Тайна сибирской платформы - Осипов Валерий Дмитриевич - Страница 9

Павлу Ивановичу на секунду вдруг представилась вся нелепость, вся несуразность положения, в которое он попал. Он, доцент кафедры минералогии Петербургского университета, член Русского географического общества, кабинетный ученый, человек скромный, тихий, застенчивый, яростно сжимая в руках винтовку, лежал под африканским городом Спионкопом, перед позициями английского военного лагеря. Над ним свистели пули, вокруг слышались стоны раненых, и сам он всего через несколько минут должен был ринуться навстречу своей смерти.

За что же, во имя чего должен он умирать вдали от родного дома, в чужой, незнакомой Африке?

— Вперед! В атаку! Ура-а-а!.. — раздался где-то справа громкий голос генерала Христиана Левета, и Павел Иванович, словно подброшенный неведомой силой, вскочил с камней и, сжав в руках винтовку до боли в ногтях, стал карабкаться вверх по крутому, обрывистому склону.

Это был отчаянный, безумный штурм. Отвага наступающих была безгранична. Они рвались на верную смерть.

Когда до вершины плато оставалось не более восьмисот футов, англичане ударили картечью. Несколько фигурок в широкополых шляпах покатилось вниз по склону. Буры залегли.

— Вперед! Да здравствует свобода! — крикнул генерал Левет, снова увлекая своих солдат в атаку.

Цепи атакующих поднялись, но англичане несколькими залпами картечи опять сбили их. Схватившись рукой за плечо, упал на землю Христиан Левет.

И тогда из-за камней в нескольких шагах от Лугова поднялась сухощавая фигура итальянца.

— Вперед, ребята! Всыпьте как следует этим торгашам! — кричал Николо. — Да здравствует свобода! Да здравствует Гарибальди!

Он рванулся вперед, но в ту же секунду несколько пуль одновременно пронзили его, и Маньяни тяжело рухнул вниз.

Многоголосый рев, подобный рычанью сотни львов, огласил воздух. Смерть итальянца, отдавшего жизнь на чужой земле, произвела сильное впечатление на буров. В неистовом порыве они бросились в решительную атаку. Остановить их не могло уже ничто.

Павел Иванович стремительно карабкался вверх вместе со всеми. Рядом задыхался Зенкевич. Он ловил воздух ртом, как рыба, вынутая из воды. На лице у него было выражение страдальческого наслаждения.

Вот и край плато — ложементы, траншеи, окопы. Последнее усилие, и, перепрыгивая через укрепления, буры с победным кличем ворвались на плато. Атакующая волна неудержимой лавиной покатилась по лагерю. Англичан охватила паника. Местами они еще оказывали сопротивление, но исход сражения уже был предрешен.

Пробежав несколько шагов, Павел Иванович увидел, что навстречу ему, с винтовкой наперевес, устремился седоусый капрал в красном мундире и блестящей золотистой каске.

Лугов инстинктивно выбросил вперед ружье, на конце которого был привинчен тяжелый чётырехгранный штык.

Седоусый капрал уронил винтовку, упал на колени, потом свалился на бок и забился в предсмертной судороге. Неожиданно он приподнялся, рванул на груди мундир, выхватил из-под него что-то и хотел выбросить, но силы покинули старого солдата, и из его безжизненно упавшей руки просыпалось на землю несколько ярко вспыхнувших на солнце разноцветных зерен.

Пораженный внезапной догадкой, Павел Иванович наклонился и стал собирать блестящие зерна. Это были перемазанные кровью убитого кристаллы алмазов.

Из руки капрала Лугов вынул небольшой холщовый мешочек. Он был пробит ударом штыка, и через рваное отверстие на дне виднелось еще несколько алмазных капель. На мешочке Павел Иванович прочитал сделанную карандашом надпись по-английски: «Ричард Холлидей, Бристоль, Дауинг-сквер, 6».

Отбросив в сторону ружье с окровавленным штыком, Павел Иванович присел на разбитый зарядный ящик. Он понял, что лежащий перед ним седоусый Ричард Холлидей, живущий в английском городе Бристоле, на Дауинг-сквер, в доме № 6, и есть тот самый «дядюшка Чарли», который накануне сражения рассказывал молодым солдатам о «каучуковой», «джутовой» и «кофейной» войнах и который призывал своих слушателей не теряться на этой «алмазной» войне.

Последний акт трагедии

Осенним дождливым днем по дороге, ведущей к Кимберлийским алмазным копям, устало понурясь, шли два человека. Они были одеты в рваные суконные куртки, галифе и высокие кожаные сапоги. На голове одного из путников, более высокого и физически крепкого, была широкополая шляпа, другой шел с непокрытой головой. Длинные русые волосы его намокли и беспорядочно свисали на узкие, худые плечи.

Русоголовый часто останавливался и, держась рукой за впалую мокрую грудь; долго и надсадно кашлял. Его спутник печально наблюдал за ним.

После разгрома бригады Христиана Левета под Блумфонтейном Лугов и Зенкевич, в числе немногих спасшихся вместе с генералом от смерти, решили поодиночке и небольшими группами пробираться в города, еще не занятые англичанами.

Кимберлей встретил путников Неприветливо: на размокших от дождя улицах было пустынно, редкие прохожие походили на одетые в тряпье скелеты: в городе давно уже свирепствовал жестокий голод. Дойдя до центральной площади и остановившись перед чернеющим зевом алмазной шахты, Лугов с грустью сказал Зенкевичу:

— Вот из-за этой чертовой дырки все и началось.

На шахте непривычно тихо и безлюдно. Ни одного человека не видно на потемневших от времени деревянных подмостках. Вода затопила дно шахты, откачивать ее, видно, было некому, и добычу алмазов прекратили.

Хижины старого Мартина они не нашли. Только большой медный колокол с вырванным языком лежал в грязи на том месте, где когда-то любил сидеть по вечерам седобородый, похожий на библейского пророка старый бур.

Дом мистера Джекобса стоял с забитыми окнами. Дверь долго не открывали. Наконец где-то в глубине дома послышались шаркающие шаги. Дверь скрипнула — на пороге стоял Питер.

— А, мистер Лугов, — сказал Питер без всякого энтузиазма, хотя последняя их встреча была около двух лет назад. — Проходите, что же вы остановились.

Лугов и Зенкевич вошли в дом. Шаги их гулко отдавались в пустых комнатах. Зенкевич закашлялся и прилег на первую попавшуюся лежанку.

— А где Анна? Ее нет дома? — спросил Лугов.

— Анна умерла два месяца назад. От голода…

В углу захрипел Зенкевич. Питер принес из соседней комнаты одеяло из овечьей шерсти.

— Укройте его, у нас холодно, — сказал он.

Неделю спустя после прихода Лугова и Зенкевича в Кимберлей к городу подошли передовые отряды английской армии. Англичане не стали утруждать себя разведкой. Установив на окружавших город холмах несколько десятков орудий, они начали методически обстреливать картечью улицы и площади Кимберлея.

Канонада длилась целый день. Потом полк тяжелых драгун, смяв и изрубив в куски горстку последних защитников Кимберлея, предпочитавших смерть в бою позорному плену, ворвался в город. За ним хлынули пехота, артиллерия, обозы.

Вечером при свете факелов личного конвоя в поверженную алмазную столицу въехал Сесиль Джон Родс.

Родс не хотел терять ни минуты. На следующее же утро на шахте заработали водоотливные насосы. Под конвоем драгун на территорию бывшей резервации пригнали первую партию негров-рабочих.

Город оживал. Вернувшиеся хозяева сбивали доски с окон домов. Маркитантки раскинули палатки прямо под дождем. Вновь заработали винные погреба и кабачки. Солдаты английской морской пехоты месили грязь на центральных улицах и орали пьяными голосами: «Правь, Британия, морями!..»

Павел Иванович и Зенкевич переселились из дома мистера Джекобса в маленький флигелек, стоявший в глубине двора. Сделано это было потому, что в Кимберлее каждую минуту мог объявиться сам мистер Джэкобс.

При загадочных обстоятельствах исчез Питер. То ли он был в числе последних защитников города и пал от руки английского драгуна в неравном бою, то ли раньше ушел из города. Лугов ничего не знал о нем.