Павана - Робертс Кит - Страница 40

А заодно она и плавать научилась.

Эти заплывы были сами по себе загадкой; Бекки инстинктивно предполагала, что ни отец, ни церковь не одобрили бы ее поведения. Она стала избегать отца Энтони, но во время служб некуда было деться от глаз на иконах и взгляда Христа с большого распятия над алтарем — они смотрели с таким упреком, с таким осуждением! Своим плаванием она неким иррациональным образом оскверняла свое тело, как бы отдавалась Белому Кораблю, который тоже плавал по водной стихии. Бекки стремилась к самовыражению, и море ей давало возможность выразить себя. Зато ее не оставляло неясное смущение, уверенность в грехе, словами неопределимом, а потому вдвойне страшном — и втройне прельстительном. Теперь она боялась исповедальни, делала крюк, чтобы даже мимо не проходить. И избегала любых прикосновений к своему телу — не только случайных, скажем, в церковной толпе, но даже трения собственной одежды о тело — при ходьбе, наклонах, при работе. Она словно очерчивала предел, который зло не смело переступать, дабы хоть как-то ограничить подстерегающую опасность, навстречу которой рвалась душа.

И вот как-то исподволь родилась мысль, нежданная и нежеланная. Мысль, что только Белый Корабль способен спасти ее от самой себя. Он один способен умчать ее по воздуху прочь от этих поганых скал в мир более светлый и радостный. Откуда он является? И куда таинственно пропадает?

Священник бормотал какие-то слова над могилой матери; Боженька сурово глядел с небосвода; однако Бекки знала, что матушка просто попала в еще более страшные тиски, которые окончательно сомнут ее и превратят в кусок черного сланца.

Корабль вернулся.

На сей раз у нее все внутри оборвалось от страха и неуверенности. Прежде бездумная вера ребенка не задавала вопросов: Корабль уплыл, но Корабль непременно вернется. Теперь, повзрослев, Бекки знала, что вещи имеют свойство изменяться, зачастую необратимо. Однажды Корабль исчезнет навсегда.

Вслед за периодом познания зла наступил период равнодушия — и именно тогда Бекки ощутила себя воистину проклятой.

Ночью накатил такой ужас перед непоправимой потерей мечты, что она бесшумно встала и дрожащими руками оделась. Внизу кашлял во сне маленький брат. Сердце бешено колотилось, но какая-то сила звала — вперед, вперед. Бекки вылезла на крышу и спустилась вниз по приставной лестнице. Внутри все стонало: вот сейчас я приду к заливу и увижу, как Белый Корабль снимается с якоря и уплывает, уплывает навсегда!

Деревушка спала — ни звука, ни огонька. Темно хоть глаз выколи. Только на востоке небосвод чуть серел в предвестии далекого еще рассвета. Там чернела колокольня с ушастыми чудовищами, из пастей которых в дождь хлестала вода.

Бекки перебежала по мосту через ручей — и сразу открылся вид на зеркальную гладь бухты, где черной тенью стоял призрачный Корабль. Спустилась вниз, к воде, ощутила ступнями, а потом и икрами леденящие удары волн; со стороны яхты доносились голоса, скрип лебедки.

Внезапно брызнул дождь, но она ни на что не обращала внимания, а упрямо шла вперед — скоро вода достала до пояса, и она поплыла, опять-таки не сознавая, что уже плывет. Она ритмично работала руками и ногами — как бы в полусне, и казалось, что она может плыть так за Белым Кораблем хоть на край света. Бекки не замечала такого пустяка, как растущая боль в плечах. А впереди тень корабля укоротилась — он развернулся в сторону моря.

Все, все в жизни недоразумение: и то, что она живет здесь, и то, что море глубоко, а горы высоки и до корабля так далеко, что не доплыть, хоть он уже близко. Вода попала в нос, кинжальная боль в легких — и разом она испытала что-то вроде упоительного оргазма; Бекки вскрикнула — и уже окончательно начала тонуть, забилась, завизжала. Она то выныривала, чтобы глотнуть воздуха, то погружалась снова, все безвозвратней…

Над ней звучали чьи-то голоса, резкие приказы.

Потом она ощутила чужие руки на своих плечах — ее тащили за платье, материя рвалась, Бекки опять уходила под воду. Наконец ее вытащили на палубу, перевернули ничком на досках.

— Та самая!..

— Чертова рыбацкая дочка!

Слова доносились так, словно она все еще была под водой. Бекки лежала с единственной мыслью, что совершила нечто страшное.

Ее завернули в принесенные одеяла; она еще сумела сесть, выплевывая воду, но когда ее понесли вниз, в каюту, в голове все окончательно смешалось, и она провалилась в черную пропасть.

…Закутанная в одеяла, Бекки лежала тихо-тихо — так не хотелось открывать глаза! Но все равно скоро придется вставать, растапливать печь, ставить на плиту овсянку для завтрака. Дом слегка покачивался, приятно, будто живой; под самыми свесами крыши плескалась вода… Сон все не кончался и не кончался. Она ворочала головой на подушке, что-то сердито бормотала, потом высвободила руку из-под одеяла и коснулась волос, еще липких от соленой воды. Пальцы убежали обратно под одеяло и обнаружили наготу тела. Спать голой уже само по себе было грехом. Она фыркнула и только уютнее свернулась калачиком: пусть снится, а я сплю и ничего не знаю!

Какими только звуками не наполняла каюту шумящая за бортом вода! И журчанием, и серебристым смехом, и треньканьем, и чмоканьем… Бекки словно что толкнуло, и она поспешно открыла глаза. Проснувшись, она тут же все вспомнила. Девочка в панике вскочила и стукнулась макушкой о потолок каюты, который был всего в двух футах над ней. Еще не совсем придя в себя, она потирала ушибленное место и смотрела на солнечных зайчиков, резвившихся на низком потолке. Каюта находилась в непрестанном движении, — Бекки обратила внимание, что при крене желтый дождевик, висящий на крюке в переборке, отходит под углом от стены. Пропорции каюты казались искаженными — она лежала за шестидюймовым бортиком, который не давал ей скатиться на пол во время качки.

Только теперь Бекки заметила юношу, который стоял у входа и разглядывал ее, слегка придерживаясь за пиллерс. Ясные глаза над густой бородой по-доброму смеялись.

— Ну-ка, одевайся, — сказал он. — Тебя хочет видеть капитан. Выходи на палубу. Чувствуешь себя нормально?

Она уставилась на него очумелыми глазами.

— Да ничего тебе не будет, — успокоил он. — Просто живенько одевайся. Все хорошо.

Тут она поняла, что это не сон и не кошмар, что все происходит наяву.

Выбраться из постели оказалось непросто. Сперва Бекки долго ощупывала и толкала хитро защелкнутый бортик койки, который не желал открываться. Эксперимента ради она попробовала спустить ноги, потом обмоталась одеялом, перевалилась через бортик и с грохом упала на пол, выкатившись из простыни. Для нее была приготовлена одежда: джинсы и старый свитер. Пошатываясь, девочка стала одеваться. Дрожащие пальцы отказывались подчиняться, все валилось из рук, и прошла целая вечность, прежде чем она попала обеими ногами в штанины.

Земли не было видно. Только неясная полоска суши — далеко-далеко за бегущими зелеными волнами. Бекки щурилась, растерянно озираясь. Бородатый юноша снова пришел на помощь.

Капитан сидел неподвижным истуканом — серые глаза на худом лице глядели куда-то вдоль палубы. Над ним надутые ветром огромные паруса; за спиной — сгрудившаяся на корме команда, с любопытством рассматривавшая незваную гостью. Скользнув взглядом по скалящимся лицам, она потупилась, присела на что-то и положила на колени вспотевшие от волнения ладони.

Перед этими людьми Бекки словно онемела. Сидела дурочкой, уставившись на собственные пальцы, которые беспокойно сжимались-разжимались, и всем своим существом чувствовала близость воды и невероятную скорость движения корабля. Разговор не получался. Она выдавливала из себя какие-то фразы, капитан поглядывал на компас, не снимая руки с румпеля, и слушал вполуха. Остальные насмешливо и беззаботно скалились. Она вторглась в их жизнь — им бы на нее сердиться, а они только посмеиваются. Вот так бы и умерла на месте!

Бекки расплакалась.

Кто-то положил ей руку на плечо. Оказывается, она вся дрожала. Принесли плащ и закутали ее. Жесткий воротник врезался в шею. Придется ей плыть с ними, повернуть обратно они не могут, — только это Бекки и поняла из всех разговоров. Но именно об этом-то она и мечтала с Бог знает каких времен… А вот теперь страстно хотела оказаться вновь на распроклятой отцовой кухне или в своей каморке в доме на берегу. На корабле, в мужском обществе, в мире жесткой дисциплины, она лишняя. Их безразличие исторгало у нее обильные слезы; их доброта уязвляла. Бекки взялась было помогать в небольшом камбузе, но и блюда они готовили какие-то не такие — по диковинным рецептам, со сложными приправами… Словом, на Белом Корабле она потерпела поражение.