Восемь знамен - Савадж Алан - Страница 64

Такое происходило ежедневно и конфузиться или возмущаться было просто бессмысленно. К тому же мать приучила ее, англичанку, в любой ситуации чувствовать себя выше какого бы то ни было китайца и даже маньчжура, не говоря уже об их женщинах, которые подвергались самому жестокому и унизительному рабству со стороны мужей и других мужчин семьи. Что же касается сексуальных привычек, то мама всегда давала понять, что это обсуждению не подлежит.

Однако сама мысль оказаться в подчинении у Цзэньцзин выходила за все разумные пределы. Конечно же, ни мама, ни дядя Мартин не могли ни на секунду представить ничего подобного. Но если дядя Джон оказался настолько глуп, чтобы обратиться с предложением… то она не могла предположить, что случится дальше. В глубине души она даже пожелала, чтобы он не вернулся от вождя тайпинов.

Джон Баррингтон должен был достичь Ханькоу спустя месяц со дня отплытия из Уху, но его сампан застрял возле одного из поселков: река оказалась буквально запруженной всевозможными плавучими средствами с беглецами из верховья Янцзы. Ханькоу оказался в руках тайпинов! Джон стоял на берегу и наблюдал за текущим по дороге вдоль берега реки потоком беженцев, среди которых были не только гражданские люди, но и знаменные. Некоторые из них брели без оружия, и все до одного казались деморализованными. «Они как наводнение, — рассказывал ему один капитан знаменных. — Их сотни тысяч. Моя рука устала убивать их. Но они все шли и шли».

«И народ за них, — добавил другой. — Он им верит. Люди говорят, что тайпины выбрали единственно правильный путь. Их не остановить».

Экипаж Джона отказался плыть дальше, поэтому он купил лошадь у какого-то дезертира, заплатив в несколько, раз больше ее истинной цены, и отправился по южному берегу вверх по реке. Он не испытывал ни малейшего страха. Судя по слухам, тайпины расправлялись либо с маньчжурами, либо с чересчур богатыми людьми. Маньчжуром Джон явно не был, да и богачом тоже, как бы ни процветал Дом Баррингтонов и сколько бы он ни имел при себе денег. Всю свою короткую жизнь, с того самого момента, когда стал достаточно взрослым, чтобы понять, о чем с ним говорила мать, Джон негодовал по поводу выпавшего на его долю незавидного положения побочного ребенка. Иногда он даже ненавидел своих чистокровных английских родственников за их высокомерное чванство, безапелляционную уверенность в принадлежности к величайшей нации на земле. Однако он никогда не выказывал своих чувств, всегда готов был ждать несмотря на возмущение матери. Теперь же он возлагал огромные надежды на успех в затеянном им предприятии. Сводному брату придется пересмотреть свое отношение к нему, Джону, и уступить подобающее место в деле.

А что он пожелает потом? Джон знал и это. Он намерен жениться на племяннице. С тех пор как достиг половой зрелости, Джон любовался ее статной фигурой, прекрасными волосами, достойными кисти Тициана, со все возрастающей страстью. Этот секрет он тоже не раскрывал никому, даже матери: он чувствовал, что она не одобрит. А помимо всего прочего, помехой ему было кровное родство с Джоанной, которое, с точки зрения варваров, однозначно исключало возможность брака. Без сомнения, он проявил неосторожность, раскрыв свои мечты перед Джоанной. Она была удивлена и напугана. Но если ему повезет с этим приятелем Хуном… Дело явно не ограничится просто установлением более или менее приличных отношений. Джон понял: у Знаменной армии нет никаких шансов вовремя пресечь продвижение тайпинов, хотя до Нанкина оставалось всего несколько сот миль.

Джон не останавливался на ночлег до тех пор, пока не иссяк поток беженцев. Вообще-то он не боялся нападения с их стороны, так как в кармане у него лежал новый револьвер «Кольт», способный выпустить шесть пуль без перезарядки. Но когда ему наконец пришлось остановиться, он позаботился о том, чтобы в случае необходимости было сподручнее обороняться: река находилась у него за спиной, а со стороны дороги его скрывал пригорок. Стреножив лошадь, он перекусил рисом, запил его водой и прилег отдохнуть. На дороге всего в нескольких сотнях ярдов от него послышался шум голосов и скрип колес. То шла новая группа тех, кто не захотел принять идеалы тайпинов и спасался бегством. Этим людям было явно не до того, чтобы обшаривать придорожные кусты в поисках подходящей жертвы для ограбления.

Джон Баррингтон заснул с ощущением полной безопасности — он вообще был уверенным в себе человеком, — а когда проснулся, стояла полная тишина, нарушаемая только плеском реки. Юноша умылся в проточной воде, напоил лошадь и поднялся на вершину холма, чтобы осмотреть окрестности.

Дорога была пустынна. Тут и там вдоль нее валялась брошенная домашняя утварь, неподалеку — опрокинутая телега без колеса. Местность за дорогой была равнинной, насколько мог охватить глаз простирались рисовые поля — и ни малейшего признака человеческого жилья. Только где-то далеко поднимался легкий дымок.

Джон вскочил в седло и поскакал вдоль дороги, оставляя реку справа. Он проехал около пяти миль, когда заметил в отдалении сначала одного или двоих человек, а затем огромную толпу. Утренние лучи солнца отблескивали на лезвиях их мечей и наконечниках пик, но он не увидел у них огнестрельного оружия. Искатель приключений направился к вооруженным людям. Сердце его гулко стучало в груди, но он надеялся на свое имя, явно свидетельствующее, что он китаец только частично, и на собственный план действий. Джон старался, чтобы никто не заметил его кольт: в этой ситуации револьвер бесполезен.

Движущаяся толпа остановилась в полумиле от него. Одинокий всадник, видимо, вызвал у них настороженность. Мятежникам не верилось, что кто-то осмелится идти им навстречу, когда все бежали от них. Джон же теперь явно видел, что перед ним повстанцы, выступающие против маньчжурских законов, так как у всех у них были обрезаны унизительные поросячьи хвостики.

Мятежники продолжали в бездействии наблюдать за ним, пока Джон не подъехал на пятьдесят футов и не натянул поводья, останавливая коня.

— Я представляю торговый Дом Баррингтонов, — прокричал он. — Мне нужен Хун Сюцюань.

Ропот прошел среди тайпинов. Теперь Джон по лицам понял, что в толпе были как мужчины, так и женщины. На расстояний сделать это оказалось непросто, поскольку все носили одинаковую китайскую одежду, состоящую из свободных панталон и просторной блузы, да к тому же имели при себе оружие. Однако вперед выступил мужчина.

— Дом Баррингтонов служит маньчжурам, — заявил он.

— Дом Баррингтонов служит тому, кто правит страной, — уточнил Джон. — И его хозяева тоже проповедуют христианство. Поэтому меня послали переговорить с Хун Сюцюанем о взаимовыгодном сотрудничестве. Мой брат и Хун — старые друзья.

Мужчина и его единомышленники недоверчиво уставились на юношу, затем быстро посовещались между собой, и их старший вновь повернулся к Джону.

— Тянь Ван, — что означало «небесный король», — находится в Ханькоу, — сказал он. — Я отправлю тебя к нему.

Джон с отрядом сопровождения, состоящим из троих мужчин и троих женщин, направился дальше вверх по реке. Путешествие заняло четыре дня и оказалось довольно забавным по большей части благодаря его новым попутчикам. Молодые брызжущие неистовой энергией, они беспрерывно смеялись и шутили, обсуждали, как возьмут Нанкин — у них не было ни малейшего сомнения в этом. Спали они все вместе на земле, сбившись тесной группкой. С рассветом раздевались и купались в реке, резвясь и поливая друг друга водой. Однако, по наблюдениям Джона, молодые люди ни разу не притронулись друг к другу с чувственными намерениями. Он нашел это интригующим, тем более что девушки были чрезвычайно красивы. Юноша попытался пригласить одну из них на вторую ночь разделить с ним одеяло.

— Блуд у нас считается величайшим грехом. За него карают смертью, — сказала она ему. — Такова заповедь Тянь Вана.

Джон изумился до глубины души, узнав, что Хун Сюцюань запретил не только блуд, но даже и половые отношения женатых пар! И тем не менее все его сподвижники выглядели вполне довольными. Ну что ж, революция длилась всего несколько лет, предположил он, и пока все они увлечены жаром боев и побед и упиваются жестокостью. Те, кто следовал философии тайпинов, провозглашающей всеобщее равенство между мужчинами, между женщинами, а также между мужчинами и женщинами, получали добрый прием и хорошее обращение. Те же, кто оказывал мятежникам любое, даже самое незначительное сопротивление или принадлежал к классу помещиков, безжалостно уничтожались. Хотя блуд среди тайпинов и был запрещен, однако изнасилование маньчжурских или знатных китайских женщин перед казнью поощрялось самым позитивным образом. По пути в Ханькоу они миновали немало сожженных и разграбленных поместий. Трупы их бывших владельцев разлагались на солнце.