Ответный удар - Рясной Илья - Страница 16

Юсуп сошел с поезда. Перед ним была суетная, грязная, многолюдная, развратная, ненавистная, подлая Москва.

Он читал, что Гитлер хотел стереть с лица земли Москву и Петербург, чтобы ничто больше не напоминало о величии русской нации. Юсуп полностью разделял его мнение. Он бы заодно смел с лица земли и все оставшиеся города вместе с этими выродками.

На привокзальной площади к нему подскочили два милиционера.

— Документы, — потребовал один из них.

— Пожалуйста, — заискивающе улыбнулся Юсуп, протягивая паспорт.

— Гражданин Латвии, — сказал сержант, ознакомившись с латышским паспортом. Хорошо сделанный паспорт. Конечно, трудно было поверить в латышских предков Юсупа — но и не слишком он на кавказца похож.

Латышей Юсуп уважал. С ними его объединяла яростная ненависть к русским свиньям. И решимость бить их везде, где только возможно. И набирающие силу латышские спецслужбы всегда были рады помочь чеченским братьям, тем более получили на это добро издалека.

— Да. Всю жизнь там живу, — виновато развел руками Юсуп.

— Ну и жил бы с хуторянами, — зло сказал сержант. — Чего здесь-то надо?

— Дела. Бизнес.

— Ага, металлы цветные вывозить. Вали отсюда, — сержант протянул паспорт Юсупу.

— До свиданья, — произнес Юсуп.

"Ничего, скоро со всеми сочтемся», — подумал он. Со многими надо посчитаться. Опять навалилась сладостная истома. Хотелось работать кинжалом или пистолетом.

Юсуп гордился тем, что входил в самую лучшую террористическую группу. Басаевы, Радуевы — ничто по сравнению с Муссой. О них все знают — портреты на каждом столбе «Их разыскивает милиция». Мусса же владел искусством быть незаметным. Змеей жалить и скрываться в расселинах. Вот искусство настоящего воина.

Все, на месте. Теперь надо позаботиться о ночлеге — тут проблем нет, денег полно. А завтра установить через «Почтовый ящик» контакт с Муссой и готовиться к делу. Он не знал точно, что за дело впереди. Но те, кто предлагал ему работу, обещали, что вреда России будет не меньше, чем от Кавказской войны. А главное — обещали деньги. Деньги большие. За такие деньги он был готов лезть хоть в жерло вулкана…

Черный «Линкольн» мчался в скоростном ряду. Рядом мелькали желтые такси, символ Нью-Йорка. Огромные тяжелые грузовики — тоже символ Америки.

У сидящего на заднем сиденье человека на душе лежал тяжелый камень. В последнее время он вообще не мог похвастаться хорошим расположением духа. С каждым годом он становился все более мрачным и циничным. И тому виной были разные причины. Ведь из окон гигантского небоскреба, где располагается Организация Объединенных Наций, мир выглядел как на ладони — все четко, наглядно и страшно. А из кабинета представителя России в Совете Безопасности как нельзя лучше видна кровоточащая и пылающая Родина.

Константин Витальевич Смирнов был потомственным дипломатом с тридцатипятилетним стажем. Повидал он на своем веку немало. Но никогда не думал, что доживет до такого позора! Несколько лет он боролся с желанием плюнуть в лицо старому министру иностранных дел, взаимоотношения которого с Западом можно было описать словами «Чего изволите»? Такое же желание он испытывал и по отношению к Шеварднадзе, который со своим плешивым соучастником лихо раздавал российские шельфы, продавал национальные интересы СССР. Такого количества проколов, такого позора русская дипломатия, пожалуй, не знала с тех времен, когда подписывала с немцами после революции Брестский мир. Смирнов с ужасом смотрел, как Россия утрачивает одну позицию за другой, как с радостью идиота, поджигающего родной дом, русские политики отваживают от себя бывших союзников и нарушают все возможные обязательства. Когда Горбачев разъезжал по миру, выпрашивая похвалу и кредиты, Смирнов думал, что хуже некуда. Оказалось — есть куда. Теперь Россия «виляла хвостом», продавая славянских братьев, прочно уселась на западный продпаек, и все время шарила по пустым карманам, думая, как бы пожалобнее выпросить еще порцию кредитов и отсрочить выплату долгов. Россия пилила сук, на котором сидела, перебиралась на другой сук и со злорадством самоубийцы-олигофрена пилила и его.

Время от времени Смирнову по долгу службы приходилось разражаться грозными заявлениями типа «не потерплю». Приходилось сурово хмурить брови и выдавать неясные угрозы по поводу подступающего к границам Смоленска НАТО. Все делали вид, что принимают заявления во внимание и реагируют на них. России подыгрывали, как подыгрывают впавшему в маразм отставному генералу, который до сих пор считает себя на поле брани — чтобы лишний раз не раздражать и не расстраивать.

Иногда Смирнову хотелось заснуть и не проснуться. Или выкинуть какой-нибудь фокус, что даже чертям тошно станет. Потом подать в отставку, купить дом где-нибудь в Тверской губернии, плюнуть на все и не вылезать оттуда, пускай хоть ядерная война начинается. Но он прекрасно знал, что за поколение идет за ним следом. «Новые дипломаты» — образца девяносто первого года вскормлены на диссидентских тусовках, готовые лизать немецкий сапог и тугую от баксов американскую задницу, обожающие порассуждать о том, что Россия — страна рабов. Сюда же входили и ловко перестроившиеся старые работники, поменявшие унылые речи о роли КПСС на не менее унылое зудение о рыночных реформах и об изменении ситуации в мире с противостояния на сотрудничество. Смирнов считал, что по сравнению с этой одетой в смокинги бандой самые отпетые разбойники являются образцами порядочности.

В последнее время своим обостренным чутьем Смирнов ощущал, что надвигаются какие-то перемены. Затевается какая-то очередная мерзость. Притом мерзость масштабная.

Он поерзал на кожаном сиденье, вытащил из «дипломата» последние российские газеты и углубился в чтение. По Руси катилась новая волна насилия. И она тоже укладывалась в схему, которую выстроил Смирнов. И все же ему не хотелось верить в это. Но пока все указывало именно на такой вариант развития событий. Он перешел к американским газетам. Они были пронизаны иной тональностью. Каждая статья, посвященная России, вопила: зверь ранен, но он еще может оскалиться и впиться в Америку клыками ядерных ракет.