Тростниковая птичка - Смайлер Ольга "Улыбающаяся" - Страница 43

После долгого поцелуя меня не только выпустили из объятий, но и помогли встать на ноги, галантно поправив смявшееся платье.

– Пойдем, покажу тебе вход через веранду. – Сай потянул меня за собой по одной из выложенных плоскими камнями тропинок.

Я нервничала. Вернее не так. Я НЕРВНИЧАЛА. Сай привел меня в кабинет, посадил перед стационарным буком, уточнил, можно ли ему остаться, – и теперь хищной птицей замер в кресле напротив. А я все никак не могла решиться нажать на кнопку вызова. Я сделала два глубоких вдоха, сплела и расплела пальцы и наконец прикоснулась к экрану. Время словно остановилось, но вот наконец на экране появилась мама – судя по качеству картинки, она приняла вызов на маленький наладонник, а значит, так и ходила с ним все это время, боясь пропустить звонок. Я почувствовала, как защипало в носу.

– Соня, девочка моя! – Мама вглядывалась в экран, а ее руки сами плели еле уловимые для постороннего наблюдателя жесты. «Как ты?» – спрашивали мамины руки.

– Мама, у меня все хорошо! – отозвалась я, подтверждая слова на языке жестов.

Отца языку жестов выучил дядьБоря сразу после первого покушения, а отец, в свою очередь, обучил и меня с мамой, решив, что это знание вполне может пригодиться.

– С тобой хорошо обращаются? – Руки мамы тем временем спрашивали: «Похищение?»

– Более чем. Можно сказать, что меня балуют, – улыбнулась я в ответ. «Недоразумение. Позже».

– У тебя есть ограничения по времени? – Мама быстро шла по дому, направляясь, как я думаю, в отцовский кабинет. Руки тем временем жили своей жизнью: «Применяли силу?» Я помнила, конечно же, помнила, что сигнал по галанету идет с задержкой, и предполагала, что мама задает вопросы подряд, не дожидаясь моего ответа, но почему-то за Сая, попавшего под подозрение, стало обидно.

Я вопросительно глянула на мужа и закашлялась, когда он в ответ невозмутимо сделал жест, означавший «без ограничений».

– Никаких ограничений, – перевела я взгляд на маму, повторяя жестами «Все в порядке».

Изображение на экране бука мигнуло, стало гораздо более четким – значит, мама переключилась на стационарный бук. Вот она нагнулась над клавиатурой (красные пряди, отмеченные Трионом, скользнули на лицо), и наш диалог превратился в конференцию. Я, прикрыв глаза, смотрела, как к нашему диалогу присоединяются тетки: близняшки Марта и Берта, тетка Ксения, мама кузины Малати, кузина Аин, тетка Вероника (мама Амели, предпочитавшая отзываться на Нику), еще одна кузина, Влада.

– Ну что, Птичка, – хмыкнула тетка Ника, разглядывая меня, – дочирикалась?

Глава 16

Следующие два дня выдались удивительно мирными и тихими, как будто компенсируя бедлам, в который моя жизнь превратилась после появления на Кериме. Сай вставал рано, а я долго валялась и нежилась в кровати, прежде чем неспешно привести себя в порядок и спуститься вниз, к завтраку, приготовленному Тарой, которую мне никак не удавалось застать. Если в первый день я и удивилась, обнаружив в кухне Терри и Миста, то на следующее утро приняла это как должное. Завтракать в их компании оказалось легко и приятно: все свои мужские вопросы они успевали решить с Саем до моего появления, за столом поддерживали легкую дружескую беседу, а после завтрака они чудесным образом исчезали из нашего дома.

Сай показывал мне дом и сад, рассказывал о том, как ему пришла в голову та или иная идея, загорался сам, тормошил, спрашивал моего мнения, и я неожиданно для себя азартно включалась в игру и строила планы о том, как и что стоило бы изменить в доме, будто и вправду собиралась жить в нем вместе с Саем «долго и счастливо». Сайгон все время был рядом, старался поцеловать, прикоснуться, обнять и прижаться при любой возможности, и мне это ужасно нравилось. Я все еще немного стеснялась проявлять инициативу, но с радостью отвечала на его ласку. Днем мы прятались от жары в беседке, болтали, рассказывали друг другу смешные истории из нашей жизни – Сай о своих поездках по Кериме и их с Терри проделках в воинской школе, я – о жизни в поместье и о своей учебе. Иногда мы замолкали, но это молчание ничуть не тяготило. Когда жара спадала, забегали Мия и Хло, мы устраивались сплетничать на кухне с лимонадом и выпечкой Тары, а Сай тактично уходил наверх, к себе в кабинет, где я и находила его, когда Мия и Хло убегали по своим девичьим делам. Он откладывал бук, я забиралась к нему на колени, и мы долго и обстоятельно целовались, как будто провели в разлуке не пару часов, а несколько дней.

Ужинали мы вдвоем, устроившись с ногами на диване в холле, под бормотание галавизора, держа тарелки на весу и ведя шутливую войну за пульт. А потом наступала ночь, принося с собой совсем другие мысли и чувства.

Я снова проснулся сразу после рассвета, но лишь улыбнулся предвкушающе: кажется, я начинаю любить раннее утро, особенно если рядом со мной, доверчиво прижавшись спиной, спит моя Птичка. Это был день Рубежа, который должен был начаться и закончиться совсем иначе. Я никак не мог поверить, что сейчас все происходит на самом деле, впрочем, у меня был прекрасный способ доказать реальность происходящего самому себе.

Потянувшись, я приобнял жену за плечи, зарываясь носом в ее растрепавшиеся волосы. Она была прекрасна: беззащитная, сонная, теплая, пахнущая своим особенным запахом, от которого у меня на мгновение пошла кругом голова. Приоткрытый рот с припухшими от моих поцелуев губами, упавшая с плеча лямочка недоразумения, которое она почему-то считает подходящим одеянием для сна, след от моего поцелуя над ключицей. Кажется, я начинал любить раннее утро за ту особенную атмосферу нежности, неспешности, которую оно несло с собой. Птичка просыпалась неохотно, сначала тело все отчетливей отзывалось на ласку, потом открывались ее огромные глаза и она пыталась сбежать, каждое утро она пыталась сбежать, и я включался в игру, позволяя ей думать, что в этот раз она выйдет победительницей, а потом ловил и возвращал на прежнее место. Ее тело, еще не проснувшееся до конца, откликалось само на каждое движение моих пальцев и моего тела, на мои поцелуи, и это подстегивало все сильнее: тихие вздохи, шепот, стоны, больше похожие на жалобное хныканье, ее дрожь и выгнувшееся тело и пальцы, до боли стискивающие мое запястье. Во мне поднималось что-то древнее, древнее, чем я мог себе представить, я знал, что почти рычу, понимал, что мои поцелуи становятся все требовательней, все настойчивей, но это мало меня беспокоило. Мечущаяся в моих руках, всхлипывающая Птичка, шепчущая: «Да, да», – вот что было самым главным в эти ранние утренние часы.

Соня, как обычно, снова задремала, и я было решил последовать ее примеру, когда услышал сигнал бука, извещающий о входящем звонке. Пришлось одеться и дойти до кабинета. Я с мрачной решимостью готовился к разговору с отцом Сони или одной из тех женщин, которых Птичка называла Старшими Лисси, но все оказалось гораздо проще и приятней. Мне звонила Уна.

– Мама, – улыбнулся я, – что подвигло тебя справиться с этой «крастовой машинкой», как ты окрестила бук Расмуса?

– Как же, Сай? Ты разве ничего не хочешь мне рассказать? – Определенно мамы обладают особым талантом разговаривать с собственными детьми, потому что я тут же вспомнил, что, коротко известив Уну о грядущих изменениях в моей жизни, я пообещал перезвонить ей позже с подробным отчетом.

– О, я вижу, что это не телефонный разговор, – улыбнулась она, и я сконфуженно кивнул. – Тогда завтра я жду тебя с женой у нас дома. Я приготовлю твой любимый яблочный пирог. Заодно покажешь Соне Мунирскую ярмарку – я же тебя знаю, наверняка не захочешь лететь флайбусом, а потащишь девочку на ржавом драндулете, лишь по недоразумению считающемся твоим автомобилем, да еще и с ночевкой у озера. Я права?

– Ты так вкусно об этом рассказываешь, что мне все больше нравится эта идея, – поддразнил я ее, – и что ты взъелась на мой автомобиль? Все еще не можешь забыть моего первого «Фредди», покупку которого, кстати, профинансировал Расмус? Ну так мне уже не семнадцать, да и отец не позволил бы уронить престиж рода.