Оковы страсти - Роджерс Розмари - Страница 115

С красным от злости лицом вдовствующая маркиза собралась было подняться со своей качалки, как была вновь усажена туда с такой силой, что чуть не задохнулась от страха и ярости.

— Ты совершенно забыл, что творишь. Как ты смеешь вести себя со мной таким образом? Оставь меня, Кевин, если не хочешь, чтобы я вызвала слуг, которые тебя вышвырнут отсюда.

— Моя дорогая матушка! — произнес маркиз, вовсе не желая подчиниться и не испытывая угрызений совести.

Вместо этого он откинул назад голову и засмеялся, и тут она заметила, что он вертит в руках принесенную им трость с серебряным набалдашником. Смех исчез из его голоса, и улыбка стерлась с его лица, когда он наклонился над ней и отчетливо произнес:

— Это не твой дом, и находящиеся в нем слуги не твои слуги. Ты понимаешь? Я маркиз Ньюбери, и мне принадлежит и это место, и все прочее, за что я плачу из своих доходов. И ты полностью зависишь от того, что разрешу тебе я, а что тебе можно и чего нельзя, будет тоже зависеть от моего благоволения, поскольку главой семьи являюсь я. И тебе давно пора понять это, полагаю! Ну что, мадам мамаша? Ведь я мог бы в течение получаса найти пятерых врачей и, заплатив им достаточно денег, упрятать тебя далеко с моих глаз и навсегда, причем на таких условиях, которые вряд ли пришлись бы тебе по душе. И…

Он покрутил конец своей трости, серебряный набалдашник освободился, и маркиз вытряс из нее пять кожаных полосок плетки, перевязанных узлами по всей длине. Поднеся плеть к ее лицу, он проговорил:

— Видишь эту мою игрушку? Для меня будет большим удовольствием попробовать ее на тебе за все твои ужасные интриги и опустошения, которые ты произвела в жизни столь многих людей. Кто узнает об этом? Кто встревожится? Тебя никто не любит, Belle-Mere! Когда-то тебя, возможно, боялись, но это давно прошло, давно прошло! Больше никаких интриг не будет, и я позабочусь о том, чтобы в будущем ты выпрашивала у меня каждый пенс, если мне будет угодно дать его тебе. Шпионы, которых ты нанимаешь, будут немедленно рассчитаны, и отныне сторожить будут тебя и шпионить будут за тобой. Подумай над этим и помни, что я в любой момент могу превратить эту приятную жизнь в роскоши, которую ты ведешь, в весьма неприятный кошмар! Потому что так уж случилось, что я порожден тобой и стал тем, во что ты меня превратила! И потому предупреждаю: будь начеку и не делай ничего, что расстроило бы мои планы или рассердило бы меня!

В течение долгого времени после того, как ее сын ушел, маркиза сидела в своем кресле, дрожа всем телом, словно у нее началась лихорадка, и стеснялась из-за этого позвать служанку. И впервые в жизни она ощутила себя беспомощной, перепуганной и полностью зависимой от милости другого человека. Почему так должно было случиться? Почему именно с ней? «Королева умерла! — вспомнила она вдруг слова, произнесенные сильным, громким голосом. — Да здравствует королева!» Это значит, власть перешла к другому, и теперь она была в руках молодой королевы. Но надолго ли? И как и с какой целью она станет использовать ее?

Глава 48

С окончанием сезона большинство фешенебельных городских особняков в Лондоне закрылось для приемов, но почти столько же вновь открылось в последнюю неделю октября в ожидании свадьбы. Как бы там ни было, но это было самое интригующее и неожиданное событие года, и люди задавали себе и другим так много вопросов, что ответов на них, по-видимому, не знал никто.

— Разумеется, дорогая, ее финансирует Аделина. И говорят, Ньюбери ни в коем случае не станет ее обеспечивать. Удивляюсь, как это все могло случиться так неожиданно? А что же стало с дорогим Дирингом?

— Меня удивляет одно: где все это время скрывался Эмбри и не связано ли все происходящее теперь с тем фактом, что Элен отвергла его?

— Но разве вы не слышали, о чем шептались все вокруг, когда мы собирались уезжать из Лондона? Что-то вроде того, что, мол, Эмбри похитил ее на целую безрассудную ночь, а между тем оба они были помолвлены совсем с другими.

— Мне кажется, дорогая, у тебя слишком романтический склад ума. Безрассудство, тайные ночи, что там еще! Ты слишком молода, чтобы понимать подобные вещи и говорить о них, даже если это и происходит. Я иду на эту свадьбу только из чистого любопытства, потому что я не знаю, как все это случилось, и очень хочу узнать.

— Я никогда не хотела подобной свадьбы. И как только все это могло произойти? И все идут исключительно из любопытства, и больше ничего. А моя бабушка ведет себя ну просто как крокодил — одни сплошные улыбки. Я ей совсем не доверяю. И вообще я теперь ни в чем не уверена сама. Ах, как хорошо было той ночью, когда я была храброй и действовала в полном отчаянии, потому что больше мне ничего не оставалось. Я знала тогда, что мне надо, и решительно добивалась этого. А теперь… Ты понимаешь, о чем я говорю? Я теперь чувствую, как будто все здесь решается помимо меня, и я беспомощна. Я кажусь себе очень уязвимой, поскольку я пробросала все свои копья и у меня не осталось никакого оружия, чтобы терять. Терять! Ты слышишь, что я сказала, — терять вместо стрелять? А это значит… Господи, почему я вдруг занервничала и чего испугалась? Жаль, что я не настояла на том, чтобы не надевать подвенечное платье и не совершать этот обряд в церкви. Я не хочу, чтобы эти кружева цвета слоновой кости и этот атлас были так близки к белому цвету. И все это выглядит почти как переодевание в костюм другого пола. Я хотела бы…

— Ну что ты, дорогая, — тихо и нежно проговорила леди Марджери, когда Алекса проделывала уже третий или четвертый круг по комнате в своих широких юбках, которые она подобрала и держала почти на уровне коленей. — Я надеюсь, что у вас не случится так, как бывает иногда, когда люди перестают хотеть то, чего страстно желали, убедившись, что получат это и что на сей раз ты выходишь замуж по любви и ни по какой другой причине.

Были тем не менее некоторые вещи, о которых Алекса предпочитала не говорить даже с такой дорогой и близкой подругой, какой стала для нее Марджери. Ну как она могла ей сказать, что, мол, боится любви, потому что видела и чувствовала, какую боль она или ее потеря могут причинить. «Что даст мне признание того, что я выхожу замуж по любви, если мой жених меня не любит?» Алекса всегда страдала от избытка гордости, а потому с трудом улыбнулась и как-то неопределенно извинилась за свой глупый нервный всплеск, но успокоилась, когда Бриджит подошла и сказала, что кареты поданы и что маркиз Ньюбери и его мать ожидают внизу.

— Дорогая моя, ни о чем не беспокойтесь, — ободряюще напутствовала ее леди Марджери, заметив на лице Алексы внезапно появившееся выражение растерянности. — Вы выглядите превосходно, а ваше венчальное платье — самое изумительное творение в мире. Ваш… Ньюбери был совершенно прав, когда настаивал, что это должно быть формальное и очень важное публичное событие. Эдвин мне все это хорошо объяснил! Все придут посмотреть и, конечно, будут строить разные догадки. Но с этим вместе кончится все, потому что вы заставили отступить всех. И подумайте только: через два-три часа вы обретете свое подлинное имя. Вы будете леди Алекса Дэмерон, виконтесса Эмбри, а когда-нибудь вы станете и маркизой Ньюбери. Я очень рада, что все получилось так замечательно и вам не надо чувствовать себя обязанной… В конце концов, никто из невиновных не пострадал. И уж очень было великодушно с вашей стороны проявить такую заботу о лорде Диринге и оплатить его долги и все так хорошо для него устроить, потому что ведь иначе вы оскорбили бы его чувства. Эдвин, конечно, с этим не соглашался, но я напомнила ему, что женщины более чувствительны, нежели мужчины, ну и к тому же это ведь ваши деньги, в конце концов. Ох, дорогая! Я вовсе не собиралась задерживать вас здесь своей болтовней!..

Все было продумано и предусмотрено, и Алекса вполне могла позволить себе хранить молчание, скрывшись за французской кружевной вуалью от Мешлена, украшенной мелким жемчугом, чтобы оттенить ее прическу. И было время подумать, пока они добирались до церкви, хотя предпочтительнее было бы сказать, что она пыталась ни о чем не думать, и это было правильно, если она хотела сохранить самообладание.