Mea culpa - Бабаян Сергей Геннадьевич - Страница 3

– Это мы, – сказал он, переступая порог, и поцеловал ее в горячую душистую щеку. Конечно, нельзя сказать, чтобы он каждый вечер ее целовал, – но сегодня вдруг захотелось… На кухне что-то громко шипело и брызгало; пряный густой аромат – как будто поджаренной колбасы – волнами выплескивался в переднюю. Он шумно потянул носом воздух.

– А-а!… Что это у тебя?

– А вот увидишь.

Светка стояла подбоченясь – пухлым кулачком в крутое бедро – и улыбалась черными, блестящими как вишни глазами. Из большой комнаты ушастой, коротко стриженной головой выглянул сын – исподлобья, обиженно вспухнув розовыми губами.

– Ты чего надулся как мышь на крупу?

Сережка нахмурился так, как могут хмуриться только дети – все лицо побежало морщинами к носу.

– Моллиенизия умерла.

– Это… черная, что ли?

Как он выговаривает это слово – уму непостижимо.

– Ну.

– Не ну, а да, – услышала Светка на кухне. – Сережа, мой руки и быстро за стол.

– Чего-то, значит, им не хватает, – сказал Николай, проходя в ванную. – Ты бы книжку почитал.

– Я читал… Я все делаю, как там написано.

– Ладно, не горюй, – сказал Николай, вытирая руки и глядя в зеркало на свое широкое, красное, с плоским волнистым чубом лицо. Всезнающий Пахомыч сказал, что такая прическа называется коровьим зализом. Он не обиделся: чего не придумаешь, когда у самого в сорок лет голова как коленка. Наташка из АХО однажды сказала, что он похож на актера Пуговкина. Тоже не Бог весть что, конечно… Ладно. Он отбросил мохнатый жгут полотенца и повернулся к сыну. Его совершенно убитый вид – из-за такой ерунды! – прямо схватил за сердце. – Да ты чего, Серега?! В субботу поедем на Птичку, купим еще.

– Правда?!! – У Сережки засияли глаза. Счастливые все-таки люди – дети.

– Отец врать не будет, – сказал Николай. Он часто повторял эту фразу: несколько лет назад она случайно родилась в его мозгу – он зацепился за нее, осмотрел со всех сторон, нашел, что она может быть полезна в воспитательных целях, – и к случаю стал повторять. На днях он просто растаял: Сережка внушительным, сиповатым, подрагивающим от напряжения голосом сказал кому-то по телефону: «Я – врать – не буду», – с расстановкой, с отцовскими интонациями… – Но к субботе тебе задание. – Баловать парня тоже нельзя, с детства надо воспитывать… ответственное отношение к делу. Сейчас это дело – аквариум, а к каждому делу нужен серьезный подход. – Задание такое: прочитать все, что у тебя есть про этих молей, и мне рассказать. Подумаем вместе, чего им у нас не хватает. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше.

– А если обе головы глупые? – спросил Сережка. От неожиданности он приоткрыл даже рот. Во дает!

В одиннадцать лет… Это как у них в армии было: перед приездом комиссии из округа комполка говорит: «Выдернуть все созревшие одуванчики!», – а начштаба добавил: «И желтые выщипать так, чтобы на клумбе вышла звезда». А замполит (правда, о замполите уже Юрка Панасенко выдумал) испугался: «Могут и не успеть – каждый цветок звездочкой выщипать…» Во, дубовая роща!

– Если обе головы глупые, то получится в два раза глупее, – довольный, сказал Николай. – Но у нас-то с тобой умные головы.

Сережка заплескался над раковиной. Николай вышел на кухню.

– Скоро вся зарплата будет уходить на рыб, – впрочем, добродушно сказала Светка.

– Ничего, – сказал он – и увидел на чугунной сковороде пухлые багровые кольца сарделек. – Ну, Светка!… Где это ты откопала?

– В обед завезли, – сказала довольная Светка. – Пять килограммов взяла.

– И почем?

– Два десять.

– Здорово. Магазин-то цел?

– А их дальше подсобки никто и не видел. Всего-то двести килограммов привезли.

Сережка впрыгнул на кухню, как кенгуру.

– Садись, – сказала Светка, – хватит скакать.

– Это называется тройной прыжок, – сказал Сережка и ухватился за раковину – поехали в разные стороны ноги. – Мне чуть-чуть не хватает допрыгнуть… от ванной до стола.

– Садись, садись, – сказал Николай. – Санеев. Тугая дымящаяся сарделька ярко-розовой трещиной лопнула под ножом. Сережка равнодушно тыкал зубцами вилки в румяную, масляно блестящую кожицу: в отверстиях вспухали и лопались жирные пузыри.

– М-м-м… – промычал Николай, мотая головой: сочное, пряное, солоноватое мясо прижгло язык. – Красота-а…

– Папа, а когда мы пойдем в бассейн?

– Сейчас все брошу и пойдем в бассейн, – с легкой досадой сказал Николай словами из старого анекдота (отец с похмелья ползет к холодильнику с пивом, а в это время к нему подбегает маленький сын и кричит: «Папа, папа, а мы будем клеить самолет?!»). Он проглотил истекающее соком колечко сардельки и раздавил языком терпкую, обжигающе-холодную мякоть консервированного помидора. Нет, Сережка говорит дело: в секцию надо идти, и самое лучшее – в плавательную. Он сам мечтал заниматься плаванием, когда был мальчишкой, но… – Обязательно пойдем. На следующей неделе.

– А на этой нельзя?

– На этой нельзя, я в первую смену.

– Ешь! – прикрикнула Светка. – Ты посмотри, на кого ты похож. Тощий, как велосипед. Куда тебе плавать?

– Я жилистый, – сказал Сережка, быстро сгибая и разгибая тонкую руку и скашивая глаза на еле заметный бугорок, проклевывающийся между плечом и локтем. – В плавании толстые не нужны.

– Это ты зря, – сказал Николай. – Очень толстые, может, и не нужны, но мясо на костях надо иметь. А вообще, чем человек толще, тем он лучше держится на воде. Жир – он легче воды, понимаешь? А твои кости сразу пойдут ко дну… как гвозди.

– Не пойдут, – сказал Сережка. Он еще не съел ни одного куска, только превратил сардельку в розовую дымящуюся кашу. – У нас Андреюшкин…

– Ну-ка ешь, – рассердилась Светка, – хватит болтать!

– Правильно, – лениво поддакнул Николай. Он уже съел три сардельки, ему было тепло и покойно.

– Чаю? – спросила Светка.

– Водки, – добродушно сказал Николай и незаметно рыгнул.

– Счас, – сказала Светка и поднялась за чайником. Дымящаяся струйка заварки – цвета темного янтаря – клюнула перламутровое донышко чашки. Это был настоящий индийский чай, в жестяной лакированной банке со слонами и обезьянами. Банку подарил Васюков: такую нельзя было купить даже из-под прилавка.

– Папа, а водка вкусная? – спросил Сережка.

– Вот что ты говоришь? – бесцветным голосом – чтобы не заострять внимания – спросила Светка.

Николай пожевал губами. Действительно, глупость сказал.

– Нет, Серый, водка не вкусная, – вздохнул он. – Горькая, как… как алоэ.

«Сейчас спросит, зачем ее пьют…»

– А зачем ее тогда пьют?

Светка через плечо ужалила взглядом. Он часто заморгал и виновато оттопырил нижнюю губу – зная, что при этом широкое лицо его приобретает обиженное, глуповато-растерянное выражение. Потом по-настоящему растерялся: ч-черт, что же ему сказать?!

– Значит, так, – выручила Светка. – Если через пять минут ужин не будет съеден, птичий рынок в субботу отменяется.

– Будет, будет… – забормотал Сережка – и схватил столько, что щека вздулась колом.

Николай допил чай.

– Ну, я пошел. У меня хоккей.

– Хто игвае, фафа?… – пробился Сережка.

– «Торпедо» – «Спартак».

Он вышел на площадку, прикурил – и от запаха первой, еще не дошедшей до легких затяжки даже прикрыл глаза. Хорош-шо… В черном окне – искрами на мокром асфальте – светились окна домов. В каждом окне была жизнь… «чудеса, – непонятно подумал он, – в каждом окне такие же люди, как я… каждый сам по себе – я, – и никто из них не знает и не хочет знать про меня…» У соседей переливчато, как поставленная на высокие обороты пластинка, залаял щенок. Бабы во дворе говорили, что за него отдали чуть ли не тысячу… во, людям деньги девать некуда. Щенок и на собаку-то не похож – так, обтянутая, как чулком, бесшерстной палевой кожей суставчатая глиста, – а стоит, как «Ява». Действительно, психи – вместо мотоцикла купить щенка… Они и в самом деле какие-то странные: муж, с бородкою и в очках, при встрече всегда говорит: «Приветствую вас», – приветствую! Как император. Жена же, сухая и глазастая, как стрекоза, всегда говорит «добрый день» – и утром, и днем, и вечером, – но она, по-моему, чего-то стесняется. Научные работники. Хотя – зачем им мотоцикл? у них ведь машина есть… Просто чудеса какие-то: все говорят, что интеллигенция мало зарабатывает, что инженеры бегут чуть ли не в слесаря, Хазанов по телевизору шутит: «Дорогие женщины! Перед тем как в нашем клубе знакомств познакомиться с инженером, вы должны предоставить справку с места работы, что можете его содержать…», – а посмотришь на эту интеллигенцию – у каждого или дача, или машина, или собака за тыщу рублей, а у работяги с его двумя с половиной сотнями… как в анекдоте – одна кила. Он добродушно усмехнулся и затянулся в полную силу: проворная, мягко-когтистая лапка процарапалась до середины груди. Ничего, мотоцикл к лету будет: пятьсот уже есть, с каждой получки по четвертному – к маю еще сто пятьдесят, плюс тринадцатая как минимум двести… ну, полтинник он уж как-нибудь доберет. Мотоцикл еще как пригодится – ездить на участок, – потому и Светка молчит. Когда участка не было, ее начинало трясти при одном упоминании о мотоцикле: разобьешься! – а как постояла два часа в электричке – особенно после того, как с женщиной рядом с нею случился припадок, – сразу же согласилась… Он сказал: лучше быстро разбиться, чем всю жизнь так стоять, – пошутил, конечно… Светка сказала – дурак.