Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович - Страница 128

– Нашего давят, – сказал Данилыч, – выручим.

Действительно, несмотря на сабельный лязг, были слышны ругательства всадника в каске, недвусмысленно объяснявшие, к какому роду-племени он относится.

Саша рванулся вперёд, но тут Данилыч его опередил. Стрелок не сразу увидел новых врагов, развернулся, пытался прицелиться в Данилыча, но тот коротким и резким взмахом (Саша не успел разглядеть, как Данилыч выхватил клинок) врезал шашку ему в чалму, и стрелок рухнул с коня.

Его товарищ, оценив изменение соотношения сил, поворотил коня и ускакал.

– Как же тебя занесло сюда, мил чело… здравствуйте, вашбродие, – вежливо сказал Данилыч. Подъехавший Саша узнал Сабурова.

У жандармского ротмистра утомился конь, на лице была свежая сабельная отметина. Но все же не она бросалась в глаза. На лице Сабурова было чувство, метче всего названное Лермонтовым: одна, но пламенная страсть.

И эта страсть руководила им. Увидев, кто подъехал, он качнулся в седле, вынул левой рукой пистолет, направил на Сашу.

– Вы арестованы за продолжающееся сношение с неприятелем и пребывание во вражеском расположении.

– Вашбродие, да и вы, как погляжу, в чужом лагере оказались, – заметил Данилыч. Левую руку он положил на плётку, готовясь выхватить её одним взмахом и выбить пистолет.

Саша тронул шпорами коня, выдвинулся вперёд. «Он в меня целит, а я не боюсь», – отстраненно подумал он.

– Господин ротмистр, – спокойно и громко сказал он. – Сейчас я намереваюсь исполнить поручение начальника штаба Севастопольского отряда князя Васильчикова, уведомив наше командование о точном часе начала штурма неприятелем наших позиций. Время штурма – три часа ночи. Кто-нибудь из нас должен прорваться к бастионам и сообщить время штурма.

Сабуров молчал. Пистолет подрагивал в его руке.

– Господин ротмистр, – продолжил Саша, сам удивляясь, как находит такие слова, – это не наше личное недоразумение. Если вы не позволите нам до трёх часов прорваться к своим и предупредить о штурме, вы совершите не только подлость, но и предательство. Позором будет не ваше рукопожатие, позором будет даже дуэль с вами. Не предавайте Отечество, помогите мне спасти Севастополь этой ночью. Вспомните, что значит слово «жандарм». Это – воин…

– Лександр Петрович, – прервал его Данилыч, – свернуть надо хвилософию. Французский спага других привёл. Накатят – не ускачем.

И действительно, на ближайший холм вылетели полтора десятка всадников. Их белые чалмы и бурнусы были отлично видны в лунном свете.

– Данилыч, – крикнул Саша, – задержи их. Да, ты задержи, сам сказал, что твой конь притомился. Привет Катерине Михайловне!

И рванул во тьму.

На одну секунду казалось, что Сабуров упадёт с коня от напряжения и страсти. Данилыч уже приготовился выбить пистолет, если ротмистр прицелится в Сашу.

Но тут лицо Сабурова стало спокойным, он улыбнулся.

– Утёк пострел, – сказал он. – Ладно, приостановим расследование.

И повернул коня к неприятелю.

– Правильно, вашбродие, – сказал Данилыч, – хватит дурью маяться, давайте умрём за Отечество. Зацепят французики – валитесь и говорите: онма туе!

И они сделали то, что очень редко делают два всадника, увидев пятнадцать врагов, – рванулись им навстречу.

Джейн повезло. Она нашла в темноте свою туфельку, вышла на тропинку, пошла, ощущая правоту Данилыча: да, конечно, синяки есть, но кости целы.

Болевшее горло, порванное платье, но главное – пакет с мундиром в руке, доказывали ей, что это был не сон и она только что распрощалась с Сашей… четвёртый или пятый раз. Уже не помнила.

Ночь была неспокойная – за спиной, вдали, слышались выстрелы и лязг сабель. Но Джейн не замечала никаких звуков.

Она плакала, её трясло. И все же недавний страх за себя и радость от того, что страх из-за мундира ушёл в прошлое, были для неё сейчас не главным. Она больше всего боялась за двух людей. И она не знала, что сделать с этой боязнью.

– А верхом-то вы, с саблей, ухватистей, чем пешой, – крикнул Данилыч.

Сабуров не ответил. В отличие от Данилыча, одновременно рубиться и говорить он не умел.

Они на полном скаку врезались во французский отряд и прорвали его. Где проскакал Сабуров, один из спаги склонился лицом к конской гриве, но и жандарм заработал разруб на левом плече. Там, где прошёл Данилыч, из седла вывалился конник, оказавшийся справа, а другой, рявкнув от боли, нагнулся к траве искать выбитую саблю. Но сперва ощупал левой рукой правую – не сломал ли её казак своей страшной плетью?

Офицер что-то крикнул, хотя спаги поняли, что делать, и без его команды. Это были не арабы, но самые отчаянные авантюристы Парижа и Марселя, перепробовавшие все возможные приключения, пока не убедились, что ничего веселее службы в колониях Северной Африки им не найти. Большинству из них не раз приходилось обмениваться пулями и ударами, когда врага вдвое или втрое больше. Приходилось и брать живыми смельчаков-одиночек.

Поэтому спаги без приказа окружили таинственных русских наглецов. Но если вокруг всадника в шлеме кольцо возникло мгновенно – хоть руби его, хоть хватай живым, – с его товарищем, в меховой казачьей шапке, было сложнее. Он легко разорвал кольцо, танцуя в седле, то падая вперёд, то вбок, то откидываясь назад, и сабли, нацеленные в центр его шапки, каждый раз рубили пустоту.

Главное же, при этом он разил налево и направо. От ударов левой руки двое всадников на несколько секунд вышли из боя, проверяя, целы ли глаза. От ударов правой ещё один всадник в бурнусе свалился к стременам, другой скорчился в седле, ощупывая колотую рану – фехтовального приёма от казака он не ожидал.

Мало того, Данилыч не только оторвался от своих противников, но и выручил с тыла окружённого товарища. Одного недруга захлестом чуть не стянул с седла, второго полоснул по спине, и, хоть на излёте замаха, удар, нацеленный в голову Сабурова, не состоялся. Тот уже потратил свой выстрел, сосредоточился на сабле, примерился и дотянулся ею до чалмы ещё одного спаги.

Офицер выкрикнул новый приказ и, подавая пример, выстрелил из пистолета. Ротмистр дёрнулся, все же удержался в седле и парировал падающую на него справа саблю. Удар слева отбить он уже не смог.

Данилыч совершил ещё один нырок, опять встал в седле, дальним ударом плети выбил два пистолета, а коротким ударом вправо, под углом, разрубил чалму вместе с головой. Но с дальними стрелками ничего он сделать не смог. Три выстрела – и конь Данилыча, всхрапев, начал медленно валиться. Тот горестно и хрипло крикнул: «Онма туе!» – и выронил клинок.

Ещё один спаги взмахнул саблей, намереваясь раскроить падающего казака. В темноте француз так и не понял, что случилось. Вроде достал, а вроде, в последнюю секунду, казак сам вывалился из седла, будто нырнул, и свалился быстрее коня на землю, где и замер неподвижно.

Его товарищ, в разрубленной каске, свалился с коня секунду назад.

Офицер отдал приказ одному из всадников и погнал свой заметно сократившийся отряд вслед ускакавшему беглецу.

Саша нёсся по лагерю союзников. Передовая линия почти молчала, но он помнил и чувствовал подсознательно – надо забирать вправо. Вперёд и вправо.

Ночью, даже по ровному полю, гнать коня во весь опор немного боязно. Здесь же, когда доскакал до жилой части лагеря и артиллерийских позиций, хотелось сдержать вороного. Но Саша понимал: единственная надежда на успех – не позволить никому себя остановить.

Он долго летел мимо каких-то сколоченных хибар, палаток, повозок. Потом пространство ненадолго освободилось, потом начались батареи. Заброшенные дальние укрепления (как линия осады приблизилась к бастионам!), свежие укрепления, пушки и мортиры, пустые зарядные ящики, лебёдки, груды досок, мешки с землёй, камни. Всюду ямы и рвы: оставалось молиться, чтобы конь не рухнул в один из них.

Саша пытался найти дорогу, по которой войска идут к передовой – не через траншеи же они переходят всей колонной. Больше всего он опасался влететь в заднюю линию пехотных окопов: там или конь свалится, или попадёшь в тупик.