — сказал Руджеро Дориа. — Во всяком случае нам следует осмотреть его. Может быть, он жив еще. Мы можем оказать ему помощь.

Они приблизились к лежавшему. Блевио и Дарти осторожно повернули его таким образом, что взорам пришедших открылось его лицо. И тогда крик отчаяния вырвался из уст старого контрабандиста Мукдара-эль-Гамма.

— Мизра, сын мой! Аллах, о Аллах!