Секрет государственной важности - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 41

Генерал очнулся. Курасов, развались в кресле и положив ногу на ногу, курил.

— Мы, — сказал Дитерихс, вздохнув, — должны доказать, что на русской земле остались еще люди, протестующие против Советов с оружием в руках.

— Доказать… кому?

— Неужели вам непонятно, полковник? — стал снова раздражаться правитель. — Нам необходимо военное выступление в Забайкалье, без него мы задохнемся. Но предварительно мы должны растрепать красные силы. — Дитерихс облизнул кончики пальцев. Когда он волновался, в них ощущалась противная сухость.

— А если нас постигнет неудача? Недавно я получил тревожные сведения. Западные горизонты не радуют. Возможна переброска из Читы красных подкреплений. Генерал Верж-бицкий считает всякое военное выступление заранее обреченным…

— Вержбицкий? А генерал Молчанов утверждает другое. Если восстание в Забайкалье не вспыхнет, то мы не сможем удержаться в Приамурье. Если…

— Значит, ваше превосходительство, у нас только одна надежда — забайкальское белое подполье? — Курасов решил договорить до конца.

— К счастью, есть еще одна сила.

— Именно?

— Если мы достаточно ясно покажем миру, что на русской земле с оружием в руках борются русские люди, то… — правитель поднял блеклые глаза на полковника, — то японцы могут остаться. В Токио есть влиятельные политические круги, которые позаботятся об этом.

— Ваше превосходительство, — не удержался полковник, — только что вы хотели видеть Приамурье без японцев. Вы говорили…

— К сожалению, красная угроза проникла глубже, чем я ожидал, — чуть поколебавшись, сказал Дитерихс. — Психологически Приамурский край готов, пожалуй, принять большевиков.

— В таком случае я отказываюсь понимать, генерал, для чего прольется кровь солдат и офицеров? За японское благополучие? Чтобы они могли получше укрепиться на русской земле?

— Я сам… Я, собственно говоря… — в замешательстве промямлил Дитерихс и еще раз облизал пальцы. Руки у него были белые и какие-то совсем мертвые.

— Слишком дорогая цена за два месяца власти… призрачной.

— В Чанчуне скоро начнется решающая конференция, и… и наши действия могут…

— Значит, наши военные действия — спектакль для делегатов конференции? Это авантюра, генерал!

— Когда она удается, авантюристов называют великими государственными людьми, — хладнокровно сказал Дитерихс.

— Я думал, русские солдаты, те, что прошли Сибирь, перенесли столько… — Курасов запнулся, выдержка готова была покинуть его. — Я думал, что они заслуживают лучшей участи.

— Полковник, — внушительно сказал Дитерихс, — если мы сорвем конференцию, задержится вывод японских войск из Приамурья. Вы понимаете — это блестящая победа белого движения на востоке России!

— Я утверждаю, что интервенция приносит нам только вред, — жестко возразил Курасов. — Японцев интересует своя выгода, а на Россию им плевать. Вмешательство иностранцев позволяет большевикам играть на патриотических чувствах народа. Опора на иностранные штыки, а не на собственные силы разлагает белое движение…

— Полковник, вы, вы… вы демократ! — тончайше вскричал Дитерихс.

— Ваше превосходительство…

— Я вас не задерживаю! — бушевал генерал.

— Счастливо оставаться, ваше превосходительство.

Но Дитерихс уже сник:

— Ах, подождите… Вернитесь, дорогой полковник.

Курасов остановился.

— Спиридон Денисович вчера мне доверительно сообщил, что большие надежды… весьма большие…

— Спиридон Денисович, ваше превосходительство, каналья, каких поискать, — злорадно сказал Курасов.

— Вы решили меня сегодня добить, полковник.

— Вы должны знать правду. Меркуловы уже наворовали миллионы, а теперь готовятся тягу дать.

— Доказательства! — побагровел Дитерихс. — Извольте дать доказательства! — Он ударил сухоньким кулачком об стол. — Я упеку их на каторгу, вышлю за пределы края… Извольте дать доказательства!

— Ничего вы не сделаете, дорогой генерал, ни-че-го. Пока японцы здесь, Меркуловы в безопасности. Вам я сказал это лишь для того, чтобы вы лучше знали ваших помощников.

— Что же вы предлагаете, Николай Иванович, что, по-вашему, нужно, чтобы спасти положение? — Генерал как-то сразу успокоился и хитро прищурил глаза.

— Время работает против нас, и работает беспощадно и быстро. Сегодня наша власть здесь — тень, бледнеющая с каждым днем. — Курасов не говорил — забивал гвозди. — Мое мнение? Немедленно начинать подготовку к эвакуации войск. Последний японец должен сесть на корабль после того, как будет посажен наш последний солдат. Вывезти за границу нужно и военных и гражданских — всех желающих. Это наша святая обязанность… Тогда меньше прольется русской крови и больше уцелеет солдат… Все остальное, ваше превосходительство, ей-богу, никому не нужная забава…

Как только Дитерихс сказал, что японцы спасут Россию, Курасов сразу положил на него крест. «Как я мог даже подумать, — злился он на себя, — что генерал с такой фамилией поможет России? Лошадник был, лошадником и остался. — Полковник вспомнил былое увлечение Дитерихса. — Мы сами, без таких, как он, спасем Россию. Но только сами, своими руками, никакие иностранцы нам не помогут».

— Ах, как вы прямолинейны, полковник! — обиженно покачал головой правитель. — Все не так страшно, как вам рисуется. Японский император не допустит распространения революционной заразы ни здесь, ни у себя в стране. Ее надо уничтожить тут, на морских границах, ибо кто дотропется до антихристова огня, тот не может не загореться.

Курасов только вздохнул.

— Вы все же надеетесь на японцев, ваше превосходительство?

— По-вашему, я принял власть и великие заботы только для того, чтобы эвакуировать из Приамурского края войска? Это может сделать любой интендант…

Дитерихс замолчал, скорбно опустив углы губ.

В этот момент за дверью послышался топот тяжелых сапог, приглушенный спор. Дверь распахнулась, и на пороге возник унтер-офицер с огромными кулачищами.

— Господин генерал, разрешите обратиться к господину полковнику, — сказал он вытянувшись.

— Пожалуйста, голубчик, обращайся, — промямлил Дитерихс.

— Господин полковник, вам срочная депеша.

— Давай. — Курасов протянул руку.

Отбивая шаг, унтер-офицер подошел и передал ему пакет из серой оберточной бумаги с пятью сургучными печатями. Курасов сломал печати.

«Задержана доставкой тчк Творятся подозрительные вещи тчк Предполагаю бухте Орлиной на пароход проникли партизаны тчк Сыротестов бездействует тчк Прошу ваших указаний тчк Иван Курочкин».

— Можешь идти, — обернулся к посыльному Курасов. Небрежно сунув телеграмму в карман, он встал. — Простите, Михаил Константинович, по долгу службы я вынужден вас покинуть… Ничего особенного, — ответил Курасов на вопрошающий генеральский взгляд, а про себя с тревогой думал: «Задержана доставкой, непонятно… Опять партизаны. Дело запутывается… дьявольщина!» — Дай бог, ваше превосходительство, чтобы все было хорошо, — сказал он вслух. — Однако прошу: не верьте политиканам, пекущимся о своей выгоде. Если захотите знать истинное положение дел — я всегда к вашим услугам… И не думайте, что эвакуировать двадцать пять тысяч человек очень просто… Я рад, ваше превосходительство, откровенной беседе. Спасибо за прекрасный обед.

«Слишком достойный человек полковник Курасов, — думал Дитерихс, оставшись один. — Но французы говорят: если достоинства продолжаются дольше, чем надо, и обнаруживаются не тогда, когда надо, и не там, где надо, они переходят в недостатки. — Генерал отхлебнул из бокала, подержал вино во рту и опять воззрился на зеленые стены. — Черт возьми, сегодня Колчак не дает мне покоя… А ведь многие тогда верили, что я витаю в грезах, верю в высшую небесную волю и в чудесное избавление от большевиков… Гм, если бы не эта маскировка, колчаковские генералы не пощадили бы меня. Религиозность — превосходная ширма! Глубоко верующий?! — усмехнулся Дитерихс. — Как все, ни больше ни меньше. Безобидный, выживший из ума генерал! Так думают про меня многие сейчас. Пусть думают, дуракам в России всегда жилось легче… Что мне Россия? Когда я ем ее хлеб — ну, тогда понятно, приходится быть русским. Но скоро, очень скоро называться русским будет невыгодно. Они теперь мало стоят в глазах иностранцев. А вот такие спасители России, как Врангель, имеют право на признание и почет. Разницы, собственно говоря, между нами нет. Генерал Врангель на западе России, генерал Дитерихс — на востоке. Надо продолжать борьбу, чужие жизни стоят очень дешево. Я должен не просто покинуть край, а уйти героем. А там пусть русские Иваны грызут друг другу глотки…»