Полуденная буря - Русанов Владислав Адольфович - Страница 67

67

Якобы нанялись они еще в жнивце в помощники рудознатцу из пришлых, с Юга, из Приозерной империи. Работал рудознатец аж на самого Экхарда, а потому особых трудностей с деньгами не испытывал. Платил хорошо, кормил как на убой. Да и работой слишком сильно не мордовал.

И все бы хорошо, но вышли однажды к порубке, где арданы, возглавляемые озерником, били шурф в поисках самоцветов, четверо пришлых людей. Вернее, выехали. И людей там было лишь трое. В привязанных к паре лошадей носилках кулем валялась хворая остроухая. Такая слабая, что впору в землю зарывать, не дожидаясь, когда оскверняющий землю и небо дух испустит. Вопреки здравому смыслу и человеческому ожиданию рудознатец начал лечить сидку. Или, скорее, помогать одному из приехавших с нею мужиков, который оказался знатоком всяких трав и лесных корешков. Второй мужик был пригорянин. По крайней мере, так про него сказал знахарь. Да и рожа его – смуглая, чернобородая, хоть и битая сединой, словно молью, – подходила на то, чтоб южанином сказаться. Третьей с ними была девка малоприметная. Судя по рыжей косе и конопухам, арданка самая что ни на есть настоящая. Но сам травник, ну никак на ардана не похожий, по масти скорее веселин или озерник, как и рудознатец, кликал ее дочкой.

Вот из-за этого знахаря с мужиками страх великий приключился. Удирали они по лесу сломя голову и даже товарища потеряли – кто знает, не заели ли бедолагу волки. По словам мужиков, выходило, что в начале златолиста попросили они вежливо рудознатца работу свернуть и в Фан-Белл возвращаться. Дескать, зима на носу, а тут по дому дел невпроворот, да бабы истосковались без мужниной ласки, да... Да мало ли какие еще причины найдутся, коль работать надоело? Рудознатец несознательный оказался – в драку полез. Получил обушком по голове. А второй озерник – кривоплечий с седой бородой – тут такое учинил! Разметал пятерых здоровых, вооруженных мужиков колдовством. Двоих из них на месте положил. Насмерть.

– А чего ж колдуну на вас Силу тратить вздумалось? – с ехидцей поинтересовался Муйрхейтах. – Что ж пригорянин сидел сложа руки? Я их породу знаю – ему таких, как вы, и десятерых мало. Если, конечно, взаправду он пригорянин, а не трейг, любящий бахвалиться сверх всякой меры.

– Так... это... – проблеял один из арданов, Брул, кажется, его звали. – Мы ж... это... Под самострелами его... того... держали... Его ж и боялись... того... этого... А кто ж от бороды ожидал-то... того...

– Что, непохож на великого чародея?

– Так... это... Где там... Обапол обаполом... А как почал нас валять по вырубке...

Муйрхейтах кинул тем мужикам пяток медных монет, чтоб хоть как-то снарядились и до дому смогли добраться. А сам сказанное запомнил.

Кто знает, авось пригодится?

Первый по-настоящему необычный случай из всех, о каких поведали ему за десяток дней. Если правда, само собой. Но арданы, кажись, такие напуганные были, что о брехне и не помыслили бы. Кисель поверил.

Чародей силы немалой – кривоплечий мужик. Светло-русый, борода в седине. Руки мозолистые, словно от тяжкой работы. Лесоруб или землекоп. А может, и старатель с северных приисков. Их там много по холмам у подножия Облачного кряжа раньше было. Сейчас горная порода обеднела. Самоцветов совсем мало, золота с серебром только на прокорм себе намывают тамошние работяги. Более-менее – лишь на Красной Лошади, на Южных Склонах, на Кривой Штольне да на... Нет, пожалуй, все. Остальные прииски не живут, а доживают.

С чародеем вместе – пригорянин. Черная борода тоже в седине. Вот интересно будет Бейоне на землячка стукануть. Она ж тоже оттудова, из Пригорья. Из особых примет пригорянина – левый глаз больной. Не раненый, а именно больной. Видать, заразу какую-то подцепил в лесу. Снаружи-то ему веко залечили – тот же травник своими отварами промывал каждый день, – а яблоко глазное усохло, сморщилось. И пользы с него теперь воину никакой. Он его тряпочкой постиранной прикрывал.

С ними девка-малолетка. Годов четырнадцать-пятнадцать. Рыжая. Веснушчатая. Серьезная не по годам.

С ними остроухая. Росту малого, щуплая. Ну, да они, остроухие, все дохловатые – голыми руками обычного мужика побороть троих надо. Больше про сидку ничего известно не было. Ни лица, ни волос ее арданы-беглецы не видели.

Лошадей, на которых подозрительные личности ехали, арданы описать не сумели. Муйрхейтах тому нисколько не удивился. Сам будучи уроженцем Ард’э’Клуэна, знал – не лошадники его земляки. Ну что тут поделаешь? Еще талуны так и сяк разбираются, и то в колесничных конях. А простой люд – где там...

От размышлений Муйрхейтаха отвлек вернувшийся Тусан.

– Три стрыгая мне в печенку! – Рябой весь вечер срывал злость на коне. Тот уже прижимал уши и лишний раз шевельнутся боялся. – Ничего они не знают! Мужики, песья кровь! А ровно бабы, кости соседям перемывают. Из всего, что за день запомнилось: к Роське-вдовице постояльцы заявились. С начала яблочника, как ейный муж на вожжах в конюшне зацепился, никого не было, понимаешь, а тут – нате, припожаловали.

– Хрена нам с того? – недовольно протянул Кисель.

– Так и я про что!

– Ладно, – Муйрхейтах махнул рукой разочарованно, – сколько у них харчевен-то?

– Три вроде бы...

– Пройдем по всем, поглядим. Понюхаем, что к чему. А как не вынюхаем ничего, соберемся разом где-нибудь... Ну, хоть у той вдовицы.

– Э-э, нет, командир, – пробасил из-за спины Гобрам. – Ежели у ней никого не было с почину осени, так и жрачки кот наплакал. Что за интерес салом с хлебом давиться?

– Думаешь? Тогда хоть в этих, – Муйрхейтах кивнул на близкую вывеску, – «Трех медведях», что ли?

– Это можно. Вон как дым с трубы шурует. Знать, готовят не по-детски. В самый раз на нашу ораву придется.

– Значит, порешили? – Тусан, просунув палец за ворот хауберка, почесал шею.

– Порешили. Дели по четыре. Сперва проверим все харчевни. С народом потолкуем. А потом и гульнем.

– Понял, Кисель! Левч, Кегрек, Бореек, Дудочник – в «Голову Мак Кехты» ко вдовушке. Гобрам, Берген и я – с командиром в «Три медведя». Остальные – там за поворотом «Черный сом». Все ясно? Выполняйте!

Конники приободрились. Нет, все-таки такой хорошей работы, кроме Киселя, никто им не предлагал. Ходи по харчевням, ешь, пей, служанок пощипывай за ляжки. И все за счет ард’э’клуэнской короны. А свезет, накопают чего-нибудь интересного, так звонкого серебра отсыплет леди-канцлер. На такую работу иного раз в жизни нанимают.

Ард’э’Клуэн, местечко Пузырь, харчевня, златолист, день четырнадцатый, после заката.

Не слишком хорошо я разбираюсь в пиве. Но, сдувая плотную шапку, съехавшую на край кружки, словно снег на горном карнизе, я не мог не признать – пивовары в Ард’э’Клуэне знатные.

Вообще-то пиво – один из любимейших напитков во всех северных королевствах. Ведь это у нас, в Приозерной империи, винограда созревает – ешь не хочу. И едят, и сушат впрок, и сок на вино давят. А здесь винная ягода считается изысканным и дорогим лакомством. Так же, как и вино, все больше привозное, да за головоломную цену. Не всякому барону или талуну по карману. Зато ячменя сколько хочешь вырастает. Почему бы пиво не варить?

Правда, в Повесье еще делают пшеничное вино. Или белое, как веселины его называют. От вина этот напиток так же далек, как император Луций, да живет он вечно, от забот старателей с прииска Красная Лошадь. Крепкий такой, что горло обжигает. Толком описать, как его готовят, не могу, потому что сам не знаю. Слышал, сбраживают пшеничные зерна, мед и дрожжи в бадье. После греют, а испаряющееся вино собирают на стенках котла с холодной водой или льдом. Чтоб не воняло пшеничное вино, очищают березовыми углями. Иногда настаивают на рябине или терне. Я пробовал его дважды. И оба раза, когда перемерз в холмах. Согревает быстро и надежно, не спорю, но голова наутро болит – не приведи Сущий. Не мой напиток – так для себя решил после.

Настоящего вина я не пробовал уже больше десяти лет. А вот пиво считал и считаю вкусным и полезным. Если не перебарщивать. Как писал великий мыслитель древности Сульпесиан, неумеренность всегда во вред здоровью.