Разговоры запросто - Роттердамский Эразм (Дезидерий) - Страница 94

94

Спуд. Совет, поистине, превосходный. Но как бы сделать, чтобы все веселились?

Апиций. Это отчасти в твоих руках.

Спуд. Не понимаю.

Апиций. Ты ведь помнишь:

«Но прежде — радушье Лиц» .

Спуд. Это ты к чему?

Апиций. К тому, чтобы ты встречал гостей радушно и заговаривал с ними весело, всякий раз приноровляя свою речь к возрасту, расположению духа и характеру гостя.

Спуд. Подойду ближе — может, пойму лучше.

Апиций. Ты знаешь языки своих гостей?

Спуд. Почти что всех.

Апиций. Время от времени заговаривай с каждым на его языке, а чтобы застолье оживляли приятные рассказы, смешивай разные предметы, но лишь такие, которые всем доставляют радостные воспоминания, огорчить же не способны никого.

Спуд. О каких предметах ты толкуешь?

Апиций. У всякого человека особый склад натуры, и эти особенности ты вернее разглядишь сам. Я коснусь немногих случаев, и то в общем. Старики любят вспоминать про то, что многими забыто: они преданы далеким временам, когда были молоды сами. Почтенным матерям семейства приятно освежить в памяти те годы, когда к ним сватались женихи. Моряки и все прочие, кто посещал дальние страны, охотно рассказывают о том, чего никто не видел и чему каждый дивится. Милы, как гласит пословица, и воспоминания о пережитых бедствиях, — если, конечно, они не были сопряжены с позором, — например, о войнах, путешествиях, кораблекрушениях. Наконец, каждому приятно поговорить о своем искусстве, о тех вещах, в которых он сведущ и опытен.

Это самые общие черты. Особенные же пристрастия людей нельзя ни описать, ни перечислить, но вот для примера: один жаден до славы, другой хочет прослыть ученым, третий радуется, если его считают богачом, тот разговорчив, этот немногословен, иные угрюмы, иные любезны. Есть люди, которые не желают выглядеть стариками, хоть они уже стары, а есть и такие, которые хотят казаться старше своих лет, в надежде вызвать изумление тем, как хорошо они сохранились. Есть женщины, которые довольны своею наружностью, есть и дурнушки. Разобравшись в этих пристрастиях, ты легко направишь беседу так, чтобы она была приятна любому, и обойдешь все, что может вызвать тягостное ощущение.

Спуд. Да, ты владеешь застольным искусством в совершенстве!

Апиций. Ха! Если бы я извел столько же времени на оба права[458], медицину и богословие, сколько на это искусство, я бы уже давно стяжал и звание, и лавры доктора и меж законоведами, и среди врачей, и у богословов!

Спуд. Охотно верю.

Апиций. Но послушай, не допусти ошибки! Смотри, чтобы беседа не затянулась слишком надолго и не завершилась опьянением своего рода. Нет ничего приятнее вина, если пить с умом, но нет и ничего противнее, если нахлебаться сверх всякого разуменья. Точно так же и с беседою.

Спуд. Правильно ты предупреждаешь. Но какое предложишь против этого средство?

Апиций. Как только почуешь в воздухе ??? ???-??? ?????[459] прерви разговор при первой же возможности и направь его в иную сторону. Думаю, тебе излишне напоминать, чтобы беседа никому не разбередила старую рану: ведь еще Платон держался того суждения, что на пирах должно врачевать недуги — с помощью вина, которое разгоняет печаль и стирает память об обидах. Но вот что нелишне тебе напомнить: не надоедай гостям слишком частыми здравицами. Впрочем, если ты время от времени поднимешься с места и подойдешь то к одному, то к другому с любезным и ласковым словом, — это хорошо: роль хорошего хозяина требует движения. Нет, однако ж, ничего грубее, как объяснять, что за кушанье перед гостем, и как оно приготовлено, и какая ему цена. То же относится и к вину. Лучше даже несколько преуменьшить цену, хотя чрезмерное преуменьшение ничем не отличается от хвастовства. Довольно дважды, в крайнем случае трижды повторить: «Не обессудьте. Обед, может, и не слишком хорош, зато намерения самые лучшие». Угощение сдабривай шутками, но — будь осторожен! — без малейшей злобы. Не повредит, если иногда перебросишься с гостем несколькими словами на его языке. Да, и еще одно: надо было сказать в самом начале, а я только сейчас сообразил.

Спуд. О чем ты?

Апиций. Если рассаживать гостей по жребию тебе не нравится, выбери троих, самых веселых и речистых, и одного помести во главе стола, другого — на противоположном краю, третьего — посередине, чтобы они гнали прочь молчание и угрюмость остальных. А если ты увидишь, что застолье слишком тихое и унылое пли, наоборот, слишком шумное и беспорядочное, или даже что до драки недалеко…

Спуд. Это у нас часто бывает. Что ж тогда делать?

Апиций. Послушай, какое средство я сам применял много раз.

Спуд. Слушаю.

Апиций. Вели привести двух мимов или ????????????[460], чтобы они молча, без слов, разыграли какую-нибудь смешную сценку.

Спуд. Почему «без слов»?

Апиций. Чтобы все получили одинаковое удовольствие, они либо вовсе не должны говорить, либо пусть говорят на языке, всем одинаково незнакомом. Тех, кто изъясняется телодвижениями, все и поймут одинаково.

Спуд. Какую сценку ты имеешь в виду? Мне не очень ясно.

Апиций. Да их без числа! Ну, скажем, жена спорит с мужем, кто в доме главнее, или что-нибудь еще из повседневной жизни. Чем смешнее будет игра, тем больше всем удовольствия. Только пусть они будут полушутами: настоящие шуты иногда сдуру наболтают такого, что может оскорбить.

Спуд. Ком да всегда будет к тебе благосклонен за эти верные и чистосердечные советы, которые я получил.

Апиций. В завершение прибавлю или, точнее, повторю то, что уже сказал вначале: не лезь из кожи вон, чтобы угодить всем, и не только в этом случае, но и вообще в жизни, — тогда скорее всем угодишь. Ведь лучшее из житейских правил — «ничего сверх меры».

О вещах и наименованиях

Беат. Бонифаций

Беат. Бонифацию — доброго здоровья!

Бонифаций. Доброго и тебе здоровья, Беат, здравствуй! Но если бы еще каждый из нас обладал тем свойством, которое обозначают наши имена, — ты был бы богат, а я красив!…

Беат. А разве иметь пышное и громкое имя — так уже мало, по-твоему?

Бонифаций. По-моему, имя вообще ничего не значит, если нет самой вещи.

Беат. Но многие смертные судят иначе.

Бонифаций. Может быть, они и смертные, но люди — едва ли.

Беат. И люди тоже, мой милый, если только ты не считаешь, что и в наши дни разгуливают ослы и верблюды в людском обличий.

Бонифаций. Скорее уж я в это поверю, чем в то, что смертные, которые имя ценят дороже вещи, — люди.

Беат. Я готов согласиться, что в известных случаях большинство предпочитает вещь имени, но часто — наоборот.

Бонифаций. Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

Беат. Да мы сами тому примером. Ты зовешься Бонифацием-Прекрасноликим, и так оно на самом деле и есть. Но если бы настала необходимость лишиться одного из двух — либо имени, либо прекрасного лика, что бы ты предпочел: быть некрасивым или из Бонифация сделаться Корнелием?

Бонифаций. Я предпочел бы прозываться хоть и Ферситом,[461] чем иметь безобразную наружность! Впрочем, хороша ли она теперь, не знаю.

Беат. Вот и я так же, если бы был богат и если бы предстояло отказаться либо от богатства, либо от имени, предпочел бы получить имя Ира[462], чем остаться нищим.

Бонифаций. Вполне с тобою согласен.

Беат. Да не иначе, мне думается, выбрали бы и другие, кто наделен крепким здоровьем или иными телесными достоинствами.

вернуться

457

Овидий, «Метаморфозы», VIII, 677—678 (из рассказа о радушии Филемона и Бавкиды, которые принимали в своей убогой хижине богов Юпитера и Меркурия, даже и не подозревая того, кто эти гости).

вернуться

458

то есть на императорское (гражданское) и каноническое (церковное).

вернуться

459

Опьянение без вина (греч.).

вернуться

460

Возбуждающих смех, шутников (греч.).

вернуться

461

См. прим. к диалогу «Поклонник и девица».

вернуться

462

См. прим. к «Разговору нищей братии» (объяснение имени Ирид).