Кольцо великого магистра - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 76

В стенах францисканского монастыря королева Ядвига устраивала роскошные вечера с музыкой и танцами. Там встречались нареченные супруги, там собиралась краковская знать. За крепкими монастырскими стенами под веселую музыку зрели тайные замыслы.

На вечерах Вильгельм появлялся окруженный немецкой свитой и толпой расположенных к нему польских панов.

Придворные часто видели Вильгельма и Ядвигу уединившимися в глубокой нише монастырского коридора. Во время ужина они ели из одной тарелки. Австрийский принц, наученный своим отцом Леопольдом, упорно добивался встречи с Ядвигой в королевской опочивальне.

Сегодня Вильгельм был особенно настойчив.

— Никто не сможет нас разлучить, моя супруга, — говорил он, целуя руки королеве. — Если я побываю в замке в твоих покоях, никто не посмеет просить твоей руки. И я всегда буду рядом с тобой, всю жизнь.

— Но как это сделать, мой муж? — ответила Ядвига; ее щеки пылали. — Замок охраняют верные люди противного каштеляна. А он непреклонен, он не любит тебя.

— Когда мы победим, я велю свернуть ему шею! — сердито ответил юноша. — Надо привлечь на свою сторону Зимовита Мазовецкого… — добавил он, понизив голос. — Дать ему все, что он хочет, и он будет с нами. Его люди один день в неделю несут дворцовую стражу. Я все узнал… Вот если он им прикажет…

Его слова заглушила танцевальная музыка, взрывы веселого смеха, топот многих ног.

— Хорошо, мой супруг, я поговорю с князем. А теперь пойдем танцевать.

И королева танцевала, как все остальные дамы, громко притопывая каблучками и потряхивая золотыми кудрями.

Монастырская столовая все чаще превращалась в танцевальный зал. Все больше и больше знатных поляков и полячек хотели получить приглашение на веселые королевские вечера.

Кавалеры появлялись на танцах в длинных разноцветных чулках, заменяющих штаны, в коротких шелковых курточках с широкими рукавами и в разноцветных сапожках с длинными приподнятыми носами. У серебряного пояса обязательно торчала короткая шпага. У воротника, у сапог и у пояса бренчали серебряные колокольчики. Локоны у кавалеров завивались и падали на плечи.

Дамы, разрумяненные снадобьями, украшали голову золотым венцом и лентами. Платья носили длинные, атласные, с золотом и жемчугом, а туфли — на высоком каблуке. Дамы надевали множество колец на пальцы. У некоторых на руках тявкали маленькие собачки в серебряных ошейниках.

Во время королевских приемов музыка гремела почти непрерывно. Слуги разбрызгивали по углам ароматную розовую воду. Выбитые из привычной колеи, монахи жались по своим кельям, сетуя, что им негде побеседовать и выпить вечерний стаканчик вина.

На королевские вечера приходили странствующие рыцари в зеленой одежде. Иные из них подолгу сидели на виду, скрестив ноги, показывая своей позой, что совершили путешествие в святую землю. Другие прославляли красоту и добродетели своих дам.

Через два дня на вечере появился молодой князь Зимовит. Было поздно, слуги разносили конфеты и вино. В воздухе плавали ароматные волны душистых вод и притираний. Пахло розами и апельсинами.

Вильгельм представил князя Мазовецкого королеве. Семко был в щегольском полукафтане. Ворот полотняной рубахи не закрывал шею, по плечам лежали светлые волосы. Голову украшала бархатная шапочка с летящим назад пером.

— Я благодарен за приглашение, королева, — сказал Зимовит, кланяясь и целуя белую руку.

— О, здесь очень скромно… К сожалению, я не могу устраивать приемы в моем замке.

— Я знаю о вашем горе, — сказал князь с явным сочувствием, — и постараюсь помочь сколько хватит моих сил.

— Если князь поможет, — услышал он в ответ тихие слова королевы, — он получит все, о чем мечтает.

— Вы знаете о моих мечтах, прекрасная королева?!

— Я обязана знать, о чем мечтают такие люди, как мой князь!

— О-о, прекраснейшая и несравненная королева, я навсегда ваш рыцарь и раб! — Зимовит еще раз благодарно и почтительно приложился к руке Ядвиги.

Королева обещала возвратить князю откупные земли, выдать немало золотых дукатов, и Зимовит решил считать за благо, что королем станет не поляк, а австриец.

Дружба князя Мазовецкого с принцем Вильгельмом еще больше усложнила положение, создавшееся в Кракове.

Пан Гневаш из Дальвиц не терял времени: к придворной партии, державшей руку австрийского принца, примыкали все новые и новые сторонники.

Однажды в перерыве между танцами, когда странствующий певец принялся читать стихи, Гневаш из Дальвиц подошел к королеве, сидевшей рядом с принцем, и что-то шепнул ей на ушко.

Ядвига вскочила с кресла, взяла за руку Вильгельма и отвела его к укромной нише в коридоре.

— Сегодня ты будешь в королевском замке, мой муж. Замок охраняют люди князя Мазовецкого, — сказала Ядвига, прижимаясь к его груди, — и никто не посмеет просить моей руки.

Через три дня в Кракове появился Андреус Василе. От Вильни он проделал тяжкий и долгий путь. Два раза ему пришлось вступать в драку с язычниками, пытавшимися его ограбить. Несколько дней он ждал переправы через недавно замерзшую реку. А когда стал переходить по тонкому льду, провалился и стал тонуть. Его с трудом спасли случившиеся поблизости рыбаки. На другой день он заболел и целый месяц пролежал в доме сердобольной католички.

Посетив францисканский монастырь, Андреус Василе сразу узнал дворцовые новости. Изрыгая проклятия, он бросился в замок.

Он разыскал каштеляна Добеслава из Куроженк. Доблестный рыцарь с серебряными волосами, выпив от грудной простуды горячего молока с медом, собирался ко сну.

— Прошу вельможного пана созвать королевский совет, — потребовал монах, — у меня важное дело.

— Не можно ночью созвать совет, на то есть день, — удивился рыцарь.

— У меня важное дело, — настойчиво повторил францисканец. Нос его побелел. — Благо отчизны, рыцарь, в твоих руках.

Каштелян закашлялся, подумал и послал слуг за главными членами королевского совета.

Францисканец срывающимся голосом объявил вельможным панам о согласии литовского князя стать мужем королевы Ядвиги.

Советники долго сидели молча, опустив глаза.

— Мы старались, чтобы Вильгельм каким-либо неожиданным образом не сделался настоящим мужем Ядвиги, — сказал хорунжий, — но, видно, судьба была против нас, и Вильгельм третий день находится в покоях королевы.

— Что вы наделали, старые дураки! — закричал монах, чуть не плача. — Ягайла отдает вместе с Литвой и Жмудью все русские земли! Я убью себя, если наше святое дело сорвется… Но прежде, панове, я передушу всех вас своими руками. Выжившие из ума обезьяны… Церковь и его священство папа никогда не простят вам предательства!

Несмотря на тяжкие оскорбления, паны королевского совета молчали.

— Немедленно во дворец! — крикнул он, пристукнув ногой. — Надо найти австрийского теленка и проломить ему башку, пока он не стал зубром… Это все, что мы можем сделать для спасения святого дела.

— Оскорбить королеву? — с испугом произнес Добеслав. — Может быть, мы подождем архиепископа? Его священство должен быть скоро в Кракове.

— Я служу господу богу и пречистой деве, — перебил монах, — и все дозволено, когда дело идет во благо святой церкви. Ждать нам нельзя и часу. Я хочу видеть настоящих поляков, а не выродков, которых нельзя назвать ни поляками, ни немцами!

— Во всем виноват пан Гневаш из Дальвиц, — начал было объясняться королевский казначей, — он подговорил князя Зимовита Мазовецкого, а князь…

— Доблестный пан, — не слушая казначея, обратился монах к Добеславу из Куроженк, — вы всегда были хорошим католиком. Я прошу вас через час пропустить меня в королевский замок с верными людьми. Я все беру на себя.

Члены королевского совета снова опустили глаза.

— Стража пропустит тебя, святой отец, в замок и всех, кто будет с тобой, — выдавил наконец из себя каштелян.

Францисканец встал, поклонился и молча вышел.

Глава тридцать пятая. УБЕЖДЕНИЕ, ПООЩРЕНИЕ, ПРИНУЖДЕНИЕ

Со стороны литовской дороги раздалась отдаленная песня боевой трубы. На рыночной площади не все обратили на нее внимание. Горожане продолжали волноваться и проклинать рыцарей.