Кораблекрушение у острова Надежды - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 39

Чуга оказался деятельным помощником. Он отыскал оружие для мореходов: несколько пищалей, порох, ножи, копья и каждому кольчугу отличной новгородской работы.

На Бориса и Глеба[6] Степан Гурьев приготовился к походу. Он знал, сколько человек ушло в море на кочах английских купцов. Сколько и какого груза лежит в их трюмах. Однако он не знал одного: каким путем направились англичане. Попасть в Обскую губу можно морским ходом, а можно по рекам через волоки. «Как идти, чтобы наверняка перехватить аглицких купчишек?»— неотступно сидело в голове.

После долгих раздумий, посоветовавшись с товарищами, Степан выбрал путь через Чешский волок и дальше морем до Ямальской земли. Через Ямал снова по рекам и волокам до Обской губы.

Когда ветер переменился и задул от северо-запада, Степан обрадовался. «Стоят, голубчики, где-нибудь под берегом, с таким ветром далеко не уйдешь», — думал он и, вынув морской чертеж, прикидывал, в каком месте могли застрять англичане.

Анфиса помогала как могла мужу. Она осмотрела всю теплую одежду, пробовала съестные припасы. Из муки, купленной на случай зимовки, она испекла хлеб — спрашивала, вкусный ли, не прелая ли попалась мука.

Давно Анфиса не видела мужа таким деятельным и веселым. Будто море вдохнуло в него новую жизнь. А у самой Анфисы кошки скреблись на сердце. Вспомнила детишек, оставленных с сестрой, скучала, по ночам плакала. Тяжко было ей на этот раз сопутствовать мужу в морском походе. Ради детей она хотела идти к попу умолить разрешение от клятвы.

В тот день, накануне отхода, Степан Гурьев так намаялся, что вечером, вернувшись на коч, не стал ужинать, а, забравшись на постель из оленьих шкур, сразу заснул.

— Василий, не сгнила ли парусина? — вдруг во сне сказал Степан и шевельнулся.

Анфиса долго сидела недвижимо, боясь разбудить мужа. Много вспомнила и передумала она за это время. Снова увидела ханский шатер, где пятнадцать лет назад лежал раненый Степан. Лекарь-ведун со всклокоченными седыми волосами накладывал на рану чистые тряпки, пропитанные зеленой пахучей мазью. В жаровне переливались огнями раскаленные угли. Кипела какая-то жидкость в глиняном горшке, распространяя резкий запах.

Ей представилось, как Степан открыл глаза и жалко посмотрел на нее… Почти год пришлось ухаживать Анфисе за раненым, пока Степан поднялся на ноги и сделал первый шаг.

Нет, она не могла оставить Степана одного.

Наступил день отхода. На пристани собрались родные и близкие проводить в дальний путь. Пришел холмогорский голова Семен Аникеевич Дуда, вот уж тридцать лет судивший вместе с выборными судьями весь Двинский уезд.

Толстомясый поп соборной церкви, помахивая кадилом, с молитвой обошел кочи. Сладковатый дымок курившегося ладана приятно щекотал ноздри. Мореходы молились истово, испрашивая счастливого плавания.

Но вот и молебен закончен. На церковную оловянную тарелочку посыпались мелкие деньги. Мореходы бросали по денежке, редко кто копейку. Гурьев, перекрестившись, положил рубль.

После обеда погода изменилась. Стало теплее, свинцовое небо посветлело. Степан Гурьев, задрав голову, нетерпеливо поглядывал на ветряницы, он ждал попутного ветра. Наконец затрепетали листья березок, легкой рябью покрылась двинская вода. Примчался долгожданный ветер шелоник. На кочах стали поднимать паруса и выкатывать якорь. Толпа на пристани зашевелилась, заплакала, замахала шапками и платками.

Набрав в паруса ветер, строгановские кочи сдвинулись с места и понеслись вниз по великой русской реке на просторы Студеного моря. Потянулись скучные песчаные берега, заваленные плавником. Изредка встречались зеленые островки, покрытые кустарником и травой. Кое-где на золотом песке чернели деревянные избушки, доносился благовест островерхих деревянных церквей. Ребятишки собирались стайками у воды, кричали что-то и махали руками.

Мореходы были немногословны в этот день. Каждый оставил на родной земле жену, детишек или родителей и верных друзей.

Что ждет их впереди? Когда вернутся они в свои дома и вернутся ли? Всяко бывает на ледовитых морях и в полуночных странах.

Глава шестнадцатая

НА ВСЯКУЮ БЕДУ СТРАХА НЕ НАБЕРЕШЬСЯ

На третий день плавания кочи Степана Гурьева с приливом вошли в устье реки Чижи на западном берегу Канинской земли. Наступило утро. Из грязного, низкого неба сеялся мелкий холодный дождь. Шли на веслах. На четвертой версте берега сошлись, река стала узкой, всего три-четыре сажени. Два раза приходилось выходить на берег и тащить за собой кочи на бечеве. Местами ерник был очень густ, и мореходы шли в нем по пояс, ломая ветви и пригибая кусты.

Кормщики стояли за рулем, а носники отталкивались где надо баграми. Воды в реке прилив нагнал много, и кочи шли легко.

Вспуганные голосами поморов, из кустарника часто выпархивали стайки белых куропаток. Здесь было тихо, на многие версты не сыщешь человеческого жилья, не услышишь человеческого голоса. С моря доносился неутихающий гул бьющей о берег волны.

Вечером мореходы остановились, ловили рыбу, варили уху из жирных хариусов. Как только стих ветер, полчища комаров облепили людей. Они набивались в нос и в уши, слепили глаза, мешали дышать. Особенно густо комары садились на шерстяные рубахи.

Кое-как передохнув, мореходы снова тронулись в путь. Погода по-прежнему стояла пасмурная. Однако наступила ночь, а было светло.

Во все стороны расстилалась ровная бугристая тундра с небольшими холмами на севере. На темной ее поверхности выделялись белые совы, сидящие на кочках, похожие на пятна нерастаявшего снега.

Кочи шли ровно, нигде не задевая днищем. Под утро накрыл густой туман; поднявшийся ветер нагонял с моря все новые и новые молочные волны.

Наконец впереди появился долгожданный высокий крест. Он предвещал близость волока. Мореходы налегли на весла; вскоре кочи вошли в озеро, окаймленное со всех сторон пышными зарослями ивняка и высокой болотной травы, и направились ко второму кресту на противоположном берегу. Кочи уткнулись носами в берег, и Степан Гурьев прыгнул на зеленую траву, пестревшую яркими цветами.

Недавно в этом месте волокли какие-то суда: на почве глубоко вдавились следы полозьев.

Степан Гурьев, высадившись на берег, увидел на волоке большой самоедский чум. Несмотря на раннее утро, над чумом вился кудрявый дымок. Неподалеку паслось стадо оленей, возле чума виднелись деревянные санки.

Мореход застал всю семью за пиршеством. Видимо, самоеды[7] решили переходить на другое место и подкреплялись перед дорогой. Они ели сырое мясо только что освежеванного оленя. Мясо было нарезано тонкими ломтями. Самоед брал кусок полакомее, макал в кровь, забирал в рот побольше и у самых губ срезал ножом лишнее. Ели быстро, едва успев прожевать и проглотить, снова макали в кровь новые куски. Собаки сидели возле хозяев и умильно глядели им в рот, не обращая внимания на нежданных пришельцев.

Хозяин чума, завидев русских, тотчас встал, обтер губы ладонью и гостеприимно пригласил позавтракать. Однако мореходы вежливо отказались, сославшись на постный день.

За медный котел, два широких топора и десяток железных наконечников для стрел Степан Гурьев договорился с хозяином чума о помощи. Самоед обещал впрячь своих оленей в кочи и перетащить их через волок к небольшому озеру, откуда берет начало река Теша, впадающая в Тешский залив на восточном берегу Канинской земли. Мореходы выгрузили с кораблей тяжелые товары.

Самоеды, переловив оленей, привязали их к пустому кочу и выволокли его на берег. Волок был небольшой, в прилив он покрывался водой. Несмотря на удобную сырую почву, олени с трудом протащили тяжелый коч, глубоко врезавшийся полозьями в грунт. Со вторым кочем дело пошло еще хуже. «Морские сани» для оленей были необычным тяжелым возом. Они устали, заартачились и, протащив десяток саженей, стали припадать на колени и ложиться. Хозяин подбадривал животных, подрезая им хвосты.

6

24 июля.

7

Самоедами русские мореходы называли в XVI веке ненцев.