Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович - Страница 125

Инспектор по шпионам, дрожа от волнения, дал каждую из клятв, причём отдельно.

– Тогда слушайте, как найти портфель. Перекрёсток дороги из Балаклавы в Камыши. Вы должны встать спиной к Севастополю, лицом к Балаклаве, пройти пятнадцать шагов вперёд. Пятнадцать шагов взрослого, высокого мужчины, такого, как я. Потом вы должны остановиться и сделать десять шагов влево. Нет, не записывайте! Запись не должна попасть в посторонние руки. Когда вы сделаете десять шагов влево, то увидите куст… О, чёрт, его же срубили в конце апреля. Вы должны найти пенёк… главное, не перепутайте его с двумя пеньками поменьше, расстояние между которыми полтора ярда, а нужный вам пенёк отстоит от кус.. от других пеньков не меньше чем на четыре ярда. Сделайте три шага на север от пенька, хотя нет, правильнее на северо-запад…

– Вы-то сами помните, где зарыли портфель? – с беспокойством спросил инспектор Джонс.

– Я бы нашёл его и днём, и ночью, да что толку? – вздохнул Счастливчик.

– Как это «что толку?» – с энтузиазмом воскликнул инспектор по шпионам. – В моих полномочиях организовать конвой, чтобы вас проводили до места, где вы зарыли документы.

– Я слаб, но это не важно. Они, по крайней мере, не догадались меня ослепить и переломать мне ноги. Дойти я смогу. Когда вы попытаетесь организовать конвой, вы даже не представляете, с какими препятствиями столкнётесь.

– Ну, это уже моё дело, – инспектор Джонс чуть не выкатил грудь колесом, – пусть попробуют не дать охрану! Мы отправимся сейчас же!

– Только не сейчас, – испуганно сказал Счастливчик. – Здесь наш разговор относительно безопасен, но если нас увидят в лагере вдвоём… Боюсь, кое-кто сделает верные выводы, и вы не доживёте до рассвета. Нет, мы можем выйти отсюда лишь впотьмах. У вас есть потайной фонарь? Отлично. Приготовьте его. И никому ни слова о нашей экспедиции!

Саша окончательно пришёл к выводу, что вечерне-ночное верховое путешествие – замечательная идея. Давно стемнело, ночь избавила от солнечных лучей, но не принесла ознобной прохлады, как на севере. Светила луна, дорога среди холмов, полей и горных рощ находилась сама собой. Данилыч ехал чуть впереди, было неясно, кто же так легко находит путь – он сам или его казачий конь.

Пока ехали без приключений. Лишь однажды, ещё засветло, встретились с казачьим разъездом. Донцы хотели было отконвоировать странных путников к командиру, но Данилыч, услышав фамилию есаула, просил ему кланяться, назвав по имени-отчеству, а хорунжего просил позволить им ехать дальше. Это оказалось достаточным паролем, и путешествие продолжилось.

Ещё пару раз Данилыч показывал издали на вражеские разъезды, даже разобрал, что это французы. На одном из участков он приказал пришпорить коня, и они промчались две версты долиной. Уже так стемнело, что, по словам Данилыча, увидели бы – не попали. Но обошлось. Данилыч ещё раз похвалил Сашиного коня, вернее свой выбор.

– Ради такого жеребца, – сказал он, – можно под Керчью хоть на денёк-другой задержаться, лишь бы его с собой на Тамань переправить. На севере такие, конечно, мёрзнут, да мы и едем с юга на юг. Помните, кстати, я говорил, что такие места высмотрел, что можно хоть пушку между их редутов ночью провезти? Вот сейчас и пожалуем во вражеское расположение. Вы госпиталь-то найдёте?

– Найду, – сказал Саша, вздохнув про себя: «Вот Джейн не обязательно увижу. Но главное – вернуть мундир, хоть подбросить».

– Это хорошо, – сказал Данилыч. – Можно и языка взять, расспросить. Но возня…

В середине пути канонада слышалась чуть глуше, особенно когда проезжали долинами. Теперь она стала заметно громче. Они снова приближались к Севастополю.

Ни барометры, ни самые умелые гадатели погоды не обещали в эту ночь грозы. Тем беспощаднее, тем тяжелее было давящее, грозовое чувство, охватившее Джейн. То ли сказался многодневный скудный сон, то ли недавняя радость развеялась без остатка, и навалился страх.

Джейн было страшно за отца, идущего на штурм. Страшно за Сашу, который сейчас должен быть на одном из бастионов. Кстати, за него было страшно весь день. Если в лагере союзников ощущалось предгрозье, то над Севастополем бушевала гроза. Такой бомбардировки, что творилась этим вечером, Джейн не помнила. Она несколько раз отлучалась из госпиталя, поднималась на ближайший пригорок, глядела на город, скрытый облаками злого чёрного дыма. В эту дымовую тучу летели новые и новые бомбы и ракеты. Джейн казалось, что эта стрельба потеряла смысл, что, когда ветер разнесёт дымные облака, на земле останутся одни лишь дымящиеся развалины, а может, только скалы и холмы на морском побережье, будто уже нет города под названием Севастополь и нечего брать.

Командование думало иначе. В сумерках к передовым позициям потянулись новые и новые колонны. Некоторые солдаты несли лестницы, другие – фашины, огромные охапки прутьев для заваливания рвов.

Когда стемнело, обстрел усилился ещё больше, хотя это и казалось невозможным. Дым стал невидимым, зато в городе нашлись ещё не сгоревшие здания, и блеск пожаров был виден за несколько миль. Лишь к полуночи огневой шквал сбавил силу. Так в грозу стихает ураган перед первыми каплями ливня.

Джейн настолько была подавлена этой страшной ночью, в которой готовилось произойти что-то ещё более страшное, чем она видела прежде, что её мелкий страх из-за мундира казался чем-то забавным и несущественным, вроде зубной боли у тяжелораненого.

И это при том, что Мэрдо (к счастью, врачи ему запретили участвовать в штурме) несколько раз напоминал про мундир: «Завтра я долшен вступить в Севастополь в форме, как полошено». Джейн даже соврала ему, что посетила портного, но не застала и вернулась, не имея времени ждать. К её ужасу, Мэрдо изъявил желание сходить сам. Товарищи по офицерской палате отговорили его шуточками – мол, француз проникся общим духом, взял раскройные ножницы и примкнул к штурмовой колонне, – а главное, подходящей временной одежды в госпитале не нашлось. Джейн обещала принести мундир завтра утром. Мысли, как выполнить обещание, казались одна нелепее другой.

Лишь работа отвлекала её и от мелкого страха, и от большой тревоги. Русские пушки отвечали, раненых подносили. Доктор Сазерленд называл эти дневные поступления аперитивом перед большой ночной попойкой. К ней готовились: расставлялись новые палатки и дополнительные койки, некоторые врачи заранее уходили на отдых. Никто не сомневался: раненых будут сотни, причём одновременно.

– Тебе тоже надо отдохнуть, – сказал мистер Сазерленд. – Будет стррашная спешка, мне прридется трудиться как лесосеку, а тебе носиться как стюаррду на большом корабле. – Мистер Сазерленд, как и все работники госпиталя, знал историю путешествия Джейн в урезанном виде, поэтому удивился её смеху. – Ладно, посмейся, порработай и поспи. Имей в виду, буду гонять, будто ты отдыхала весь день.

Джейн кивнула, но скоро поняла: в госпитале ей не отдохнуть. Везде ходили и шумели, главное же, ей хотелось не столько сна, сколько просто оказаться вдали от удушающих запахов и приглушённых стонов.

Она сказала об этом мистеру Сазерленду.

– Хоррошо, сходи домой. Врремени у тебя немного, все говоррят, что штуррм в три часа, так что к половине пятого будь здесь. Чем бы ни кончилось, главное поступление начнётся именно тогда.

Джейн пообещала так и сделать, поработала ещё и отправилась в путь, казавшийся ей отдыхом.

Перед выходом попрощалась с Кримом. Пёс был размещён в солдатской палате – вне её на него просто наступали бы в потёмках.

Джейн присела рядом.

– Привет. Не обижаешься на меня? Ну и хорошо. Обижаться будешь, когда буду швы снимать. Веди себя хорошо, побольше спи. Вчера ночью мы сделали очень важное дело: теперь я могу спокойно гулять по лагерю, без тебя и пистолета. Ну не сердись, извини. Без тебя гулять скучно, но все же спокойно. Лежи, вернусь – покормлю и погуляем чуть-чуть. Пожалуйста, не обижайте его.