Пасынок судьбы - Русанов Владислав Адольфович - Страница 67

– Прям на нас прет, – шепнул Ярош. – Что делать-то будем?

– Не знаю, – совершенно честно ответил рыцарь.

Где же навья? Ей, нежити, возможно, и удастся совладать с ожившим трупом, заставить подчиняться, а то и вовсе упокоить. А что? Сумела поднять, сумеет и обратно уложить.

– Ох, и не по себе мне, – голос разбойника слегка дрожал, но пред лицом смертельной угрозы он только пошире расставил ноги и кинул на тетиву новую стрелу.

Дракон приблизился на расстояние каких-то двадцати шагов. Пятнадцати, десяти…

Годимир поднял меч.

Ящер остановился в пяти шагах. Плоская голова покачивалась на высоте двух человеческих ростов.

Хороший бой. Славный бой. Весело…

Откуда взялись эти слова в голове рыцаря? Слышат ли их его спутники?

Он завертел головой, но по неподвижным лицам Яроша и Аделии понял – нет, не слышат.

Не крутись, рыцарь Годимир. Не ровен час, шею скрутишь. Лучше готовь свой меч.

Дракон наклонил голову. От него пахло засохшим пергаментом и свежей кровью. Широкая пасть, бездонные ноздри, широкие пластинки чешуи на лбу и темени. И глаза…

Глаза цвета спелой лещины, знакомые до боли. И зрачок – не змеиная вертикальная щель, какой должен иметь уважающий себя гад, а круглый, как у человека, как у…

– Это ты?

Я. Узнал, рыцарь Годимир.

– Как же так?

Не время сейчас… Помнишь, что я тебе говорила?

– Что?

Ты хотел убить дракона. Ты убьешь дракона.

– Нет! Ты что? Ведь я тебя убью!

Я мертвая больше четырех сотен лет. Пока что я удерживаю дракона. Но долго не смогу. Ты должен…

Шея гада судорожно дернулась. Глаза на мгновение пожелтели, зрачок сузился и вытянулся. Но лишь на миг. А после голос вновь зазвучал в голове словинца.

Ты видел? Он сильный. Очень сильный. Я истратила почти всю силу, чтобы подчинить его в бою. Если он вырвется… Даже думать не хочу.

– Но как я могу тебя убивать? – возмутился Годимир. – Платить злом за добро?

Кто может точно сказать – что есть зло, а что добро?

Зрачки навьи снова сменились зрачками дракона. На это раз дольше. Гораздо дольше…

– Погоди! – воскликнул рыцарь. – Держись! Не сдавайся!

Мне очень тяжело. Едва не упустила. Торопись…

– Эй, погоди! Что значит – «торопись»?

Ты не выглядишь тупым, рыцарь Годимир. Бери меч! Ну же!!!

Мысли навьи становились все более обрывочными. Влетали в голову, словно воробьи под стреху, шумно дрались за остатки зерна и вылетали.

– Постой! Как-нибудь можно тебя выпустить? Ну, расколдовать там…

Ты… чародей?

– Нет!

– Тогда… бери… меч… Быстрее, рыцарь Годимир… Я… не в силах…

Дракон сгорбил спину, расправил и опустил к земле крылья. Шея его изогнулась, будто у лебедя, а глаза… Рыцарь ясно видел – этой ночью было светло, как днем – глаза стали в одночасье холодными и бездушными глазами ящера, гада, который обрел временное подобие жизни, способность убивать и вновь ощутить на нёбе забытый вкус горячей крови…

Откуда вывернулся Мохнопятик? Где он прятался до сих пор?

Полубобер-полукрыса кинулся дракону под ноги, застрекотал, зацокал по-своему. Голый хвост метался из стороны в сторону и хлестал зверя по бокам.

Годимиру показалось, что он понял, о чем кричит Мохнопятик. Верный слуга звал хозяйку, умолял ее вернуться, не бросать бедного, слабого Мохнопята одного с противными, злыми людьми.

Стремительным движением дракон взмахнул лапой. Крючковатые когти сжались вокруг мохнатого тела. Хруст ломающегося хребта слился в предсмертным визгом.

Ящер отбросил изломанный труп.

Оскаленная морда метнулась к Годимиру.

Рыцарь прыгнул в сторону. Ударил из пируэта, добавляя разворотом тела скорости и силы мечу. И попал…

Клинок вонзился между черепом гада и первым позвонком. Прошел насквозь легче, чем можно было ожидать, встретился с замшелым валуном, жалобно зазвенел и раскололся.

Годимир рухнул на колени, отбросил бесполезный эфес с торчащей из него пядью стали.

Жизнь оставила дракона сразу. Обычно холоднокровные гады так не умирают. Но ведь он не мог считаться живым. Питавшая его магия навьи ушла мгновенно и без остатка.

Где-то позади и над головой зазвенел восторженный голос Олешека:

– Ух ты, пан рыцарь! Убил-таки! Вот молодец! Теперь и в Ошмяны можно! А то и в Стрешин…

Ярош бесцеремонно сгреб шпильмана за ворот зипуна, придавил так, что горло певца перехватило, уткнулся бородой в ухо и что-то горячо зашептал, зыркая глазами в сторону Годимира.

– Да все, все… – дергался, пытаясь вырваться, Олешек, но не тут-то было. Разбойник держал крепко и не отпускал, а толкал перед собой к пещере. – Да брось же меня, говорю! – сипел шпильман. – Понял! Не дурак!

Ярош оттолкнул музыканта так, что тот сел задом на угловатый камень, сплюнул и отвернулся. Олешек, потирая ушибленную ягодицу, прошипел сквозь зубы нелицеприятные слова, но после махнул рукой и тоже отвернулся. Ссутулил плечи и замер.

Годимир поднял голову и посмотрел на небо. Судя по положению луны, дело шло к рассвету. Подгоняемые невесть откуда взявшимся ветерком облака начали затягивать звезды, будто пожирали их одну за другой гигантской пастью.

Аделия приблизилась неслышными шагами, тронул узкой ладошкой рыцаря за плечо, но ничего не сказала и удалилась так же, как и пришла.

Он простоял на коленях, сохраняя отрешенную неподвижность, до зари, когда склоны гор окрасились розовым, а ночная тьма начала отступать, собираясь в узкие длинные тени от деревьев и камней.

Слышал, как Ярош стучит кремнем о кресало, высекает искру.

Его спутники уселись спинами к маленькому костру, защищая его от все усиливающегося ветра, а рыцарь продолжал стоять, ощущая в душе такую мерзость, словно не дракону голову отсек, а раненого товарища на поле боя мало того, что бросил, так еще и сапоги снял.

Солнце едва пробивалась сквозь обложившие небо тучи. Тяжелые, низкие, дождевые. Запахло дождем. Где-то вдалеке сверкнула голубоватая молния, через время донесся раскат грома.

А вместе с первыми тяжелыми холодными каплями, ударившими рыцаря по щекам, забарабанившими по темени, из лесу выехали люди. Дюжины полторы-две. Черные с желтым суркотты, на головах шишаки. Впереди на толстоногом коне с длинной, заплетенной в кончики, гривой и достигавшей едва ли не храпа челкой, ехал высокий пан, с трудом разместивший огромный живот на передней луке. На мохнатой шапке красовались три фазаньих пера. Рыжеватые с сединой усы топорщились под носом, словно свиная щетина, а кончики их нависали над уголками рта.

Годимир поднялся, притопнул, разгоняя кровь в затекших ногах.

– Пан Божидар?! – воскликнул он. – Какими судьбами?

Ошмянский каштелян грузно спрыгнул с коня. Бросил поводья носатому, узколицему оруженосцу. Опасливо обошел поверженного дракона. Покачал головой, останавливаясь рядом с Годимиром.

– Ты таки убил его, пан рыцарь! Не зря я в тебя верил, не зря! – И тут же сменил восторженный тон на деловитый. – Где сокровища?

– Какие? – опешил словинец.

– А такие! Драконы завсегда золото и каменья драгоценные собирают! Или скажешь, что уговор наш забыл, драконоборец?

– И что… – Годимир пожал плечами.

– Так веди! Эх, гляжу я на тебя и сомнения меня терзают. Половины для тебя, пан Годимир многовато будет. Ясное, нашедшему пещеру и дракона завалившему, доля полагается, но уж не больше десятой части. А остальное сокровище, не обессудь, в Ошмяны поедет. – Пан Божидар говорил нарочито бодро, оглядывая, тем не менее, с заметной брезгливостью поле недавнего боя.

– Куда вести? Куда поедет?

– Ты что, парень, умом тут тронулся? – загремел Божидар уже рассерженно. Пан каштелян еще раз посмотрел на дракона, изуродованные тела людоедов. Прибавил твердо: – Хотя не мудрено… Где логово-то? Скажи…

– Там, – махнул рукой Годимир.

Не тратя больше слова, пан Божидар герба Молотило свистнул своим людям и скрылся в черном лазе пещеры.

На сидевшую у шипящего костра и настороженно вскинувшую голову королевну он даже не посмотрел. Словно и знать не знал, и ведать не ведал…