Оковы страсти - Роджерс Розмари - Страница 91

— Девственная жертва! — услышала она его саркастический голос откуда-то сверху, а затем он добавил: — Не пришлешь ли ты мне счет после сегодняшней ночи за еще одну девственность? Или тебя уже основательно исследовали? Помолчи, дорогая, и подумай над своим ответом, а я приготовлю тебя для своего собственного исследования.

Он грубо подсунул подушку под ее обнаженные бедра, чтобы поднять их повыше, а затем начал поглаживать их руками, поначалу почти нежно и осторожно — Алекса в этот момент зажала рот рукой, а затем, движимая гордостью, вцепилась в кулак зубами, чтобы сдержать крик, поскольку он начал самым унизительным и болезненным образом забираться в ее интимные места.

Непроизвольное движение, которое она сделала, чтобы избежать его изучающих пальцев, могло быть воспринято им, подумала она про себя, как страстный и распутный ответ на его грубое вторжение в ее тело. В конце концов, она все же закричала. Одной рукой он ощупывал ее груди, а другой проникал в нее все глубже и чувствительнее, не обращая внимания на то, хочет она этого или нет.

До тех пор пока он не оставил ее в покое, Алекса и сама не замечала, что громко всхлипывает и содрогается от рыданий. Ярость, раздражение и ненависть смешивались с отвращением к самой себе за проявление такой презренной слабости, особенно перед ним. Она не хотела плакать, но не могла сдержать тех детских всхлипываний и стонов, через которые вырывались наружу так долго сдерживаемые чувства.

— Прекрати распускать эти дурацкие сопли! Ну-ка сядь и выпей белого вина, чтобы успокоиться. Ради Бога! Кто-нибудь, глядя на тебя, решил бы, что ты испуганная маленькая невинность, никогда до этого не знавшая мужских прикосновений.

Алекса почувствовала, что он обнял ее за плечи и посадил прямо, прислонив к украшенной орнаментом и позолоченной спинке кровати. Николас так грубо всучил ей бокал с вином, что оно выплеснулось на нее, покрывая холодными мелкими брызгами обнаженные груди и скатываясь на живот. Она чувствовала себя больной, униженной и использованной. Более того, это можно было бы назвать даже не использованием, а злоупотреблением; и он проделал это с холодной и жестокой отстраненностью, чтобы преподать ей урок унижения. Пытаясь сдержать рыдания, Алекса едва не подавилась от вина и горького чувства обиды. Как же она ненавидела и его, и этот грубый, едкий тон, который он обычно придавал своему голосу, когда обращался к ней! И вот он заговорил снова:

— Судя по твоим жалобным рыданиям, можно подумать, что ты была изнасилована. Только не говори мне, что другие твои любовники страдали отсутствием воображения, а потому позволили себе пренебречь изучением всех потаенных уголков этого чудесного и соблазнительного тела. — Он рассмеялся, заметив ее бессознательное движение, которым она поджала под себя ноги, а затем продолжил свои насмешки: — Благопристойность на этой последней стадии? Есть ли что-либо более претенциозное? А может быть, ты, моя сладкая, стыдливая Алекса, разочарована тем, что я не довел свое дело до конца? Мне продолжить?

Словно очнувшись, она повернулась к нему, блестя мокрыми от слез щеками и желая уязвить его как можно больнее своими острыми, как стрелы, словами:

— Если ты обращался со своей женой подобным же образом, то меня не слишком удивляет, почему она избегала тебя. Возможно, она даже сама предпочла смерть такому плену и поэтому ты убил ее?

Повисло долгое молчание, во время которого она безразличным взором смотрела на газовые лампы под синими абажурами и на те старомодные светильники, которые стояли на туалетном столике. Дрова в камине превратились в раскаленные угли, и именно от них он прикурил тонкую сигару, издававшую тот особенный аромат, происхождение которого она не могла определить.

Пока он затягивался сигарой, она принуждала себя смотреть ему в лицо; казалось, прошло бесконечно много времени, пока он выпустил из себя струю дыма и сверкнул на нее глазами:

— Может быть, мне действительно стоит излить перед тобой душу этой ночью? Но учти, это будет для тебя не слишком весело. Честно говоря, я даже удивлен, что ты решила потянуть время, особенно принимая во внимание… Но почему ты осталась? И почему ты внезапно появилась, словно бы выйдя из моих — да, честно — грез? Что сохранилось в твоей памяти? Можешь ли ты вспомнить все те бордели, в которых была в поисках чего-то непонятного тебе самой?

Он находился так близко от нее, что их плечи почти соприкасались, и Алекса почти физически ощущала всю силу и неистовость его тела, натянутого как струна, несмотря на внешнее спокойствие и почти равнодушный голос. Если бы она пошевелилась или хотя бы взглянула на него, он, вероятно, задушил бы ее или сломал ей шею. Неожиданно столкнувшись в джунглях с леопардом или пантерой, увидев их в нескольких футах от себя и не имея времени вскинуть ружье, вам остается только стоять неподвижно и угрожать хищнику взглядом, не обращая внимания на его рычание, извивающийся хвост и прищуренные зеленые глаза. Сейчас она столкнулась с хищником иного рода, намного более опасным. Ей никогда не стоило забывать, подумала про себя Алекса, что этот человек выглядит цивилизованным только внешне, благодаря своей лондонской одежде, титулу и вежливым манерам. Но за всем этим скрывался варвар и дикарь, который привык не расставаться с ножом и использовал его без всяких колебаний; жестокий человек, выросший в дикой, первобытной стране, в жилах которого текла кровь безжалостных испанских конкистадоров. Сколько человек он убил, кроме своей несчастной жены?

— На, черт подери! — грубо сказал Николас и поднес свою сигару к ее губам. — Затянувшись этим, ты, может быть, угомонишь свой упрямый язык и свою чрезмерную щепетильность, которую ты, кажется, приобрела довольно внезапно.

— Но я… — Алекса поняла, что если начнет протестовать, то лишь ухудшит свое положение.

— Если ты опасаешься почувствовать себя дурно, то можешь не беспокоиться. Это особый вид сигар, моя дорогая невинность, и я удивлен, что ты еще не пробовала этого прежде. Сделай медленную затяжку и постарайся задержать дым в своих легких как можно дольше.

Алекса сначала закашлялась и зашипела, но он оставался неумолим; наконец она смогла сделать то, что он хотел, не осмеливаясь противоречить. У нее горело горло от этого грубого дыма, а потому она жадно осушила бокал вина, протянутый им, и в следующее мгновение удивилась, обнаружив, что держит в руке еще один бокал. Откуда он взялся? А, ну разумеется, это был его бокал, который он передал ей, направившись в соседнюю комнату, чтобы принести еще вина. Первобытный человек. Обнаженная статуя работы Микеланджело, которая внезапно ожила и вернулась назад в комнату. На этот раз дым уже не так обжигал ее горло и легкие, и Алекса почувствовала, как постепенно расслабляется ее напряженное тело, и наклонила голову назад, прислонившись к спинке кровати, дыша глубоко и ровно.

— Это ведь не табак, не так ли?

— Это особого рода растение наподобие сорняка, и медики клянутся, что оно может излечивать почти все известные болезни.

— Я думаю, что это сильно преувеличено! Но мне кажется… — Ее голос неожиданно осекся, поскольку Алекса вдруг осознала эффект, производимый голубыми абажурами. Все вокруг было темно-голубым, не считая зловещих красных огней камина, и это создавало впечатление, что ты нырнула глубоко в океан и приобрела способность и жить, и дышать под водой, в этой тусклой голубизне.

— Так что тебе кажется, Алекса?

— Я уже забыла, о чем начала говорить, но уверена, что все это не важно. — Повернув голову и взглянув на тень, которую отбрасывала его голова, она задумчиво добавила: — Но мне кажется, я бы хотела узнать, действительно ли ты убил свою жену?

— Значит, ты признаешь, что сомневалась в этом? — В его вполне привычном, саркастическом тоне было что-то такое странное, что она уже начала удивляться этому, как вдруг услышала мгновенное продолжение: — Тем не менее, я действительно убил ее. Можешь называть это убийством, если пожелаешь, подобное слово так же подходит, как и любое другое. Ну теперь твое любопытство удовлетворено?