Тарантул (илл. Н. Кочергина) - Матвеев Герман Иванович - Страница 42

— Почему же? По годам я действительно для вас мать.

— А все же, как вас по имени-отчеству?

— Анна Георгиевна.

— Очень приятно. Так я говорю, что вы, Анна Георгиевна, особенная женщина.

— Ничего во мне особенного нет. Самая обыкновенная, русская…

— Нет. У меня глаз наметан. Вы не иначе как профессорша. Я по всему замечаю. Вы, наверное, все книги прочитали, какие только на свете есть.

— Ну всех не только не прочитать, а не пересчитать. Но кое-что читала. И ребятишек когда-то обучала…

— Нигде не работаете?

— Ошибаетесь. Работаю. В ПВО нашего жакта.

— Это не то. Вечера у вас свободные?

— Пока — да.

Сысоев почесал подбородок, что делал в минуты напряженного размышления. Анна Георгиевна выжидательно посмотрела на него.

— Был у нас разговор среди машинистов: вот кончится война, пойдем в заграничное плавание — хорошо бы к тому времени подзаняться. Старший механик у нас человек сильно занятый, ему с нами некогда возиться.

— Так вы хотите язык изучать?

— Почему язык? — удивился машинист.

— Вы же сказали о заграничном плавании.

— А вы, случаем, не знаете ли язык?

— Знаю.

— Ох, мамаша! Да вы же клад! — обрадовался Сысоев.

— Но я только английский язык знаю.

— Английский. Ол райт! Да чего же лучше? Вот бы вы согласились нам уроки давать! Да вам тогда незачем и на рынок ходить. Кормили бы вас и поили…

— Пожалуйста. Я не знала, что сейчас кто-нибудь об учении думает.

— Очень даже думаем, только работы много. А по вечерам мы можем..

За чаем они оживленно обсудили так неожиданно родившуюся идею. Сысоев обещал сегодня же договориться со старшим механиком, а на следующей неделе уже начать занятия. Кружок будет маленький, но это, по мнению Анны Георгиевны, даже лучше, — обучение пойдет успешнее.

Распрощались они как старые знакомые; Сысоев взял под мышку узел и, весело насвистывая, отправился на судно.

11. Знакомство с ворами

Иван Васильевич работал в своем кабинете, когда в дверь постучали.

— Войдите.

Вошел Бураков. Он молча подошел к столу и сел на указанное майором кресло.

— Ну, докладывайте.

— Все сделано как нельзя удачней, товарищ майор. Крендель оказался на рынке, как вы и предполагали. Там же случайно я встретил Алексеева и познакомил их.

— Так. А чего вы хмуритесь?

— Кошки на сердце скребут, Иван Васильевич. Отправили мы хорошего парня в болото…

— Боитесь, что засосет?

— Нет, не засосет, но в грязи может перемазаться.

Иван Васильевич встал, несколько раз молча прошелся по кабинету. Затем снова сел за стол и сказал:

— Я думал об этом. Если бы не обстоятельства, если бы не крайняя необходимость, то, конечно, не стоило бы подвергать его такому испытанию. С другой стороны… лучше, если он пройдет через это болото под нашим наблюдением. Ничего, ничего. Алексеев — мальчишка волевой. У него цель в жизни есть, и он сознательно к делу относится.

— Я понимаю, Иван Васильевич, но все-таки неприятно.

— Н-да… Скажите мне, Бураков: если бы у вас был сын в таком возрасте, отправили бы вы его туда?

— Своего сына?

— Да. При этих обстоятельствах.

Бураков внимательно посмотрел на начальника и твердо сказал:

— Отправил бы… Но я бы ему сначала объяснил и следил бы…

— Следовательно, и сейчас вы должны поступать так, как поступили бы с сыном. Но думаю, что тревога ваша напрасна. Я давно присматриваюсь к нему. Парень падежный.

По набережной Фонтанки привел Шурка Крендель своего спасителя к Чернышеву мосту. Здесь стоял небольшой старинный дом.

Во двор дома свернул шедший впереди сгорбленный старичок с портфелем.

— Притопали! Ты подожди маленько внизу и подымайся по этой лестнице на третий этаж, — сказал вор.

— А чего ждать? — спросил Миша.

— Дома никого нет, а ключ у меня спрятан.

Перешагнув через лужу у двери, Крендель скрылся в подъезде. Скоро наверху раздался сильный стук, затем звонки. Миша подождал с минуту и начал неторопливо подниматься по лестнице. Стук и звонки повторились. «В чем дело? — подумал он. — И звонит, и стучит, а толку нет».

На площадке третьего этажа было четыре двери. Против правой двери стоял старичок, против левой, расположенной в глубине, — Шурка.

— Ну что?

— Да не открывают. Стучу, стучу, — сказал вор, подмигнув, и выругался.

Миша сразу догадался, что он выжидает, пока уйдет сосед.

Секунд через десять Крендель снова забарабанил в дверь.

Как назло, старику тоже не открывали. Каждый раз после Шуркиного стука он спокойно дергал за рукоятку звонка, поднимая за дверью сильный трезвон.

— Уснули они, что ли? — удивлялся старик, то поднимая, то опуская на пол пузатый портфель.

«А что, если у старика ключ тоже спрятан где-нибудь за обшивкой двери и он ждет, когда Шурке откроют? — подумал Миша. — Так они до ночи простоят».

Крендель снова зло выругался.

— Ай, Шурка! Кого же вы так ругаете? — спросил старик. — Ведь у вас в доме только сестра или мать…

— Вот их и ругаю.

— Это нехорошо. Надо сдерживаться.

— Не учи ученого… — с раздражением сказал вор.

Старик, видимо, знал нрав и воспитание своего соседа и поэтому замолчал.

Снова и снова принимались они стучать и звонить, но двери по-прежнему не открывались.

Сначала Мишу забавляла эта история и он ждал, чем она кончится, но наконец ему надоело и он потянул за рукав Кренделя:

— Идем. Я что-то скажу.

Они спустились вниз.

— Вы в одно время со стариком по лестнице поднимались? — спросил Миша.

— Ага. Я догнал его.

— Так я и думал. А теперь я подожду опять внизу, а ты иди открывай. Иди, иди, старику уже открыли.

Через минуту Миша вновь поднялся на третий этаж. У открытой двери его поджидал Крендель.

— Слушай! А как ты узнал, что ему открыли? — спросил он, едва Миша показался на лестнице.

— Химический анализ и алгебра.

— Ты по-русски скажи.

— Он ждал, когда ты уйдешь, — пояснил мальчик.

Квартира, в которой жил Крендель с матерью и сестрой, была небольшая, удобная, но темная. Окна выходили в темный двор, и даже днем нужно было зажигать свет. Крендель вышел из комнаты. Миша огляделся. Длинная комната была завешана и заставлена всевозможными вещами. В углу стояли три швейные машины, пианино, несколько патефонов, много ненужной мебели. На стенах висели гобелены, ковры, картины. И все это уплотнено до предела, как на складе. Только у входа, около печки, было оставлено немного свободного места.

С чашками в руках вернулся Крендель.

— Садись. Я чай поставил. Матка скоро придет — и поедим, — сказал он.

Крендель поставил чашки и достал из бокового кармана две продовольственные карточки.

— Сорвалась у меня сегодня одна. А эти здесь. Хотел выбросить, когда схватили, да не успел.

Из дальнейшего разговора Миша выяснил, что сестра Кренделя работала продавщицей в продовольственном магазине и с ее помощью воры получали продукты по краденым карточкам. Сестру Кренделя звали Тоня, по фамилии Кукушкина, но среди воров она имела прозвище — Тося Чинарик. Мать числилась где-то в швейной артели и работала на дому.

— А чьи это вещи? — спросил Миша.

— Матка собирает, — махнув рукой, сказал вор. — Копит, копит зачем-то. Все ей мало. Вот посадят нас с Тоськой, пускай тогда проедает все.

Крендель не договорил. В прихожей раздался стук, и он пошел открывать дверь.

В этом разговоре, проникнутом благодарностью и доверием к Мише, Крендель не употреблял жаргонных слов, ругался мало, и Миша потерял то напряженное чувство охотника, с каким пришел с рынка. Все стало как-то обыкновеннее. Но вот Крендель открыл дверь, и Миша замер. Следом за Кренделем в комнату вошел тот самый франт с нахальными глазами, который передал на рынке противогаз Горскому.