Тростниковая птичка - Смайлер Ольга "Улыбающаяся" - Страница 51

– Почему ты улыбаешься? – возмутилась я, пытаясь отстраниться.

– А почему бы и нет? – фыркнул Сай в ответ, возвращая меня обратно. – Представь, что сейчас мы бы лежали рядом с серьезными лицами только потому, что собрались делать Очень Важное Дело.

Я прыснула в ответ, утыкаясь ему в шею, и так и хихикала, пока Сай одним плавным движением не повернулся вместе со мной, оказываясь сверху.

Шевелиться не было сил, поэтому Сай, перекладывая меня с места на место, навел в палатке порядок, натянул на меня одну из своих белых футболок, и уже на грани сна и яви мне то ли приснилось, то ли послышалось, как Сай шепнул: «Ты моя жизнь».

Глава 18

Всю дорогу от озера я просидела на переднем сиденье рядом с Саем, старательно пытаясь держать глаза открытыми. Сай посматривал с улыбкой, но ничего не говорил, лишь прибавлял громкость еле мурлыкающей к моему очередному пробуждению музыки. Казалось бы, вчера я заснула первой, сегодня меня разбудили поздним утром уже к готовому завтраку и теплой воде для умывания, но Сай выглядел свежим и отдохнувшим, а я засыпала на ходу. Когда же я в очередной раз клюнула носом, то услышала то ли обещание, то ли угрозу:

– Вернемся домой – я тебя на неделю в спальне запру, чтобы выспалась!

Я только скептически хмыкнула в ответ – неделя в нашей спальне за закрытыми дверями очень слабо ассоциировалась у меня с крепким долгим сном. Если только Сай не запрет спальню снаружи, да и то… не уверена, что смогу долго оставаться там без него.

Поймав себя на этой неожиданной мысли я поджала под себя ноги, уселась на кресле боком, прижавшись щекой к обшивке, и стала разглядывать собственного мужа, очень осторожно пытаясь понять, что же я, собственно, чувствую к нему. Нежность, от которой хочется плакать, желательно – на его коленях, уткнувшись носом ему в ключицу? Духовную близость, когда понимаешь его мысли и желания почти как свои собственные? Защищенность и уверенность? Необходимость его присутствия в моей жизни? Вздохнув, потянулась и убрала за ухо падающую на лицо Сая светлую прядь. Сколько ни оттягивай, сколько ни ходи вокруг да около – все-равно придется назвать это вслух. Любовь. Неужели я люблю собственного мужа? Этого необычного человека, о существовании которого еще месяц назад я даже не догадывалась? Мужчину, ставшего моим из-за череды нелепых случайностей? Но ведь и правда – люблю.

Сай встревоженно повернулся ко мне.

– Соня? Что-то случилось? Ты себя плохо чувствуешь?

– Ты такой красивый, – неожиданно даже для себя выдохнула я.

Резко завизжали тормоза, машину основательно дернуло, меня кинуло вперед, и я стукнулась о дверь. Сай сидел, вцепившись в руль остановившейся машины, и смотрел на меня совершенно круглыми глазами, я же потирала ладонью место ушиба.

– Кажется, ты ударилась головой, – пришел в себя муж и полез за аптечкой.

«И уже давно», – согласился с ним мой внутренний голос.

Дальше мы тронулись только тогда, когда от приложенной к месту ушиба пластины охладителя я начала замерзать. Сай убедился, что меня не тошнит, голова не кружится, шишка не намечается, сам пристегнул меня по всем правилам, быстро поцеловал и вернулся за руль. Я решила, что для безопасности нашей семьи лучше будет «не думать о белом звездолете», и вскоре мысли потекли сами собой, перескакивая с одной на другую, пока не споткнулись о вроде бы невинное слово – «свекровь». Я почувствовала, что начинаю нервничать, и никакие уговоры самой себя ни о том, что эта женщина по всем моим представлениям должна быть хоть немного благодарна мне за то, что Сай, женившись, остался жить, ни о том, что я в своей жизни из-за специфики нашей семьи переобщалась с таким количеством разных женщин, что меня уже трудно будет чем-то шокировать или удивить, не помогали. Сай поглядывал в мою сторону, но задавать вопросы опасался. Даже умиротворяющие сельские пейзажи не смогли поднять мое настроение.

Поселок, судя по его типовой застройке и стандартизированным зданиям, был основан еще первыми колонистами. Я скользнула глазами по табличке на доме и хмыкнула, увидев доказательство своей догадки: на ней значилось: «Земной проспект». Все первые поселки колонистов на планете строились по единой, заранее утвержденной технологии и по традиции так и назывались – Первыми. Главная улица такого поселка обычно носила название Земной, а еще паре давали названия, связанные с Луной и почему-то с Млечным Путем. На централизованный День смены отчетного года, который по земному календарю все время смещался из-за разницы в длине года на Изначальной и новой Землях, по галавизору из года в год крутили тихую семейную комедию. Сюжет ее был основан на том, что после ежегодной встречи однокурсников одного из них по ошибке отправляют порталом на другую планету, в совершенно такой же Первый поселок, и он засыпает в чужом доме на Земной улице, открыв дверь стандартными электронными ключами.

Сай уверенно повернул несколько раз, въехал на задний двор одного из домов-близнецов в бесшумно открывшиеся ворота и выбрался из машины, потягиваясь на ходу. Пока я выпутывалась из ремней – он подошел с моей стороны, придержал мне дверь и, усмехнувшись, протянул мне мою куклу с малиновыми волосами. Вторая рука у мужа была занята пакетами со сладостями. Так он и завел меня в дом, освободившейся рукой придерживая за талию и не давая замедлить шаг. Мы оказались в просторном светлом холле, и я закрутила головой, пытаясь осмотреться, когда Сай неожиданно и как-то очень по-домашнему крикнул: «Ма, мы дома».

– Ну наконец-то, – послышался приятный женский голос за нашими спинами, и мы дружно развернулись. Я нервно попыталась пригладить растрепавшиеся волосы. Светловолосая женщина, удивительно похожая на Сая, перевела взгляд с моего мужа на меня. Лицо ее вдруг побледнело, она отшатнулась, и по холлу разнесся предсмертный вскрик разбившейся тарелки.

Кабинет отца никогда не менялся. Казалось бы, там, где живут люди, при всей внешней неизменности быта и привычек все равно что-то появляется или исчезает, переставляется или перекладывается с места на место, приобретает или теряет дополнительные функции. Но кабинета отца никогда не касались подобные изменения, трудноуловимые для посторонних. Эдвард словно раз и навсегда законсервировал его, как добросовестная хозяйка закрывает в простерилизованную банку урожай овощей. Отец, ссутулившись, сидел перед рабочим столом, на котором вместо привычной стерильной лаконичности письменных приборов были беспорядочно разбросаны снимки, письма и бумаги, и гладил большим пальцем золотистый край предмета, зажатого в кулаке. Я всмотрелся в него пристальней, неожиданно понимая, что он, в отличие от этой комнаты, щедро отмечен течением времени. Отец казался старым, и я ощутил непривычное беспокойство за него.

– Пришел? – спросил он отрывисто, не поднимая головы.

– Пришел. – Я неловко положил перед ним на стол папку с документами. И с трудом, как в детстве, выдавливая из себя слова, произнес фразу, которую считал, что не произнесу никогда и ни при каких обстоятельствах. – Мне нужна твоя помощь.

– Знаю. Уна звонила, – сообщил отец глухо, отталкивая папку от себя. – Значит, ты все решил?

– Решил. Соня улетит. – Оказалось, что сложно только начать говорить, потом слова хлынули лавиной, и я говорил, все повышая голос, пока не понял, что кричу. – Даже если ты будешь против – Керима ей противопоказана. Она улетит, снимет браслет и сможет построить свою жизнь так, словно этих дней на Кериме не было. Тростниковые птички не поют в неволе, отец, и ты это знаешь.

– Она согласна? Знает?

– Нет. Я не хочу, чтобы она думала, что в чем-то виновата, не хочу, чтобы малейшая тень омрачала ей жизнь. Знаешь, отец, я даже рад, что браслет не оставит мне выбора – я не представляю, как бы я жил без нее.

– Ну я же живу… – отозвался отец глухо, протянул руку в мою сторону и разжал кулак.