Павана - Робертс Кит - Страница 16

Ежегодно гильдия открывала лишь двенадцать вакансий, и конкурс был чрезвычайно велик. Несколько оставшихся недель Рейф занимался до посинения; сержант натаскивал его во всем, что касалось работы сигнальщиков и о чем могли спросить, а местный священник, невольно впечатленный, подчищал его правописание и даже пытался впихнуть в пухнущую голову Рейфа основы французского, на котором говорит знать. Рейф получил разрешение сдавать экзамен; о провале он и не думал — может, потому, что мысль эта была непереносима. Он держал экзамен в Сорвиодунуме, ближайшем районном центре; неделю спустя пришел ответ — положительный, с перечислением, какую одежду и какие книги следует взять с собой, и приказом в месячный срок явиться в колледж сигнальщиков. Когда он уезжал в Лондониум — в новом теплом плаще, верхом на присланной гильдией лошади и в сопровождении ею же приставленной пары одетых в желтовато-коричневые ливреи слуг, — городок стонал от зависти. Крылья силберийской башни были неподвижны, но в момент, когда он проезжал мимо, они внезапно показали сигнал «Внимание!», потом последовал знак «Ближайших окрестностей». Со слезами на глазах Рейф оглянулся и прочел быструю череду знаков, которые сложились в незашифрованные слова: «Доброго пути!»

После Эвебери Лондониум показался грязным, шумным и обшарпанным. Колледж находился в ветхом старинном здании в центре города, а сам Лондониум давным-давно уже переплеснул через прежние границы, на юге расширился за реку, а на севере — до Тибурн-Три. Будущие сигнальщики по драчливости и сопливости не уступали ученикам всех прочих профессий. На тех, кто прошел экзамен, не будучи сыном сигнальщика, отпрыски «зеленых» смотрели с невыносимой и ничем не обоснованной надменностью. Рейф вволю настрадался, пока несколько ночных драк в дортуаре, заканчивавшихся всегда разбитыми носами, не доказали соклассникам, что этого биг-лендёныша лучше оставить в покое. Его приняли на равных в сообщество сорванцов.

Гильдия, особенно в последние годы, делала упор на теоретические дисциплины, и двухлетняя учеба была крайне напряженной. Выпускникам полагалось бегло говорить на французском, ибо дальнейшее учение неизбежно откроет им доступ в богатые дома. Тре бовалось и неплохое владение другими распространенными языками, как то: корнуоллским, гаэльским и среднеанглийским, — ведь ни один сигнальщик не ведает, в какую часть страны его отправят служить. Изучалась также история гильдии, основы механики и кодирования, хотя большинство практических навыков приобреталось позже, на учебных семафорных станциях, разбросанных на южном и западном побережье Англии и вдоль границы с Уэльсом. Ученикам преподавалась, пусть и поверхностно, даже магия — впрочем, Рейф не понимал, как умение притягивать янтарной палочкой кусочки бумаги может пригодиться в работе сигнальщика.

Невзирая на трудности, он учился прилежно и получал высокие оценки, не вызывая нареканий даже самых требовательных преподавателей. На практику его послали в лучший учебный центр — в учебный комплекс первого класса на вершине горы Сент-Адхельм-Хед в Дорсете. К его большой радости вместе с ним ехал его добрый приятель по колледжу, одноклассник Джош Коуп — резвый черноволосый сын шахтера из Дурхема, тоже «пришлый» в среде сигнальщиков.

Они добрались до Сент-Адхельма традиционным способом — автостопом; их подвез дорожный поезд, который тащила проверенная трудяга — фаулеровская паровая машина. Рейфу не забыть, как он впервые увидел ту башню. Она была еще больше, чем рисовало воображение, и громоздилась на верхушке огромной скалы. Для удобства семафорные линии разделяли по величине наибольших башен, но сент-адхельмская выполняла также роль узловой станции для линий второго, третьего и четвертого классов, а вокруг массивных спаренных установок, характерных для башен первого класса, располагались семафоры поменьше, крылья которых так и мелькали, так и блестели на солнце. Под ними особые лебедки поднимали разные наборы ярких кругов или многоугольников, обозначающих номер кода, на котором передается сообщение; Рейф видел, как одна лебедка пришла в движение и выставила на запад желтый щит с полосой по диагонали из левого верхнего угла — предупреждение, что семафор над ней переключился на середине сообщения с обычного языка на код номер двадцать три. Он метнул взгляд в сторону Джоша, тот потряс обеими руками с вытянутыми вверх большими пальцами; потом они дружно забросили рюкзаки за спину и зашагали к главным воротам, чтобы доложить о своем приезде.

В первые несколько недель мальчики не могли нарадоваться, что очутились на практике вместе. Атмосфера на основной учебной станции резко отличалась от той, что была в колледже. После школьного шума и возни казалось, что они угодили в монастырь. Обучение в гильдии сигнальщиков было безжалостным, и снова Рейф и Джош оказались в самом низу социальной лестницы. От зари до зари они то прислуживали на кухне, то что-нибудь мыли, скребли, драили с песочком, наводили лоск. А еще была уборка всех помещений, выдергивание сорняков на гравиевых дорожках и натирание до блеска, похоже, целых миль медных поручней. Сент-адхельмская станция была образцово-показательной — гостей можно было ждать в любой момент. Однажды она подверглась такому испытанию, как визит самого Великого магистра сигнальщиков и его лорда-заместителя; наводить чистоту и полировку начали за несколько недель до их приезда. Сверх того, были хлопоты по поддержанию рабочего состояния башен: требовалось обновлять полотняные кренгельсы на огромных управляющих тягах, следить за их состоянием, красить семафорные крылья, чистить и смазывать подшипники, спускать вниз и водворять на место подвижные брусы — причем, всегда в темноте, так как днем сигнальная работа не прекращалась даже в самую отвратительную погоду. В силу полувоенного характера сигнальной службы здесь давались уроки фехтования, а также стрельбы из больших луков и арбалетов, оружия, постепенно выходящего из употребления, но изредка все еще применяемого в европейских войнах.

Сама станция превзошла самые буйные фантазии Рейфа. Помимо десятка учеников, а они никогда не переводились, тут было больше сотни штатных работников; на дежурство являлось или могло явиться по срочному вызову до шестидесяти — восьмидесяти человек. Большие семафоры первого класса обслуживали групппы по двенадцать человек — шестеро на каждый большой рычаг — под началом бригадира, который отвечал за слаженность работы и повторял сигналы, которые считывали наблюдатели. Станция, работающая в полную силу, производила неизгладимое впечатление: у рычагов ряды мужчин, чья работа синхронизирована, как движения кордебалета; выкрики бригадиров, шарканье ног по белому дощатому полу, грохот и скрип тяг, веселый громовой лязг сигнальных крыльев в сотне футов над крышами. Однако это не мешало желчному дежурному офицеру честить происходящее «невежественным дерганьем деревяшек». Майор Стоун большую часть жизни прослужил на башенке третьего класса в Пеннинских горах, прежде чем его нежданно-негаданно назначили на столь ответственный пост.

Сообщение из Сент-Адхельма принималось сперва неподалеку — на семафорной вышке Свайр-Хеда, оттуда поступало на Кэд-Клифф — эта башня высилась на горе, с которой был виден залив Уорбэрроу. Далее оно следовало по взморью до Голден-Капа — та станция располагалась в шестистах футах над рыбацкой деревушкой под названием Лаймес — и длинными прыжками устремлялось на запад, к Сомерсету, Девону и далекому Корнуоллу, или опять на север — по возвышенностям Великой равнины вдоль дороги в Уэльс. Рейф знал, что на своем маршруте сообщения проходят и мимо древних каменных кругов Эвебери. Нередко он с любовью вспоминал родителей и сержанта Грея, но тоска по дому давно прошла. Грустить было некогда — слишком много было работы. Через двенадцать месяцев после появления в Сент-Адхельме и три года спустя после поступления в гильдейскую школу, ученикам впервые дозволили коснуться семафорных штанг. Джош, по правде говоря, не утерпел и еще несколько месяцев назад отвел душу тем, что передал хулиганское послание с одной маленькой местной башни — глубокой ночью, в надежде, что никто его на застукает. За свой проступок ему пришлось близко познакомиться — весьма болезненное знакомство! — с пряжкой зе леного кожаного ремня, которая взлетала в руках не кого-нибудь, а самого майора Стоуна. При этом два дюжих капрала-сигнальщика крепко держали вырывающегося и воющего шахтерского сына; в результате даже такой удалец, как Джош, проникся мыслью, что в некоторых вопросах дисциплины гильдия тверже алмаза.