Белая сорока - Лускач Рудольф Рудольфович - Страница 34

Меня привели к нему. Когда я назвал свое имя, он, рассмеявшись, подал мне руку и спросил:

— Не узнаете? Мы ведь с вами года три назад охотились на медведей. Вы тогда еще работали в лесной промышленности… Припоминаете? Я старший лейтенант Греков. Что у вас ко мне?

Усевшись в предложенное кресло, я смутился: с какого же конца начать? Рассказывать о всем деле «Белая сорока» не было времени, — я решил лишь коротко поделиться своими подозрениями в отношении Лотнера.

Греков задумался, потом с сомнением сказал:

— Ваше подозрение основывается на догадках, а их недостаточно, чтобы принять меры: Лотнер может путешествовать, как всякий другой гражданин, где хочет. Что же касается портфеля… Вполне возможно, что там были важные бумаги; очевидно, он вспыльчив и поцарапал вас случайно…

— Вы, наверно, правы, старший лейтенант, но что-то мне не дает покоя… Почему он скрыл свое настоящее имя?

Греков снова сделал какое-то нерешительное движение. И тут мне пришло в голову попросить его соединить меня по телефону со следователем Куриловым в Ленинграде. Уж он-то наверняка интересуется Лотнером больше, чем я.

После некоторого колебания старший лейтенант внял моей просьбе и через минуту уже разговаривал с Куриловым. Я с интересом наблюдал за выражением его лица. Спокойное; я бы даже сказал неподвижное официальное выражение начало постепенно меняться. Брови поднялись, глаза расширились, рот приоткрылся. На лице было написано удивление, интерес, участие. Кивая головой, он несколько раз повторил:

— …обязательно сделаем, обязательно, без всяких проволочек… Да, понимаю… Тотчас же…

Потом передал трубку мне. Голос моего приятеля и на расстоянии был слышен отлично, и первое, что он сказал, была старая добрая пословица о ловце, на которого и зверь бежит…

Курилов удивился, что я застал Лотнера в Карелии. По его сведениям, этот тип должен был еще находиться в командировке на верфи в Николаеве. Он попросил старшего лейтенанта «вести» Лотнера до самого Ленинграда, а там они сами примут меры… Меня он пригласил навестить его по возвращении.

Тем временем старший лейтенант вызвал своих людей и дал им указания. При этом они косили на меня глаза, явно не понимая, почему о таких делах речь идет в присутствии чужого, который к тому же еще сюда был приведен в сопровождении милиционера. Прежде чем они ушли, я вежливо осведомился, продолжает ли старший лейтенант настаивать на штрафе. Греков только засмеялся и махнул рукой.

До ночного скорого поезда оставалось несколько часов, которые я неплохо провел в обществе Грекова. Тем временем пришло сообщение: Лотнер появился на вокзале, купил с рук билет на «стрелу» до Ленинграда и, значит, поедет тем же поездом, что и я.

— У вас будет милый попутчик, — пошутил Греков и сердечно со мной попрощался. Потом позвонил Курилову и сообщил, что Лотнер едет ночным поездом.

На перроне я напрасно искал глазами Лотнера. Лишь когда пришел поезд, я увидел, как он заспешил к задним вагонам. За ним сквозь толпу пассажиров пробирался молодой мужчина, в котором я на основании опыта, приобретенного в последнее время, сразу же узнал сотрудника государственной безопасности.

Я вошел в свой вагон, быстро улегся и мгновенно заснул. Охота на медведя была нелегкой, и нет ничего удивительного, что я спал так крепко, что проводник с трудом разбудил меня уже в Ленинграде.

— Поезд опоздал на семнадцать минут, — пояснил он. — Вы проспали и нашу вынужденную остановку, так что поторапливайтесь.

Я поинтересовался, чем была вызвана остановка, и проводник охотно рассказал: у станции Корбово, примерно в тридцати километрах перед Ленинградом, кто-то из пассажиров сорвал стоп-кран и остановил поезд. Кто и почему это сделал, установить не удалось, в коридоре никого не было, большинство пассажиров спало в своих купе. Ни проводник, ни пассажиры не заметили, чтобы кто-нибудь покинул поезд.

— Одним словом, какая-то чертовщина, — пожаловался проводник. Боремся за точное соблюдение графика — минута в минуту, а тут по вине какого-то негодяя опоздание на целых семнадцать минут.

Выйдя из вагона, я столкнулся с молодым мужчиной, «прикрепленным» в Петрозаводске к Лотнеру.

— Птичка от нас улетела, — сказал он так, как будто бы речь и на самом деле шла о канарейке. Я не показал виду, что догадываюсь о том, кто он, но его слова меня задели, и я возразил:

— Почему во множественном числе? Ведь птичка была поручена вам.

Молодой человек засмеялся и представился:

— Карпов. Нас обоих эта птичка очень интересует.

Я молча кивнул и отправился с ним в отделение железнодорожной милиции. Карпов коротко рассказал, что произошло, и попросил поставить обо всем в известность работников железнодорожной милиции, и прежде всего — в Корбове.

— Это стреляный воробей, — сказал он. — У него было место в предпоследнем вагоне. Всю ночь он не выходил из своего купе. Дважды я к нему заглядывал и был убежден: спит. Очевидно, только делал вид, будто спит. Выбрав минуту, когда я зашел в туалет, он буквально тут же рванул стоп-кран. В первое мгновение я решил, что поезд остановился перед семафором, но, выскочив, увидел в вагоне открытую дверь. Бегали проводники, выясняя, кто остановил поезд. Очень скоро стало ясно, что кто-то из нашего вагона. Тут у меня в голове словно электрическая лампочка вспыхнула. Быстро открыл дверь в купе, где спал фон Лотнер, — его место было пусто. Сосед крепко спал. Вряд ли Лотнер пойдет до Ленинграда пешком, скорее пересядет на какой-нибудь рабочий поезд, их на станции останавливается достаточно; или — что для нас еще хуже — попробует добраться на попутной машине, которых утром особенно много. Но, подождите, — его чемоданы! Скажите, пожалуйста, товарищ, сколько их было, когда вы с ним столкнулись в Петрозаводске?

— Был портфель, а в гардеробе еще ручной чемоданчик с сумкой.

— Любопытно! В вагон он вошел только с чемоданчиком и сумкой. Портфель, стало быть, куда-то спрятал. Не сдал ли в багаж?

— Сомневаюсь, — возразил я. — В портфеле было что-то важное. Он и из себя вышел лишь тогда, когда я взял портфель в руки.

— Он был тяжелый?

— Очень, — кивнул я. — С трудом одной рукой приподнял.

— Если учесть, что он допытывался у вас о возможности ночлега, то в Петрозаводске ему негде остановиться, — размышлял Карпов. — Очевидно, портфель все-таки сдан в багаж. Знаете что, товарищ? Давайте-ка просмотрим весь багаж, который пришел вместе с поездом. Честное слово, он того стоит. А вы узнаете этот проклятый портфель?

Да, портфель я сразу узнал. Карпов подержал его в руках, покачал головой и сказал:

— Не очень-то он тяжелый. Попробуйте сами! Взяв портфель в руки, я и впрямь убедился, что он стал значительно легче. Я внимательно его осмотрел. Портфель закрывался двумя замками и, судя по всему, был набит битком.

Карпов опять взял его в руки и внимательно, со всех сторон осмотрел.

— И чем вас этот портфель так заинтересовал? — усмехнулся он. — Не вижу ничего, что бы заслуживало внимания.

— Вам ведь и сам немец казался не заслуживающим внимания. Не правда ли? — вслух сказал я, а про себя добавил: «Потому-то ты и дал ему возможность улизнуть».

Карпов вернул портфель на место.

— Дался вам этот портфель… — весело проговорил он и засвистел, потирая руки. Потом вдруг приподнял кожаную фуражку и, не дожидаясь моего ответа, выскочил из камеры хранения.

Удивленный его стремительным исчезновением, я повернулся на девяносто градусов, попрощался с работниками камеры хранения, вышел через другие двери и заспешил к выходу из вокзала.

Настроение у меня было скверное; Карпов явно дал понять, что относит всю историю с портфелем на счет моей чрезмерной подозрительности.

И все-таки тот факт, что Лотнер покинул поезд столь необычным способом, свидетельствовал против него. Но что заставило Карпова так энергично закончить наш спор?

4

Прошло три дня, прежде чем я все понял. Меня позвал к себе Филипп Филиппович. Поздоровавшись, он начал выговаривать: