Королева в услужении - Лофтс Нора - Страница 41

— Пожалуй, поздновато спохватились, — возразила Альенора. — Ему уже двадцать семь лет.

— Пора образумиться. И в этом мне нужна ваша помощь, — он остановился и, поколебавшись с секунду, продолжал: — Место моего наследника здесь, возле меня.

— Согласна, что ему следует какое-то время побыть в Англии, — сказала Альенора.

Она отлично знала: Англия имела важное значение. Она всегда это понимала. Независимое королевство, окруженное морем, — страна с неограниченными возможностями, пока и наполовину не использованными, которая под энергичным руководством Генриха II начала складываться в единое могучее государство, где смешение нормандских и саксонских кровей привело к появлению особых человеческих качеств.

Альенора подумала, что Генрих II собирается попросить ее отправиться в Аквитанию и действовать там в качестве наместника Ричарда, пока тот в Англии обучается искусству управления.

— Это нужно сделать очень тактично, — сказала она и, помня, что ей тоже следует проявлять такт, добавила: — Мне кажется… Пожалуй, самое лучшее — официально провозгласить его уже сейчас, как когда-то Генриха-младшего, принцем-наследником. Это побудит его приехать в Англию и закрепит здесь его интересы.

— Нет-нет! — запротестовал король. — Ни под каким видом! С покойным Генрихом я допустил ошибку, которую не собираюсь повторять. Я пока не планирую никаких официальных титулов для Ричарда, злоупотребившего теми, которые он уже имел. Как раз здесь мне требуется ваша помощь. Есть только один способ прибрать его к рукам, и только вы в состоянии это сделать.

Все еще ничего не подозревая, Альенора ответила:

— Я… ну что ж, я и Ричард всегда хорошо понимали друг друга, но я не стала бы утверждать, что теперь имею на него большое влияние. В конце концов, за много лет он научился обходиться без меня.

— Аквитания и Пуатье принадлежат вам. Вы еще при жизни уступили их Ричарду, но по праву они все еще ваши. Вы их когда-то передали, и вы можете их опять забрать. Лишенный земель, он скоро будет вынужден смириться и сосредоточить свое внимание на Англии. А Аквитания перейдет Иоанну: ему самое время чем-то обзавестись.

Огорошенная и сбитая с толку, Альенора на какое-то время лишилась дара речи. Затем медленно проговорила:

— Вы просите меня отнять герцогство у Ричарда и отдать его Иоанну?

Генрих II кивнул, не сводя с нее напряженно-внимательного взгляда.

— Я никогда даже и не подумаю совершить подобную несправедливость, подобное сумасбродство, — заявила она решительно.

— Постойте, давайте не будем торопиться, — проговорил Генрих, с усилием сдерживая себя, отчего его лицо густо покраснело. — Вас мое предложение застало врасплох, у вас не было времени как следует подумать. У меня же его было достаточно, и я в состоянии видеть все преимущества моего проекта. Спокойно обдумайте сказанное мною и затем объясните, почему вы находите мой план несправедливым и сумасбродным.

— Могу объяснить без долгих размышлений, — ответила Альенора с жаром. — Во-первых, это было бы несправедливо по отношению к Ричарду, которого я объявила своим преемником, еще когда он был ребенком, которого я представила своему народу, принявшему его, как такового. Его способы и методы отличаются от ваших, но в Аквитании, то есть в том месте, которое ему принадлежит по праву, он справляется с государственными делами совсем неплохо. Его связывали по рукам и ногам установленные вами ограничения власти и порой доводило почти до сумасшествия вмешательство ваших попечителей, и тем не менее он много сделал, чтобы навести порядок и обуздать могущественных баронов. Простой народ любит Ричарда. А потому, во-вторых, это было бы несправедливо по отношению к моему народу. И турниры, о которых вы отзываетесь с таким пренебрежением, усиливают любовь к нему, — люди очень гордятся тем, что их герцог самый знаменитый рыцарь во всем христианском мире. Они приняли Ричарда в качестве моего преемника, и для них, а также и для меня он останется им до конца дней своих. И помимо всего прочего, Генрих, вы создаете опасный прецедент, обращаясь с законными правами наследования так, будто они ничего не значат и могут передаваться из рук в руки по сиюминутной прихоти.

— Но необходимо считаться и с Иоанном, — упорствовал Генрих. — Болтаем о справедливости! А разве справедливо, когда у Ричарда слишком много, а у Иоанна — ничего?

Альенора отметила, что совсем не упоминается Ирландия, и она знала почему.

— Генрих, — проговорила она, — вы владели многими землями, прежде чем стали королем Англии, но я не помню, чтобы кто-то предложил забрать у вас часть из них и передать вашему младшему брату. И кроме того, следует учитывать еще кое-что. Послать Иоанна в Аквитанию — значит вынести ему смертный приговор. Посмотрите, как он вел себя в Ирландии! Даже находясь взаперти в Винчестере, я слышала о его проделках, о том, как старых племенных вождей, которые пришли засвидетельствовать ему свое почтение, он таскал за бороды, приговаривая, что их вонючее дыхание поганит его руку и что им следует целовать ему вместо руки ногу. А когда они пытались это сделать, он пинал их, к удовольствию молодых шалопаев-придворных! Чтобы управлять государством, нужно, как и во всяком другом деле, иметь талант. У Иоанна его нет. Мои аквитанцы не потерпят такое обращение и неделю! Вы забыли, как они поступили с вашим человеком, когда он их оскорбил? Бог свидетель, они изрубили его на такие мелкие кусочки, что из них можно было бы приготовить начинку для пирога. Если вы отнимите у них Ричарда и поставите взамен Иоанна, то страшно даже подумать о последствиях.

Альенора ожидала, что Генрих вспылит, но он оставался внешне спокойным. Если бы она была в соответствующем настроении, то заметила бы зловещий характер этого спокойствия — спокойствия охотника, крадущегося тихо, не спеша, в полной уверенности, что добыча от него не уйдет.

— Многое из того, что вы сказали, вполне разумно. Мне известны недостатки Иоанна, как, впрочем, и Ричарда. Нам не нужно торопиться. — Он оглянулся. — Я приказал… ах да, вот оно. Вы выпьете? Превосходное красное вино из Бордо. — Наполнив два серебряных кубка, он поднял свой. — За благополучное разрешение этой трудной проблемы. Ну вот. Я знаю лишь одно — и эта мысль гвоздем засела в моем мозгу, — пока Ричард в Аквитании, мне никогда не заставить его слушаться…

— Потому что с самого начала вы обращались с ним неправильно. О, я не сомневаюсь, вы любите его и будете любить еще сильнее, если он станет ходить по струнке. Но Ричард уже достаточно зрелый мужчина, чтобы брать на себя всю ответственность. И он не дурак и замечает ваше чересчур легкое отношение к его правам и титулу, которые вы, не моргнув глазом, предлагаете отобрать и передать кому-то другому. Я в состоянии убедить Ричарда в чем-то разумном и даже уговорить его на длительное время приехать в Англию, чтобы здесь, как вы говорите, набить руку в управлении королевством. Но если Иоанн получит Аквитанию…

— Я вовсе не предлагаю наделять Иоанна в Аквитании большой властью. Он еще слишком молод, у него нет опыта. Государственными делами займется специальный совет, который я назначу. А вы сможете поехать в Аквитанию вместе с сыном.

— Этого не будет, — ответила Альенора просто. — Если я совершу подлость и обману доверие Ричарда и аквитанцев, я никогда не смогу снова смотреть в лицо ему или моему народу.

— Если будете продолжать упрямиться, то вы их больше вообще никогда не увидите. Попробуйте встать мне поперек дороги, и вы тотчас же отправитесь обратно в Винчестер!

Так вот каким оказалось условие!

Альенора, не отрываясь, смотрела на ткань с вышитой на ней сценой Соломонова суда, и ее содержание настолько отвечало ее состоянию мучительной раздвоенности, что однажды, много лет спустя, она воскликнула: «Снимите ее, изрежьте, сожгите! Я не могу ее видеть». Она понимала, что на этот раз она, вероятно, останется в Винчестере до конца жизни. Могла ли она приговорить себя к медленной смерти? К одиночеству, невообразимой скуке бесконечных серых, пустых дней. Альенора мысленно сопоставила это с другой возможностью — она и Иоанн в Пуату, в солнечной Аквитании. Разве она не в состоянии сдержать сына, научить рационально править? Нет, невозможно, другого ответа быть не могло. На вероломстве и предательстве не создать ничего устойчивого и хорошего. Женщина, способная сознательно, с открытыми глазами совершить измену только ради собственного благополучия, утрачивает всякое право на уважение.