Сверху и снизу - Риз Лаура - Страница 54

— Много ли тебе известно о собаках? — спрашивает М. и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Если сука не готова к случке, самец метит мочой окружающее пространство, предупреждая других псов, что это его территория и сука принадлежит ему. Я сказал Фрэнни, что хочу проделать это с ней, пометить ее как свою собственность, а потом повел в ванную, велел снять одежду и залезть в ванну.

Я приподнимаюсь, хочу что-то сказать, но М. прижимает мою голову к себе.

— Ш-ш-ш! — говорит он. — Просто молчи и слушай. — Он снова кладет руку на мою грудь, зажимая сосок между большим и указательным пальцами. — Фрэнни, конечно, сделала то, что я просил: она всегда мне подчинялась. Я не оставил ей выбора. Она сняла одежду и легла в ванну, а я помочился на нее, описал ее живот, дырку, груди. Я велел ей закрыть глаза и пописал на лицо. Потом я сел ей на грудь. Я сказал, что у меня осталось еще немного мочи, и велел открыть рот. Я сказал ей, что она не обязательно должна ее проглатывать, что можно просто ее выплюнуть, но я обязательно помочусь ей в рот. Мне становится не по себе.

— Уверена, ты это придумал. Есть некоторые вещи, которые она была не в состоянии сделать, и это одна из них.

Встав, М. подходит к письменному столу и небрежно прислоняется к нему.

— Потом я открыл воду и позволил ей прополоскать рот. Наполнив ванну теплой водой, я вымыл ее, все это время ласково с ней разговаривая, и поблагодарил ее за то, что она позволила мне помочиться на нее. Я всегда благодарил ее, когда она доставляла мне удовольствие. Я хотел, чтобы она считала, будто у нее есть выбор и она все исполняет добровольно, поэтому никогда не заставлял ее что-либо делать, я даже редко повышал на нее голос. Когда Фрэнни вылезла из ванны, я сказал, что буду мочиться на нее не очень часто, но время от времени мне это необходимо. Потом я вытер ее, повел в спальню и попросил помочь мне кончить. Я уперся руками в шкаф, нагнулся и заставил ее лизать свой анус — это ей всегда очень не нравилось, — а затем трахать меня языком, в то время как она поглаживала рукой мой член. Когда я был готов кончить, то повернулся к ней и спустил ей в рот.

Я неловко улыбаюсь.

— Милая история, но я и в нее не верю.

Он пожимает плечами и велит мне встать, а потом приказывает идти за ним в ванную. Когда я не двигаюсь с места, он мягко поясняет мне, что я его собственность, его сука и что он будет обладать мной так, как Яну и не снилось. Он говорит мне, что ревнует, и поэтому заставит меня заплатить за то, что я не вычеркнула Яна из своей жизни.

Я по-прежнему остаюсь на месте. В голове у меня царит полное смятение. Я начинаю понимать, что попала в болото, в трясину, из которой очень трудно выбраться. Сначала мне казалось, что противостоять М. будет довольно просто: он плохой парень, я хорошая, следовательно, я должна победить. Однако все вышло совсем не так. Он вытягивает из меня — нет, скорее высасывает — душу, его хватка, на первый взгляд довольно слабая, на поверку оказывается очень прочной: я словно попала в зыбучие пески, откуда один путь — вниз, только вниз.

М. ждет. Чувствуя мое состояние, он говорит:

— Считай это еще одним шагом, который приведет тебя к лучшему пониманию Фрэнни.

Я не в состоянии двигаться. Я снова слышу отдаленный голос мальчика: Герцог! Где ты? Иди сюда, Герцог! Гееерцог! С этими звуками ко мне приходит уверенность в том, что я не смогу сойти с пути, по которому прошла Фрэнни. Я иду по ее следам, повторяю ее опыт, делая открытия, в которые М. считает нужным меня посвятить.

— По крайней мере не в лицо, — наконец говорю я. — И не в рот.

— Согласен. — Подойдя ко мне и поцеловав меня в лоб, М. добавляет: — Но только на сегодня. — Взяв за руку, он ведет меня в ванную. Я чувствую себя собакой на поводке. До сих пор я считала свое унижение полным и окончательным, но теперь вижу, что могу пасть еще ниже.

Залезая в ванну, я испытываю какое-то пьянящее чувство, сродни алкогольному опьянению — легкую дезориентацию в пространстве, отвращение к себе и, несмотря на это, бесшабашное ощущение, что мне море по колено и все идет прекрасно. Опускаясь на дно, я гадаю, не буду ли и этим вскоре наслаждаться.

В конце дня мы лежим голые в его постели. Теперь мне пора рассказать ему кое-что.

— Я получила сегодня по почте записку с предупреждением: от меня требуют перестать искать убийцу Фрэнни. Видимо, ты будешь отрицать, что послал ее, как и в случаях с фотографиями.

Нахмурившись, М. приподнимается на локте.

— Скажи мне, что там написано — слово в слово. — После того как я ему это сообщаю, он задумчиво говорит: — Думаю, ты должна показать снимки и записку своему детективу. Вероятно, это просто глупая шутка, но я начинаю беспокоиться.

Он не знает, что Джо Харрис уже забрал и то и другое, вот только результаты экспертизы пока не получены.

М. все еще хмурится. Его озабоченность кажется мне совершенно искренней, но недоверие, очевидно, написано у меня на лице, потому что он добавляет:

— Нора, я не делал этих снимков и не посылал записку. Клянусь тебе.

— Ты думал, что они могли меня запугать? Что я сломаюсь и перестану искать убийцу Фрэнни?

М. качает головой:

— Я хочу, чтобы ты узнала, кто убил Фрэнни, — тогда выяснится, что это не я. Но ты ищешь не там, где надо. Я не имею никакого отношения к ее смерти.

Он никогда не сознается, что посылал эти письма, поэтому я замолкаю и, повернувшись на бок, пристраиваюсь рядом с М.

— Ты, конечно, понимаешь, что будешь наказана, — шепчет он мне на ухо. — Я предупреждал, чтобы ты не мешала мне упражняться.

Я дрожу от предвкушения, хотя и знаю, что сегодня он не будет меня наказывать.

— Просто люблю слушать, как ты играешь, — говорю я. — Ты очень талантлив. Почему ты преподаешь, а не выступаешь с концертами? Ты ведь мог стать… — Я замолкаю, не в силах подобрать нужное слово.

— Виртуозом? — М., прищурившись, смотрит на меня. — Талант не всегда вознаграждается. — Помолчав, он добавляет: — Я хороший исполнитель, но не гениальный, так что виртуозом я никогда не был и не буду. Я знаю свои возможности и смирился с ними. Мои желания намного превосходят мой талант — только и всего.

Он нежно целует мое голое плечо.

— Хочу, чтобы ты кончила свою историю, — меняя тему, говорит он. — Ты обещала мне продолжение.

Он имеет в виду аборт. Я откидываюсь на спину и гляжу в потолок. М. кладет руку мне на живот и слегка поглаживает его, терпеливо ожидая, когда я начну.

— Вероятно, это тебя разочарует, тут особо нечего рассказывать.

М. не перебивает меня. Его прикосновения призваны не возбудить, а, наоборот, успокоить.

— Дело не в том, чтобы меня разочаровать или обрадовать, меня интересуешь ты. Мне хочется больше знать о тебе.

Вздыхая, я думаю о том, что сказать ему, а что скрыть.

— После аборта я пять лет хранила целомудрие — хотя никто об этом не знал. Моими любовниками были фантомы, созданные для того, чтобы дать мне возможность не отвечать ни на какие вопросы. Когда мне исполнилось двадцать три, я решила, что это ненормально. Из этих соображений я с кем-то переспала, а потом я переспала со множеством мужчин, которые тоже для меня ничего не значили. Это был только секс, и ни чего больше, что вполне соответствовало моему образу жизни. Я только начала работать в «Пчеле» и была страшно занята, так что могла позволить себе исключительно случайные связи.

Некоторое время я храню молчание, а потом продолжаю:

— Забавно, что одно маленькое событие может все изменить, иметь столь далеко идущие последствия. Решение, которое ты принимаешь подростком, не должно оказывать такое влияние на будущую жизнь. Надо, чтобы последствия имели столько-то баллов, как вопросы на экзамене. Тебе восемнадцать лет, и ты задумал что-то не так? — ладно, это решение будет влиять на твою жизнь только четыре года. Тебе двадцать восемь? — ну, ты на десять лет старше и должен соображать лучше: то же самое решение будет стоить тебе десяти лет. Сорок восемь? — теперь ты пропал; будешь мучиться до конца жизни.