Семь грехов куртизанки - Брэдли Селеста - Страница 36

36

Больше всего Мик опасался отпугнуть Пайпер. Это воскресное, вроде как не совсем свидание стоило ему таких адских трудов, что теперь он боялся все испортить.

Они сели друг напротив друга. Мик слушал рассказ о том, что этот книжный магазинчик — ее любимое место для посиделок в Бостоне.

Затем началась хорошая долгая беседа о книгах, которая плавно перетекла к музыке, фильмам и работе. К этому времени он уже изнывал от жажды.

С помощью любезного молодого человека, ответственного за кассовый аппарат кафе, он раздобыл чайничек крепкого цейлонского чая в пакетиках, конечно, но что поделать? — и принялся читать Пайпер небольшую лекцию о тонких различиях между ирландским и американским чаепитием.

Треть обеих чашек он наполнил цельным молоком.

— Ты знала, что ирландцы самые крупные потребители чая в расчете на душу населения? — спросил он Пайпер.

Та покачала головой.

— Понятия не имела.

Мик налил чай.

— По-гэльски этот деликатес называется cupan tае. — Он поднял взгляд на Пайпер и обнаружил, что она изучает его, и ее огромные зеленые глаза светятся удовольствием. — Так о нем всегда говорили у нас в семье, даже после того, как мы переехали в Штаты.

Пайпер повторила фразу, медленно и точно.

— Так ты говоришь по-гэльски? — просиял Мик.

Девушке явно нравилось его подтрунивание. Ей так шло смеяться. Воспоминания пронеслись перед ним: какой милой она была десять лет назад, как ему нравилось ее чувство юмора, ее страстная тяга к знаниям, ее доброта. И как ужасно это кончилось…

Мик принялся накладывать сахар.

— Нам бы сейчас пару хороших кусочков ирландского фруктового торта. Пробовала когда-нибудь?

— Нет, — сказала Пайпер. — Но звучит заманчиво.

— О, это форменное чревоугодие! — Мик повел бровью, принимаясь размешивать сахар. — Это тающее на языке сливочное масло…

Он украдкой бросил взгляд на Пайпер и заметил, что она ловит каждое его слово.

— Или щедрую порцию шоколадно-картофельной запеканки… Никогда не ела?

Пайпер покачала головой.

— Как-нибудь испеку для тебя. — Мик протянул Пайпер ее чашку с блюдцем. — Ты заваривала чай таким способом?

— Нет.

Она сделала маленький глоток.

— Ты знаешь, я никогда тебя не забывал, Пайпер.

Ее чашка звякнула о блюдце.

— Ты знаешь, что последние десять лет я всем сердцем сожалел о той ночи?

Ее глаза поползли на лоб.

— Я должен был провести тебя домой как джентльмен, уложить в постель одетую и позвонить утром, чтобы объяснить свои намерения.

Пайпер судорожно сглотнула.

— Какие намерения?

— Что мне интересно познакомиться с тобой ближе, но только не когда я твой преподаватель, который после окончания семестра уезжает за тридевять земель на раскопки. Можешь считать меня старомодным, но секс на скорую руку никогда меня не привлекал и никогда привлекать не будет.

Мик откинулся на спинку кресла, забросил ногу на ногу и, попивая чай, стал наблюдать за лицом Пайпер, на котором одна эмоция сменяла другую. Казалось, она была искренне удивлена.

Мик не торопился. Он рассказал о женщинах, которых встречал в последние десять лет, и об отношениях, ведущих в никуда: о британской лаборантке, тренере по йоге из Южной Африки и поэтессе из Квебека. Рассказал о смерти отца, о том, как брат один ухаживал за ним последние годы, и теперь он, Мик, почувствовал необходимость вернуться домой и наверстать упущенное. Рассказал о реалити-шоу и о том, что удачная сделка может спасти семейное предприятие — паб. Он признался, что именно эти обстоятельства звали его домой, но шанс увидеть ее снова тоже был частью приманки.

— Ты хоть иногда вспоминала обо мне, Пайпер?

Она наклонила голову и запустила пальцы в сияющие насыщенно-каштановые волосы. Мику отчаянно захотелось испытать это самому: густые, мягкие пряди, скользящие между его пальцев и ниспадающие на ее голые плечи…

— Конечно, — сказала она с кривой улыбкой на губах. — Как правило, в минуты одиночества и обостренной жалости к себе, когда я оглядывалась вокруг и удивлялась, как другие люди ухитряются найти любовь и дружбу, в то время как я медленно превращаюсь в стервозную старую каргу.

Мик чуть не поперхнулся чаем.

— В кого, в кого?!

Пайпер махнула рукой и рассмеялась.

— Неважно, — сказала она, пожав плечами. — Я начинаю понимать, что обвиняя тебя, я просто пряталась от ответственности за свои решения и свои страхи.

Мик был ошарашен. Это не укладывалось в голове.

— Хочешь сказать, что прожила десять лет в одиночестве? Что все это время была одна?

Он внимательно посмотрел на Пайпер. Скорбь в ее глазах говорила, что она не шутит.

— Я особенно не рекламировала, что доступна или хоть сколько-нибудь заинтересована, — ответила Пайпер. — Оглядываясь назад, я понимаю, что мужчины, которые все-таки пытались со мной сблизиться, были не робкого десятка, но никто из них мне по-настоящему не подходил.

У Мика по спине пробежала дрожь.

— И это я с тобой сделал? Я загнал тебя в подполье?

— Нет. Я это сделала сама. — Пайпер села ровнее в кресле. — Просто было легче винить тебя.

Следующие сорок пять минут Мик провел в напряженном внимании, слушая, как Пайпер рассказывает о своей жизни: о родителях, которые стремились контролировать каждый ее шаг, о ее кошке и квартирке в Кембридже, о провале предыдущей выставки, о молодчине Бренне и тех полных раздолбаях, с которыми она встречалась. Все это помогло ему лучше понять Пайпер, но оставило в душе горький осадок.

Он протянул руку над столом, и девушка быстро вложила в его раскрытую ладонь свою.

— Прости, что мои действия причинили тебе боль, — сказах Мик.

Пайпер склонила голову набок и задумчиво улыбнулась ему.

— А ты прости, что отталкивала тебя, когда ты пытался что-то объяснить. Я наломала дров.

— Мы оба их наломали.

Они еще пару часов побродили по магазину и задержались в отделе поэзии, устроившись рядышком в тихом углу. Пайпер сладчайшим шепотом читала Мику выдержки из Шелли, смеша его своим чистейшим бостонским акцентом.

Потом Мик потянулся за томиком Йейтса и, нежно зажав Пайпер между собой и книжными полками, приблизил губы к ее уху. Он начал читать вслух:

В губы входит вино, В очи любовь вникает: Большего знать не дано Нам до смертного края. Подношу я к губам вино И гляжу на тебя, вздыхая[22].

Мик вернул сборник на полку и мягко обхватил ладонями ее лицо. Он прикоснулся губами к ее лбу, потом к кончику ее восхитительного носика и только после этого стал по-настоящему ее целовать.

То было долгое, горячее, томное сплетение губ, жарких дыханий и языков, которому не было дела ни до людской толчеи в магазине, ни до вращения земли, ни до течения времени.

То был поцелуй, способный возместить утерянные возможно и залечить раны сожалений.

То был поцелуй на века.

Бренна ходила вокруг постели, хмурясь. Реакция подруги удивила Пайпер, поскольку она искренне полагала, что отлично поработала и превратила свою квартиру в настоящий дворец Шехерезады. По плану до начала прегрешений оставалось всего пять дней, поэтому, если нужно было еще что-то докупить, Бренне стоило сказать об этом сейчас.

— Почему ты хмуришься? Я чего-то не учла? — Пайпер опять пробежала глазами свои записи. — Все по списку: корсеты, чулки, павлинье перо, бархатные шнурки, повязка для глаз, сапожки на высоком каблуке и на шнуровке, густые сливки…

Бренна положила руку ей на плечо. Пайпер умолкла и посмотрела на подругу.

— От всего этого будет мало толку, если ты станешь нервничать и суетиться. В суетливости нет ни капли сексуального.