Мародёры - Ансуз Александр - Страница 8

Агент заметила пришедшую женщину и, закончив разговор по телефону, обратилась к Асову:

– Подождите несколько минут, и мы продолжим.

– Хорошо, – ответил Асов и, встав со стула, прошел в комнату с вытяжкой. Мама сказала ему:

– Пойду подышу свежим воздухом. Он кивнул ей и зашел в комнату, оставив дверь приоткрытой. Прислонившись к косяку двери, Асов смотрел на гробы. Он перешел в эту комнату потому, что ему внезапно захотелось побыть одному. Саша принадлежал к той породе людей, которые предпочитают переносить свою боль в одиночестве. Он вздохнул, глядя на деревянные ящики, обитые материей, и понял, что переоценил свои силы, потому что неожиданно для себя тихо произнес:

– Папа, папа, папа. Как же так? – Его взгляд вдруг подернулся дымкой, которая была не чем иным, как влагой, внезапно исказившей изображение в глазах. Все вокруг расплылось и потеряло свои очертания, приняв вид нечетких пятен. Из груди вырвались рыдания, которые он, как мог, заглушил, но его всего трясло, по щекам текли слезы. Он плакал. Абсолютно неожиданно для себя. Он плакал, пытаясь не издать ни звука. Боясь, что кто-то это заметит, он взял край своего шарфа и прижал его ладонью левой руки к своим глазам.

Асов уже успел перенести многие тяготы и лишения, какие выпадают не каждому человеку. Но он не плакал уже много лет и успел забыть это чувство. То, что с ним сейчас произошло, не удивило его, он просто вспомнил, что это такое, и принял как есть. Теперь, одинокий и убитый горем, он стоял и плакал в комнатке с гробами. Он прятал свое горе, свои чувства и свою внезапную слабость, потому что четко осознавал, что он остался один и сейчас слабость для него непозволительна, как и нерешительность. Возможно, эта слабость не воспринималась бы окружающими негативно, но ему не хотелось, чтобы её видели. Сейчас его не волновали стыд и сочувствие к себе. Нет. Он просто оплакивал своего отца.

Асов стал медленно и глубоко дышать, но сомкнутые губы предательски дрожали. Затем он заставил себя ни о чем не думать, сосредоточившись взглядом на мерно и монотонно гудящей коробке из нержавеющей стали – вентиляторе в оконном проеме. Саша стал делать глубокие вдохи, как после напряженного бега. Одновременно он закрыл глаза и в конце глубокого вдоха закатывал глазные яблоки кверху. Такое движение глаз чуть раздражало участок мозга, который затормаживал нервную систему, успокаивая ее. Прием, который Асов заучил и апробировал ранее, подействовал и теперь.

Боясь, что глаза красные, а ресницы еще не высохли от слез, но не желая больше оставаться в этом помещении, он вышел в зал, намереваясь идти на улицу. Проходя мимо агента и сидящей перед ней за столом старушки, он услышал отрывок разговора:

– Да нет, не надо. Пусть все будет по-простому. Зачем ей это? – говорила старушка. – Мы с ней были просто соседи, – добавила она, как бы оправдываясь. При этом она укладывала в обычные целлофановые пакеты беспорядочно разбросанные по столу медали тускло-желтого цвета и маленькие книжечки документов в красных обложках.

«Значит, умерла фронтовичка, – решил Асов. – Настолько одинокая, что организовать похороны взялась соседка. При этом она не желает слишком обременять себя». Мгновенно перед мысленным взором Асова промелькнуло несколько вариантов, как одинокий ветеран мог оказаться в подобном положении. Старушка и агент быстро взглянули на Сашу, агент задержала свой взгляд на нем, но выражение ее лица не изменилось. На выходе Асов встретил маму, которая вернулась с улицы:

– Пойду покурю, – сказал он ей.

Морозный воздух подбодрил Асова. Он старался никогда не курить на улице, потому что при курении ослабевал иммунитет и можно было легко подхватить болезнь горла или легких, но в данный момент ему было все равно. Через несколько минут он уже смог подготовиться к новой встрече с давящей атмосферой похоронного бюро.

Из бюро вышла старушка, и Асов вернулся к агенту, которая продолжала что-то высчитывала на маленьком листочке бумаги. Мама сидела на одном из стульев, рядом со столом. Увидев Асова, агент оторвалась от своего занятия и спросила:

– Венки какие будете брать?

– Не знаю, – ответил Саша.

– Пойдемте посмотрим. Надписи на лентах какие делать? – снова спросила она. – Вот, смотрите, – указала она на большой венок треугольной формы, в середине которого искусственные цветы были раскрашены так, что образовывали российский триколор: – «От сына» или «Любим и скорбим»?

– Давайте так, от сына, – ответил Саша.

– А еще от родственников, от родителей?

– Не знаю, – снова сказал Асов, затем, сделав над собой усилие, добавил: – Ладно, пусть будут.

– А какие?

– Все равно, – ответил Саша.

Снова они вернулись за стол и стали ждать, когда агент закончит свои вычисления. В тишине мерно раздавался лишь гул вытяжки. Затем хлопнула входная дверь и в комнату вошла еще одна женщина в длинном черном пальто. Она была высокой, явно старше среднего возраста. Женщина перекинулась приветствием с агентом, и Асов понял, что это вторая агент. Она прошла в глубь комнаты, куда-то к вытяжке, и, открыв дверцу стоящего там шкафа, повесила в него пальто и положила шапку. Закончив ритуал разоблачения от верхней одежды, она прошла к зеркалу около входа в комнату и стала поправлять прическу. Асову очень много рассказали о ней ухоженное лицо и одежда, скрывавшаяся под пальто. Несмотря на возраст, она выглядела очень моложаво.

Первым делам Асов обратил внимание на то, что хотя она и работала в доме скорби, ее черные брюки были так туго натянуты на бедрах, что выделялось нижнее белье. Блузка была с яркими цветами. Между тем Саша поймал себя на мысли, что не может поймать ее взгляд. Ее глаза виновато бегали по комнате. «Интересно, сколько ей лет? – размышлял Асов. – Хотя у современной женщины уже невозможно определить возраст по внешнему виду. Школьницы выглядят как тридцатилетние, а тридцатилетние – без возраста. Да не секрет, что чрезмерная беспорядочная половая жизнь преждевременно старит». Поэтому он решил не угадывать ее возраст, а узнать: в чем же она виновата? Вскоре он понял.

– Ты водителя нашла? – спросила ее первая агент.

– Понимаешь, Света, – стала говорить она, почему-то глядя на Асова. – Никого нет. Я позвонила Олегу, Паше – никто не отвечает на звонки.

– Галя, какая разница. Есть же график дежурств. А клиентам наши проблемы знать не нужно. Ищи.

– Ну ни до кого дозвониться не могу, – снова сказала та.

– Кто дежурит по графику?

– Антон.

– Вот и звони.

– Сейчас, – она села за один из свободных столов, вытащила из его ящика бумажный лист и стала звонить по телефону на столе.

Асов угрюмо смотрел на нее. Он даже не допускал мысли о том, что не сможет выехать за телом. Внутренний голос подсказывал ему: успокойся и не думай об этом, не заботься. «Поезд? – думал он. – Нереально. Не договориться сейчас, за такое короткое время, с почтово-багажным. Потом грузовое такси до гарнизона: из Питера в глухомань Песковской области. Нереально. Выезжать нужно только отсюда и на автомобиле. Дура какая-то эта Галя». Саша обернулся к Свете и, пытаясь вызвать конкурентную неприязнь, спросил:

– А в «Ритуале» машины нет?

– Нет, нет, – поспешно ответила ему агент.

– Как спит? – Раздался голос Гали. – Поздно пришел? Но он сегодня дежурит, – виновато выдавила она из себя. – Нужно ехать за грузом в Песков. Как не встанет? Не поедет? Ладно, до свидания, – к удивлению Асова закончила та разговор и положила трубку.

«Ни хрена себе, – подумал Саша. – Да скажи у нас кто-нибудь, что он в свое дежурство не выйдет на работу, потому что всю ночь пьянствовал, а теперь отсыпается, и ему на все насрать, его бы мигом вышибли в „народное хозяйство“. Да уж, контора. Хотя, может быть, это и к лучшему. Доверять ответственную работу такому чму, да еще с похмелья, нельзя и даже опасно». Галя снова посмотрела на Асова и сказала:

– Я не знаю, что делать, – слишком быстро решила она. Асов еще не успел как следует разозлиться на нее, как Светлана Николаевна раздраженно произнесла: