Павана - Робертс Кит - Страница 58

Судно на воздушной подушке, взметая из-под днища тучи брызг и песка, доставило его из Боурн-Маута на стадлендский берег. Высокий сухопарый блондин в рыжевато-коричневых клетчатых штанах и в сорочке с закатанными рукавами в некоторой растерянности сошел с пристани, оглядывая окрестности ясными синими глазами. За спиной у него был внушительных размеров рюкзак, в руке — бо-лоньевая куртка.

Внезапно он увидел то место, которое искал, — на горе в седловине между двумя высокими холмами — и остановился. Потом решительно зашагал в ту сторону, куда так зачарованно смотрел. По мере приближения все четче вырисовывалась цель его путешествия — остов огромного сооружения на вершине горы. От волнения блондин присел на траву и закурил. Читал он об этом много, но увидеть наяву было совсем другое дело.

У подножья горы была деревушка — серые ветхие домики с крышами, заросшими ярким оранжевым лишайником. Казалось, домики, как и встарь напряженно сторожат: не приближается ли враг. Узкие окна домов были расположены высоко, двери возвышались над тропами, чтобы легче было отразить нападение врага. Над ними громоздились чудовищные грозные руины короной венчавшего гору замка — средоточия ярой ненависти, тысячу лет копившейся в камнях. Крепость в неизбывной думе царила над морем, над пустошами — древняя, своевольная.

Блондин двинулся к поросшему травой изножью горы. Дорога поднималась по спирали вверх — к деревенской площади. Он стал взбираться — и неожиданно возникло вздорное впечатление, что он уже ходил по этой дороге, ее помнит не его сознание, а плоть, кровь… Молодой человек тряхнул головой, одновременно и сердясь на навязчивые мысли, и забавляясь. Как странно возвращаться на родину, которую никогда в сознательной жизни не видел!

Он медленно прошел через разрушенные ворота, мимо каменных завалов и зияющих стен. Сел на прохладный камень в тени Большого Дворца — на самом верху, где его овевал свежий ветер с пустошей. Отсюда виднелись здания Пулской атомной электростанции. На морской глади белели несколько паромов на воздушной подушке, пересекающих Ла-Манш.

Не сразу он заметил Знак, который был выбит на камне почти на уровне его лица. Блондин сразу же перестал слышать доносящиеся снизу голоса туристов и, как загипнотизированный, встал и подошел вплотную к Знаку. Потрогал его руками; пальцы заскользили по гладкой стене. Знак был изрядного размера — не меньше ярда. Загадочный, горделивый. Круг, а в нем переплетение треугольников и пересекающихся линий. Над Знаком плыли облака, носились по воздуху птицы, а сам он… из глубины памяти всплывало… Да, это очертания ядерного реактора. Блондин беззвучно шевельнул губами, и его рука бессознательно коснулась золотой цепочки на шее, на которой висел медальон. На нем был выгравирован тот же Знак.

Приезжий стал спускаться вниз. Внутренними дворами он прошел к нижним воротам и оглянулся еще раз — посмотреть на руины замка. Увиденный символ, словно древнее заклятие, всколыхнул, растревожил глубины его сознания и памяти, вызвал вереницу неуловимых, стремительных образов. Едва возникая, они улетучивались, оставляя после себя невнятную печаль и скорбь по давно прошедшему.

Мимо прошла стайка местных девушек, оглядев его задорно и весело. Молодой человек не обратил на них внимания. На самом солнцепеке его пробирала дрожь.

Он увидел церковный двор, толкнул старинные ворота, которые жалобно заскрипели. Все кругом заросло, и ему пришлось раздвигать руками ветви тисов, чтобы пробраться к лужайке с высокой травой, где прятались серые гладкие могильные кресты. Над крышами соседних домов виднелся замок, слышалось жужжание монорельсовой дороги, идущей через туннели в меловой породе в сторону Стадленда и моря. Блондин долго сидел с сигаретой в руке, осматривая округу. Ветер доносил веселые голоса ребятишек, игравших где-то поблизости. Он так долго зажимал медальон в ладони, что из-за пульсации крови в пальцах стало казаться, будто это его второе, крохотное сердце.

Перед уходом он снова заметил Знак — тот выглядел, словно глаз, высеченный на сером надгробии.

В большой таверне на пути к замку приезжий выпил кружку пива, съел пару сандвичей с сыром, краем глаза наблюдая за туристами, толпящимися у стойки. Он ушел, когда заведение уже закрывали. Крепость ждала его — раскаленная солнцем громада.

Вверх по склону бежала небольшая тропка. Она терялась в кустарниках, где царила прохлада от ручья. Выше проступала массивная стена внешних укреплений. Блондин стал взбираться по этой тропке мимо привязанных за кустами коз, которые оглашали склоны тихим блеянием, мешавшимся с шумом монорельсовой дороги.

Он нашел укромное место над разрушенной внешней стеной, в прогалине между деревьями, сел на траву, спиной прислонившись к камню.

Пора.

Аккуратно, длинными, перепачканными травой пальцами он принялся открывать принесенный с собой пакет — тяжелый, запечатанный старинными печатями; на воске виднелся отчетливый оттиск Знака. Блондин взломал печати, расправил толстые листы. Он предчувствовал, что ему предстоит увидеть. Так и есть — убористый наклонный почерк знакомой руки. Он начал читать, позабыв про лежащую рядом пачку сигарет.

Издалека, с уэрхэмского шоссе, доносился шум автомобилей — негромкий и размеренный, словно гудение пчел в улье. Совсем новый для этих мест звук. Солнце медленно двигалось по небу, тени деревьев перемещались, постепенно удлиняясь. По дорожке внизу прошли, пересмеиваясь, несколько местных жителей: краснощекие мужчины и женщины с мальчиками в белых рубашках и девочками в пестрых платьицах. Приезжий неспеша перебирал бумаги, иногда подолгу задумываясь над старинными начертаниями букв. Он, казалось, выпал из времени — в его сознании, пригибая траву, дул древний вихрь, а на соседних склонах гремели пушки…

Небо на западе превратилось в раскаленный медный щит. Теперь руины, облитые песочно-красным сиянием, казались парящими в воздухе призрачными громадами. Исполинские тени расползлись по долине, густея с каждой минутой; движение на дороге почти прекратилось.

Но вот и последний конверт. Опять с сургучной печатью. Приезжий медленно его вскрыл, вынул исписанные листки и начал читать.

Дорогой Джон!

Наверно, ты до сих пор теряешься в догадках, зачем я послал тебя в такую даль, в незнакомое тебе место. Попробую объяснить, как получится, потому что всего до конца не дано понять ни мне, ни тебе. Хорошенько запомни то, что я скажу. Ибо слова имеют свойство улетучиваться, обращаться в прах, даже в нечто более эфемерное, нежели прах. Пусть голос мой пребудет с тобою, подобно несмолкающему голосу ветра.

В том месте, где ты сейчас находишься, начался диковинный Бунт Крепостей. Из книг ты должен знать, что в этих же краях был разрушен его последний очаг. Однако здесь зародилось грядущее освобождение всего мира, если освобождение — правильное определение того, что произошло. Созданный Гизевиусом Великим феодальный мир рухнул, потянув за собой в пропасть католическую церковь, которая его создала, охраняла и на какое-то время привела к расцвету.

Власть выскользнула из рук Церкви вроде бы на пике ее могущества — после того, как ее сила была так убедительно подтверждена подавлением английского бунта. Через десять лет после того, как были разрушены эти стены, жители Нового Света восстали и свергли владычество Рима. Семена неповиновения Риму, зароненные во время Бунта Крепостей, пали на подготовленную почву: по всему западному миру пронесся вихрь восстаний. Сперва папа римский утратил власть над Австралией, потом над Нидерландами и большей частью Скандинавии; затем король Чарлз воспользовался тем, что папа был вовлечен в решающую схватку с Германией, и сбросил папское иго. Так Англия — Ангелия, Страна Ангелов — снова стала Великобританией. Без кровопролития, без новых жертв. Двигатели внутреннего сгорания, электричество и многие другие полезные открытия были давным-давно готовы служить человечеству, но находились под церковным запретом. Вот почему народам ненавистна даже память о католической церкви, они мнят ее гнездилищем зла и порока, и это поношение будет длиться многие годы.

А теперь попробуй понять, Джон. Взгляни на дело ясным взором, без предвзятости. Прочти о древней тайне, которая некогда привела в ужас римскую церковь — за тысячу лет до твоего рождения…