Секрет государственной важности - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 29

— Уйдут. И пусть уходят. Не до поросят свинье, коль ее саму на огне палят. Кроме того, в русский дом можно входить, только угождая хозяину… Ну их!.. Где ваша сестра, Надюша, ведь она была с вами?

— Ее мужа убили. Сейчас она машинистка в одном советском учреждении. Наш осведомитель. Вы не представляете, Николай Иванович, что стало с Надей, — она живет только мыслями о мщении. Мне и то порой жутко с ней говорить. Боюсь я за нее — вдруг сорвется? Ведь мы с такими тоже не стесняемся. Недавно поймали с поличным одну учительницу. Раньше на нас работала, потом раскаялась, переметнулась к красным. Что же, пришлось прийти к ней на дом: сняли люстру и на ее место повесили хозяйку.

Курзсов, ничего не ответив, спросил:

— А полковник Смолянинов, как он у вас?

— А, интеллигент, из колокольных дворян. Последнее время скрывался в лесу, жил охотой. Жизнь его кончилась неожиданно: опершись о дуло винтовки, он по неосторожности выстрелил. Другие говорили, что застрелился сознательно. Задумываться стал над смыслом жизни, — вздохнул Рязанцев. Он прикрыл пальцами усталые глаза, так и продолжал говорить: — Трудно представить, что творится в нашем лагере. Люди измучены. Многие послали к черту все и всяческие идеалы: хотят спокойно спать и есть хлеб каждый день. — Он открыл глаза. — Поймите, Николай Иванович, их тоже нельзя строго судить: человек не камень.

— Понять можно — простить нельзя, — жестко ответил Курасов.

— Ну, а некоторых все это укрепляет во взглядах. Они пойдут на все, никогда не изменят.

— Вот таких мы и должны привлекать к нашему делу, Владимир Алексеевич. Я надеюсь на вас как на самого себя.

Глава одиннадцатая

НА «СИНЕМ ТЮЛЕНЕ» ТВОРЯТСЯ СТРАННЫЕ ВЕЩИ

В полированную капитанскую каюту вошел старший механик Фомичев. Он был в синем рабочем кителе, изрядно перепачканном в масле и копоти. Толстяк запыхался и тяжело дышал.

— Почему пароход еле ползет, как старая кляча? — едва переступив порог, услышал он тонкий начальственный голос. — Я всегда думал, что вы настоящий механик…

Для маленькой фигурки капитана кресло было чересчур широким.

— А я всегда думал, что вы умеете держать себя, Оскар Казимирович… — огрызнулся стармех. — Почему вы разговариваете со мной таким тоном? — Он гордо поднял голову с копной серебряных волос.

— Прошу вас, Николай Анисимович, — спохватился Гроссе, — я не хотел обидеть, прошу садиться. В это тяжелое время мы не должны ссориться.

Ничего не ответив, Фомичев осторожно опустил громоздкое тело на ковровую раскладушку, которую капитан держал специально для него. Иногда времени для переодевания не было, а на диван в рабочем платье садиться не полагалось.

— Мы опаздываем, Николай Анисимович, — беспокойно шевелился в кресле капитан. — Я имею самый строгий приказ, — он возвысил голос, — личный приказ его превосходительства господина Меркулова. Еще вчера мы должны были быть на месте… Должны. А мы едва прошли полпути. Поймите, мы на войне и с нас требуют, как с солдат. Пока мы тут шлепаем, проклятые партизаны могут улетучиться.

Из клетки, окрашенной под серебро, послышалось хлопанье крыльев и писк. Капитан вскочил.

— Моя канареечка, моя птиченька… Она хочет пить, я совсем забыл тебя, — засюсюкал Гроссе. — Извините, Николай Анисимович. — Капитан вынул из клетки фарфоровое блюдечко, сполоснул его под умывальником, налил воды.

— Наказывать партизан не входит в мои обязанности, Оскар Казимирович, — сказал стармех, следя за хлопотами капитана. — Должен вам сказать, — помолчав, продолжал он, — на пароходе творится что-то непонятное: то одно, то другое…

— Вы погубите бедную птичку, — замахал руками капитан, увидя, что Фомичев разминает папиросу. — Я сам выхожу курить на палубу!

Механик пожал плечами и сунул папироску за ухо.

— Мы, как вам известно, чуть не остались без пресной воды, — пододвинулся он к капитану вместе с раскладушкой; изрядно изрытое оспой лицо стармеха покраснело. — Кто открыл забортный клапан? Потом совершенно случайно удалось предотвратить взрыв котла. В лучшем случае посадили бы топки.

— Взрыв котла? Как это возможно-с, Николай Анисимович?! — воскликнул, заерзав, Гроссе. Его маленькие глазки впились в стармеха.

— Очень просто, — ответил Фомичев. — Краники водомерного стекла оказались закрытыми. Уровень воды держался все время на одном месте. Сначала я и это отнес к случайности… Относил до вчерашнего дня… Может быть, все же разрешите закурить?

— Оказался открытым клапан, оказались закрытыми краники… — бормотал Гроссе. Ничего не ответив стармеху, он вынес клетку с канарейкой в ванную и тщательно прикрыл дверь.

Фомичев привычно вытер чистой ветошью руки со следами давнего ожога, взял из-за уха папиросу и подождал, пока капитан не набьет свою трубку. Оба закурили.

Николай Анисимович прошел большую школу. На море он попал совсем еще мальчиком, долго плавал в учениках, потом кочегаром и машинистом. На военном флоте окончил классы машинных унтер-офицеров самостоятельного управления. Дослужился до кондукторов. Собственно, он получил права старшего механика долголетней службой и неиссякаемым усердием. И вот теперь, когда скоплен небольшой капиталец, построен уютный дом на Первой речке, появились большевики и каким-то образом оказались врагами многих капитанов и старших механиков. С большевиками Николаю Анисимовичу самому встречаться не приходилось, а многочисленные крикуны из других партий, выходцы из круга его знакомых, таких же обеспеченных людей, как сам, порядком задурили ему голову. Первое время Фомичев прислушивался к эсерам, потом к меньшевикам, затем его сердце пленили анархисты, а сейчас, плавая с капитаном Гроссе, он почти готов был голосовать за монархию. Николая Анисимовича запугивали большевиками, и он был уверен, что лишится всех своих прав и состояния, лишь только они возьмут власть. А расстаться с житейским благополучием для него было не так просто… Главной гирей на политических весах были несколько тысяч долларов, предусмотрительно положенные им в шанхайское отделение лондонского банка.

В прошлом году Николай Анисимович был избран в Народное собрание, немало гордился своим депутатством. Как же, член парламента! Он поначалу и вправду воображал, что представляет народ и решает судьбы государства. Он не пропустил ни одного заседания.

В прошлом году белоповстанцы двигались на север и брали город за городом — казалось, наступил перелом. Однако успех был временным. Народоармейцы под командованием Василия Блюхера в тяжелейших условиях зимней стужи остановили белые войска под Волочаевкой и погнали их к морю. Каппелевцев спасли японцы: они задержали натиск красных войск.

Тут и пошли недоразумения. Народное собрание, под давлением местной буржуазии, попыталось ограничить власть братьев Меркуловых.

Глухая борьба велась долго и настойчиво. У Меркуловых нашлись сильные покровители. Сам Фомичев с трибуны порядком накричался в его защиту и поссорился со многими друзьями.

Меркуловы решили собрание распустить.

Вот тут Николай Анисимович и заколебался. Несогласные депутаты 31 мая обосновались в бывшем адмиральском доме на Светланке и решили сопротивляться. На чрезвычайном заседании постановили свергнуть меркуловское правительство, арестовать братьев и взять всю полноту власти на себя. Но Меркуловых арестовать не удалось; возникло двоевластие.

Генерал Молчанов взял сторону Народного собрания. Генерал Глебов и контр-адмирал Старк, командующий сибирской флотилией, поддерживали Меркуловых. По Владивостоку прошел слух, что и японцы им помогают. Николаю Анисимовичу очень не понравилось это японское заступничество.

Затянувшаяся борьба держала всех в напряжении. Депутаты Народного собрания чувствовали себя как в мышеловке. Меркуловы пустились во все тяжкие. Однажды на глазах Николая Анисимовича к зданию, где заседал совет управляющих, неожиданно подъехала городская пожарная команда, как бы для тушения пожара. Пожарниками оказались переодетые добровольцы из отряда генерала Глебова. Они хотели арестовать министров. Маскарад был своевременно обнаружен, и «пожарники» получили отпор от охранявших здание каппелевцев. А на следующий день губернатор Владивостока депутат Густов был избит глебовцами. В помещение Народного собрания бросили бомбу, был убит солдат-охранник.