Абхазские рассказы - Гулиа Дмитрий Иосифович - Страница 57

Мард всегда увязывается за дедом, на мельницу. Там и наслушался, наверно, ворчания старого мельника. Теперь и отучить не отучишь. Да и зачем? Что в том плохого? Только Заира, слушая его рассуждения, так тяжело вздыхает, словно это стеной стоит меж ними... Не сложилась жизнь у дочери, острой занозой это в сердце у Гушки, из-за своевольного ее характера да гордыни отца не сложилась. А как замечательно было вначале! Никто не верил, что после сельской школы Заира выдержит испытания в далеком северном городе в мединститут. Нашлись заботливые соседи, которые советовали не отпускать дочь так далеко, что ни говори, спокойнее, когда девушка на глазах. Дочь не сын, нельзя же ей давать полную свободу как парню. По правде говоря, и Гушка предпочла бы, чтобы дочь была под боком. Но когда Заира, утерев нос всем недоверчивым односельчанам, поступила учиться на доктора, тут у какой бы матери сердце от радости не разойдется?! Хакуц, отец Заиры, радовался, по своему обыкновению, молча. Но радость, как и горе, — не спрячешь и потому, несмотря на неодобрение Хакуца, каждому человеку, который перешагивал порог, Гушка пространно рассказывала где и на кого учится Заира. Хакуц морщился, но Гушка знала, ее не проведешь, что он доволен. А тут приехала летом на каникулы Заира и в то же время стороной узнала Гушка, что у дочери, дружба завязалась там в институте с сокурсником, с сыном всеми уважаемого человека, тоже из этих краев. А известно, к чему ведет дружба между девушкой и парнем, долго разъяснять никому не надо.

Гушка сразу с расспросами к Заире, что за парень, да какие у него намерения, да держит ли себя с ним Заира, как подобает скромной девушке. Но Заира отмалчивалась. Покраснела только и сказала, что действительно сын этого уважаемого человека учится в их институте, только курсом старше. И только! Гушка попыталась подразнить дочь, разве, мол, такой парень посмотрит на нее? Та усмехнулась и промолчала. Затем Гушка испугалась, вдруг Заира и впрямь посчитает себя недостойной того парня так и счастье недолго проворонить — принялась расхваливать дочь, уверять, что если она не поторопится, с умом, с оглядкой, будет поступать, так ей такое счастье может привалить, всем подружкам на зависть. Да и родители распрямят спину на радостях.

Словом, высказалась Гушка начистоту, а дочь и ухом не повела.

Главное: оказывается, решено было уже все у них, и когда он приедет за ней, и когда увезет, вроде умыкнет, чтобы избежать пышной свадьбы в доме ее отца, мол, лишние траты ни к чему. Ишь, какие оказались практичные! В тот день пришла соседка и принесла в мисочке мед в сотах.

Заира сказала, что мед сквозь соты светится, как солнышко, пойманное в клетку.

Соседка не очень-то поняла, что имела в виду Заира, застенчиво улыбнулась: — Рано еще смотреть ульи, но хотела успеть до твоего отъезда, знаю ведь, как любишь мед.

Заира как кинулась к ней, да давай ее целовать, обнимать, будто та ей кусок золота принесла. В конце концов и Гушка никогда к соседям с пустыми руками не ходит, нечего было с ума сходить из-за этого меда, словно у них сроду улья не бывало. Потом Заира как ошалелая выскочила за дверь. Гушка удивилась, но ничего не заподозрила, безголовая. Хотя, что толку, если бы заподозрила? Кровь, которой суждено утечь, никакими силами в венах не удержишь...

До самого вечера не выходила Заира из своей комнаты. А вечером заявила, что пойдет с соседской девушкой Такуной в клуб, привезли, мол, новый фильм. Гушка отпустила ее. Такуна тоже была студенткой, слыла скромницей, разумницей, не зазорно было Заире с такой подругой появиться на людях. Гушка с удовольствием отметила, что на этот раз дочка вняла ее совету, надела лучшее платье и туфли, а то бегает по селу в ситцевых платьях, как школьница... Bетep еще гуляет в голове у Заиры, что и говорить...

Перед уходом в клуб Заира неожиданно обняла мать за плечи и поцеловала:

— Да что с тобой сегодня? — поразилась Гушка.

И опять ничего не заподозрила, ну и обвела же вокруг пальца хитрая девчонка.

Через час прибежала молоденькая счетоводка Люна, которую про себя Гушка называла Цоркой. Она не одобряла в Люне ни лишней худобы, ни вертлявости, ни разговорчивости, ни того, что та откликалась переливчатым смехом на каждую неуклюжую шутку деревенских парней.

— Где Заира?

— Пошла в клуб!

Цорка зыркнула на нее быстрыми глазами, коротко засмеялась и огляделась по сторонам, будто в поисках парней, чьи шутки привыкла сопровождать хохотком.

— И Хакуца нет дома? — допытывалась Цорка.

— У соседей! — ответила Гушка нехотя.

Уже почуяла: неспроста Цорка все выспрашивает, но так толком от нее ничего не добилась. Покривлялась она еще во дворе, не согласилась войти в дом, сославшись на занятость. Какие могут быть дела у таких вертихвосток? И ушла.

Вскоре вернулся Хакуц. По тому как он оставил за собой открытой калитку и глубоко вложив руки в карманы, подняв высоко голову, пошел к дому, Гушка тотчас поняла: стряслось неладное.

Раз Хакуц идет задрав голову и не смотрит под ноги, будто надеется, что если он земли не будет видеть, то и земные заботы от него отступят, уязвлен чем-то сильно.

— Под ноги гляди, под ноги, еще споткнешься! — крикнула ему Гушка с крыльца.

Она чувствовала, как страх холодком разливается в ней и старалась не поддаваться.

— Обрадовала дочь! Такой же ей радости! — буркнул Хакуц, не глядя на нее.

— Что? — вскричала Гушка. — Что с моей девочкой?!

— Беги теперь, догони! Замуж она вышла, вот что!

— Неправда! — вскричала Гушка. — Неправда!

И кинулась в комнату дочери.

Все вещи были на месте и тут с обессилевающей ясностью она поняла: умыкнули! Какой-то голодранец умыкнул! Прослышал, что хорошему парню она приглянулась и умыкнул, чтобы опередить.

— Похитили! — закричала она. — Похитили. Не было у моей дочери тайн от меня!

— Тайны не было! — хмыкнул за стеной Хакуц. — Однако с Такуной поделилась, в подружки взяла, тебя-то не с руки было.

— Кто он?

— Тут она тебя не опозорила, — сухо засмеялся за стеной Хакуц и по его голосу можно было понять, как бы он нос не задирал, а земля крепко держит его в своих тисках, как держит каждого.

— Не опозорила! И назвал имя того парня, о котором выпытывала у дочери Гушка.

Она, обессилев, прислонилась к стене и через некоторое время запричитала:

— Не взять ни одного платьица, халатика! Будто из дупла вышла, а не из отцовского дома. Что подумает родня жениха о нас.

— Зачем ей твои вещи? — прокричал с веранды Хакуц.

Старик еще хорохорился.

— Скажи «спасибо» и вослед старую шляпу брось, что благодаря дочери с таким человеком породнился! — сказала она в стену, борясь со слезами.

Нет, не глупой оказалась Заира, не легкомысленной. Завтра люди узнают: женился единственный сын всеми уважаемого человека. Спросят: на ком? На дочери Хакуца. Хакуц тоже не лыком шит, видят люди, чести своей он не запятнал, и все-таки куда ему до славы того человека. Поделилась бы дочка с матерью, разве та возражать стала? Разве Гушка не понимает, что счастье косяком не ходит, постучалось в ворота, впускай скорее! Разве она стала бы поперек дороги дочери? Сама не собрала бы в дорогу, чтобы не стыдно было перед чужими людьми? А то, виданное ли дело, из дому в одном платье ушла, как нищая. Не подумала, глупая, что в такой дом надо войти с достоинством! Глупая совсем! Но и спрос какой? Девятнадцати еще нет! Постеснялась, видно, признаться матери, мол, выхожу замуж. Так ведь могла и не сама, могла ведь через Такуну передать. Разве Гушка стала бы ее донимать? И отца исподволь подготовила бы. А то, как обухом по голове...

Гушка поспешила на крыльцо. Хакуц полулежал на деревянном топчане и, не открываясь, смотрел в потолок, будто боялся ненароком бросить взгляд на землю.

Гушка заплакала.

— А чего плакать? Счастье такое привалило! — не глядя на нее, кинул Хакуц.

Так ни разу за весь вечер он не посмотрел на нее. И долгое время не оттаивающей льдинкой носила в себе Гушка обиду. Не захотел он, чтобы она разделила его горя, не захотел и все, будто она была чужая, будто больше, чем у нее, матери, у кого-то могло болеть сердце.