Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович - Страница 56

Вместе со свечами слуга предложил им пирожки и какой-то кислый, но очень приятный красный напиток. Пирожков было так много, что Джейн подумала: не обед ли настал? Конечно же, выяснилось – это лишь подготовка к обеду, а напиток называется брусничная вода. И все равно, когда пришло время обеда, Джейн постаралась съесть как можно больше.

За обедом обошлось без споров. Дядя Лев говорил о соседях, в основном с усмешками, но все же заметил: приглашать их надо.

– Иоганн, вы достаточно читали Гоголя и Пушкина? Жаль, тем более что быть патриотом России и не читать Гоголя – опасно. Если захотите ознакомиться с нашей словесностью, начните с этих авторов. Если бы вы их уже читали, то имели бы некоторое представление о моих соседях ещё до встречи с ними. Но я держусь принципа добрососедства, а так как разбойников и сумасшедших среди них нет («Встречаются и разбойники, но они не ближние соседи», – заметил Саша), то иногда зову в дом.

Ещё у дяди возникла идея узнать, не собираются ли доставить в уезд пленных союзников, и, если среди них будут англичане, поселить одного в поместье – «чтобы ты, Саша, не забыл живой язык». Джейн не поняла, а Саша удачно хмыкнул-фыркнул в салфетку.

Когда подали кофе, Джейн попросила вторую чашку. В эту ночь крепкий сон был нужен ей меньше всего.

Лицо мистера Стромли следовало сравнить с многоплановой картиной. На переднем плане лёгкими штрихами изображалось неизбежное сочувствие, на втором – гнев («ну как так можно?!), на третьем – печальная уверенность («неужели с тобой могло выйти по-другому?»).

Кроме того, мистер Стромли смотрел вниз, и это было не случайно. Лайонел лежал перед ним на полу в библиотеке. Слева от него валялись обломки стремянки. Справа – пять тяжких фолиантов. Каждый из них мог бы убить даже взрослого, упав на него с верхней полки; пустоты на самом верху стеллажа говорили, что именно оттуда они и полетели. Лайонел был жив, значит, книги пролетели мимо или рухнули раньше него.

Ещё два тома Лайонел засунул под голову, вместо подушки. Таким образом, его пребывание на полу стало отчасти комфортным.

– Ты давно так лежишь? – спросил мистер Стромли.

– С полуночи, – тихо ответил Лайонел.

– Ты звал на помощь?

– Нет. Слуги бы не услышали, а вас мне будить не хотелось.

Мистер Стромли пробормотал что-то вроде «редкостный дурак!», но все же задал естественный вопрос:

– Ты как себя чувствуешь?

– Неплохо, – прошептал Лайонел, – только, кажется, я сломал лубок на ноге.

«Ну почему этот дом так похож на Освалдби-Холл, а моя спальня – на мою комнату? Из-за этого я опять чувствую себя как под домашним арестом!»

Джейн понимала: сейчас она себя обманывает. Просто она чувствовала себя как человек, решивший сделать что-то важное тайком от людей, которые этого не заслужили. Пока же Джейн лишь предполагала, что вся усадьба заснула, но не решалась даже приоткрыть дверь и проверить это.

Наконец, решилась. Она была в халате – настоящем восточном халате, наименее подходящей одежде для побега. Поэтому, выйдя в коридор, Джейн старалась идти более или менее спокойно. Жаль, здесь не было потайной лестницы, впрочем, все равно надо на конюшню.

Как она и предположила, никакой «констебль» по ночному дому не расхаживал, а двери из основного здания в галерею и из неё на конюшню не запирались. Джейн прошла путь до конца, убедившись, что конюхи если и спят вблизи, то не в самой конюшне.

Карри тихо, приветственно заржал. «Узнал», – чуть не рассмеялась от счастья Джейн.

Когда они вернулись с прогулки, Джейн предложила Саше прокатиться завтра утром, и пораньше, едва солнце взойдёт. Больше не добавила ничего, но просьба привела к наилучшему эффекту: Саша приказал не убирать далеко сбрую ни Султана, ни Карагеза. Джейн задержалась и запомнила, куда повесили упряжь.

Разведка была успешной. Оставалось вернуться и повторить путь уже собранной.

Джейн поднялась в свою комнату. Поставила свечку, взяла лист бумаги, карандаш и начала писать. Закончила записку, вздохнула. Вынула бумажку в двадцать фунтов, положила рядом с запиской. «Тем более что в пути их не поменять», – пробормотала она.

Потом она оделась («Как жаль, что не удалось сменить шинель на полушубок, зато появились меховые рейтузы»). Взяла мешок и шагнула к двери. С этой минуты начался Побег.

Врач, прибывший вечером в Освалдби-Холл, констатировал, что кроме лубка вновь сломана и сама нога. «Вам правда так нравится читать книги, мастер Летфорд? – спросил он. – Если так, то ближайшие пять месяцев вам будет не скучно. Кроме того, мой долг сказать вам, мастер Летфорд, если ближайшие три месяца вы станете не только читать книги, но и лазать за ними под потолок, то вы можете так охрометь, что всю оставшуюся жизнь чтение окажется не только любимым вашим занятием, но и вынужденным».

Лайонел кивнул, а миссис Дэниэлс ещё и добавила, что в случае первого нарушения Лайонел будет лишён книг и газет, в случае второго – шоколада, сколько бы ни противилась тётя Лиз. Лайонел, давно убедивший всех в том, что главная ценность для него шоколад, болезненно вздохнул.

Так, с середины октября Лайонел вернулся к уже привычному лежачему режиму. Он опять валялся в своей спальне, читал книги, листал газеты и писал письма. Если же учесть, что он запреты не нарушал и шоколадом его снабжали в прежних объёмах, от такого образа жизни он не грустил.

Выйдя в тёмный и знакомый коридор, Джейн чуть не прикусила себе руку от тоски. Ведь последний этап её путешествия был труднее двух предыдущих, вместе взятых. А Лайонела, который дал бы советы и уж точно объяснил ей, что в России нет города «Тина», в привычной комнате не было. Самый близкий, самый понятный человек, чем-то похожий на Лайонела, не поможет ей, а, напротив, пустится в погоню (Джейн в этом не сомневалась), узнав о её бегстве.

И все равно, ничего ей сейчас так не хотелось, как свернуть в комнату Саши и просто посмотреть на него, как он спит. Так хотелось, что она даже чуть-чуть прибавила шагу, не боясь скрипа половиц, но все же боясь заглянуть.

«Вот только не надо думать о разных глупостях, вроде «мы непременно встретимся», – шептала Джейн себе самой. – Тебе надо сейчас думать о совсем других, более важных вещах. Ну, к примеру, чтобы доехать из Йоркшира до Портсмута хватило жирка Пигги-Пенни. Прощаясь с «Саут Пасификом», я похитила приз, принадлежавший британскому Адмиралтейству. Сейчас, увы, займусь конокрадством, а что делать? Идти пешком на станцию нет смысла: нужной мне станции здесь просто нет».

Под эти размышления она проделала прежний путь до конюшни и опять нашла стойло Карри по уже привычному ржанию. Осторожно, опасаясь нечаянно поджечь сено, Джейн отыскала сбрую. Так же осторожно укрепила свечку на загородке и начала седлать коня.

«Много раз увидеть и хотя бы раз сделать», – любил повторять Лайонел папины слова. Они относились к морским узлам, заряженным пистолетам, перевязкам, забитым гвоздям, наточенным ножам и многому другому. Сейчас Джейн хвалила себя за то, что и сама следовала этому правилу: в Освалдби-Холле не раз видела, как седлают коней, да и сама, пока конюха нет, проделала эту операцию пару раз. Выяснилось: русская сбруя почти ничем не отличается от английской, а седлать трудно лишь потому, что мало света. «Интересно, если бы их царь и наша королева знали такие бытовые мелочи, была бы война или нет?» – отвлеклась Джейн на глупую мысль.

Впрочем, глупая или нет, а мысль эта помогла сосредоточиться и довести дело до конца. Карри был готов к поездке.

Джейн затушила свечу и через несколько секунд пожалела об этом: ворота конюшни все же оказались заперты. Она не стала разжигать огонь, а нашла в темноте засов, поняла, как он действует, открыла, а потом, не без труда, растворила ворота. Сделать это тихо было невозможно, и где-то послышались заспанные, удивлённые голоса.