Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович - Страница 107

– Я же сказал: собаку – отравить!

– Пробовали, сэр. Её девчонка так закормила, что не берет куски.

– Опять девчонка! Хоть с ней решить наперёд! – За время, проведённое под Севастополем, Счастливчик узнал о любопытном турецком обычае – начинать обед со сладкого. Свой толк в этом есть.

– Сэр, а с девчонкой со дня на день может решиться! – Билли угостил Счастливчика приятной новостью. – Из-за боев в госпитале работы прибавилось, я выяснил, что теперь там ночные дежурства и для санитаров, и для сестёр. Если до полуночи девчонка домой не пришла, значит, в госпитале до утра осталась. И собака с ней.

Перед лицом мистера Счастливчика блеснуло крыло Птицы или Нетопыря.

– Так и сделаем, – сказал он. – Пусть парни следят за домом. В первую же ночь, как девчонка до полуночи не придёт, мы идём в гости. Погостим… А утром заварим чай, к её приходу. И постараемся, чтобы долго не горевала.

Шутник Билли смеялся долго и от всей души.

Суд подходит к концу.

Зал огромный, но почти пустой – только два зрителя, пришедших, чтобы стать свидетелями. Ещё конвой в углу. И конечно, сам суд и подсудимый.

Уже дошло до приговора.

– Подсудимый, неизвестного возраста, подданства и национальности, именующий себя «Александром Белетски», за появление в расположении войск Её Величества с оружием в руках, и при наличии дополнительных, отягчающих обстоятельств…

– Стойте, – звонко кричит Джейн. – Во-первых, я свидетельствую о том, что Александр Белецкий, или Саша, является подданным Российской империи и ему две недели назад исполнилось пятнадцать лет. Во-вторых, я свидетельствую, что он оказался с оружием в руках в расположении британских войск лишь в целях обеспечения моей безопасности. В-третьих…

Джейн торопится, вдруг судья её прервёт. Но боится она зря.

– Да, мисс, вновь открывшиеся обстоятельства весьма любопытны, – суховато, с едва заметной усмешкой заявляет один из судей. – Продолжайте.

Его лица не видно. Все трое судей сидят затылками к залу. Джейн почему-то не удивляется этому. Ведь если суд – машина, то зачем видеть лица машинистов?

– В-третьих, дополнительное отягчающее обстоятельство – побег с британского корабля и нежелание рассказать его подробности – связано лишь с нежеланием упоминать моё имя, – чуть тише и краснея добавляет Джейн. – Побег был разработан, подготовлен и осуществлён мною, чтобы добраться до родного отца и предупредить его о намеченном преступлении.

– Ваша честь, – поднимается папа, – я заявляю, что поступок моей дочери обусловлен исключительно моей собственной виной. Именно я оставил её в доме, во власти негодяя, который оказался преступником…

Папа замирает. Председатель суда оборачивается, и она видит, что это мистер Стромли.

Остальные судьи оборачиваются тоже. Это Сабуров и инспектор по шпионам – невысокий плешивый толстячок.

– Я думаю, – говорит мистер Стромли, – у нас отпали последние сомнения в том, какой приговор следует вынести этим людям, не уважающим законы и приличия и постоянно сующимся в чужие дела. Разрешите продолжить. Итак, Александр Белетски, а также сэр Фрэнсис Летфорд и его дочь Джейн, за участие…

– …в англо-чухонско-польском заговоре, – говорит Сабуров.

– …направленном против Британской империи, – добавляет инспектор Джонс.

– …приговариваются к…

Джейн только сейчас видит конвой. Это не солдаты. Это Счастливчик Джон, шутник Билли, поигрывающий ножом, и псари графа Изметьева. Их лица светятся азартным ожиданием. «Как жаль, что Саша не поотрубал им руки», – думает Джейн.

– Не стоит торопиться, – раздаётся спокойный, уверенный, а главное, знакомый голос.

Джейн оборачивается. В одну из боковых дверей входит Катерина Михайловна. Но Джейн глядит не на неё, а на её спутницу. И это неудивительно – ведь это королева Виктория.

– Ваше Величество, – Джейн делает книксен, – Ваше Величество, я так искала встречи с вами, чтобы…

Она не сдерживает слез, она не может говорить, но ничего не боится. Ведь Королева слышит каждую слезинку.

– Не плачь, моя девочка, – слышит она голос Королевы. – Катерина Михайловна написала мне письмо, и я прибыла сюда. Мною подписан указ, прекративший эту жестокую и ненужную войну, на которой не только гибнут замечательные люди, но даже начали судить невинных детей. Я не допущу покушений на чужое имущество (взгляд на сжавшегося в судейском кресле дядю Генри).

Несмотря на слезы, Джейн видит, как в другую дверь входит Данилыч. Рядом с ним незнакомый офицер, с траурной лентой. Джейн догадывается: это новый царь, тёзка Саши.

– Извините, Ваше Величество, пришлось во дворец пробраться, вам все объяснить, – смущённо говорит Данилыч.

– Спасибо, – говорит царь. – Мною подписан указ о прекращении этой ненужной войны, на которой каждый день гибнут лучшие люди моей страны, а между тем не самые лучшие люди (Сабуров падает на колени) вместо служения Отечеству впали в гнусную страсть изыскания заговоров. Александр, вы достойны вашего славного отца, хотя в отличие от него два раза попали в плен. Уже завтра я встречусь с вашим замечательным дядей и узнаю у него, как сделать так, чтобы все крестьянские избы в России были такими, как в его Рождествено…

«Да, надо бы попросить Королеву и Царя, чтобы они простили несчастных негодяев, – думает Джейн, – уж очень они напоминают Вонючку Микки, исцарапанного котом и ждущего порки».

Но её смущает лишь одно: почему Царь и Королева не здороваются? Ведь если они не поздороваются, как они подпишут мирный договор? А без него войска будут сражаться и дальше.

Ведь правда, как должны здороваться два монарха? Поклониться друг другу? Пожать руки? Или вообще обойтись без жестов, как две равные особы?

И тут Джейн с тоской находит ответ. Она не знает сама, как здороваются монархи. А во сне может присниться лишь то, что знаешь ты сам…

«Это же несправедливо!» – думает Джейн. И просыпается, залитая слезами.

Джейн рыдала ещё долго. Но перед рассветом слезы прекратились, высохли. И она прошептала:

– Ладно. Чего-нибудь придумаем сами. А когда я встречу Королеву, то непременно спрошу её, как должны здороваться царствующие особы при встрече. Если до этого встречу Царя, задам тот же самый вопрос.

«Томми, сейчас у нас будет самый серьёзный разговор с той ночи, когда я покинула Освалдби-Холл. Никогда ещё в своей жизни я не совершала такого опасного и постыдного поступка…

Томми, я не говорю тебе: не спорь со мной. Спорь, мне лучше с кем-то спорить, чем молчать сама с собой. Да, я понимаю, что сначала обманула капитана корабля, выдав себя за юнгу. Потом я освободила пленного на этом же корабле и похитила шхуну… Это был пленный Странной, почти смешной войны.

Сейчас идёт настоящая война – я каждый день прикасаюсь к ней руками. И вот я готовлюсь совершить измену. Да, Томми, надо называть вещи, как они есть. Помочь убежать пленному, да ещё задуманным мною способом, – это значит изменить. «Измена всегда неудачна, а если она удалась – называй её по-другому» – я слышала такую мудрость. Но по-другому назвать свой поступок я не могу.

Я с детства хотела вслед за папой оказаться на войне. Оказалась. И узнала, что спасти друга – это измена.

Томми, ты должен презирать меня. Может, ты сейчас так на меня посмотришь, что я больше ни разу не выну тебя из кармана, от стыда. Но сейчас, пожалуйста, выслушай.

Ведь если с ним случится самое худшее, виновата буду только я. Он попал второй раз в плен из-за меня. Из-за меня он взбесил следствие, не желая рассказать правду о том, как бежал с корабля. Кстати, из-за меня он лакомился пирогом в тот вечер, когда его должны были освободить. Зуб ему могли вырвать и в Севастополе, только предложив вместо виски – водку.

Томми, я знаю, на что иду и что теряю в случае неудачи. «Дочь капитана Летфорда, та самая дочь капитана Летфорда (вероятно, отставного капитана Летфорда), выпустившая врага». Прежде за такие поступки выставляли к позорному столбу, теперь такие столбы – пересуды в гостиных и газеты. И я причиню большой ущерб отцу.