Полвека охоты на тигров - Янковский Юрий Михайлович - Страница 22

Считаю нужным пояснить, что полуостров Янковского с трех сторон омывался чудным Японским морем, а с четвертой, на протяжении трех верст от моря, каналом, шириной в 100 саженей, соединяющимся с огромным Лебяжьим озером, протяжением в пять верст. Полуостров от материка отделялся болотистым, местами топким, малопроходимым летом перешейком в две версты шириной. Озеро вокруг заросло высокими камышами. Браконьеры иногда пользовались маленькими лодками и ночью переплывали на них озеро. Иногда же они приплывали из Владивостока на лодках и высаживались со стороны моря, с островов.

Протяжение морского берега полуострова превышало 20 верст, что также затрудняло охрану, особенно в темные ночи и туманы. Лодка, высадившая браконьеров, уходила в ближайшие мелкие острова и ждала сигнала, когда вернуться за добычей.

Все это, конечно, затрудняло охрану. Вывезти панты с полуострова Янковского считалось у настоящих браконьеров своего рода доблестью. Вывезший их, как бы переходил в высшую категорию хищников.

Поэтому, чтобы быть на высоте с охраной парка, пришлось не только выдавать при успехе крупные премии, но и строить ее на спортивных началах: которая из двух сторон выиграет — мы или браконьеры.

Я, естественно, стоял во главе охраны и, конечно, всегда нес некоторый риск своей головой, на которую почему-то всегда смотрел довольно легкомысленно. Правда, меня часто спасала большая решимость, ловкость и быстрота, а также дурная слава, которую я не отрицал, но подтверждал, когда мне задавали вопрос:

— Сколько вы на своем веку отправили на тот свет браконьеров?

Теперь же сознаюсь честно, ибо мне никого уже не надо запугивать: ни одного браконьера я не убил. Правда, в перестрелке были умышленно легко раненные, но когда мне приходилось брать на мушку браконьера, а это бывало нередко, и он слышал мой «ласковый» голос: «Положи ружье, иначе застрелю» — не было случая, чтобы он не сдался.

Конечно, я знал — преимущество на моей стороне: я охраняю, а браконьеры грабят. Кроме того, все браконьеры считали меня выдающимся стрелком. Наряду с этим, если они обнаруживали меня первыми, то не хотели брать риска стрелять, а прятались, ибо знали, что при промахе они уже будут на мушке. Я верил в свою звезду и поэтому шел на риск всегда спокойно, придерживаясь теории:

— Надо уметь заставить врага всегда чувствовать, что у тебя две шкуры, а у него одна. Тогда он отступит…

Вернусь к прерванному рассказу. Одновременно с телефонным распоряжением сторожам по сухопутной линии я дал инструкцию следить и за береговой, усиленно наблюдая вечером и ночью за лодками и подаваемыми световыми сигналами.

Второй линией ловли браконьеров, если бы с наступлением темноты им удалось незамеченными выбраться из парка, было соединение канала с озером, так называемый исток канала, который можно было легко перейти в брод, и перешеек полуострова, имевший два прохода: или по берегу озера, или по главной дороге, идущей по середине перешейка.

Все три указанных перехода занимались с вечера до полуночи, так как предполагалось, что если до полуночи браконьеры не вышли, то останутся в парке поохотиться на следующее утро. Недалеко от перешейка было расположено именье моего брата Яна, ныне умершего. В его обязанности в таких случаях входило — с вечера, вместе с вооруженными рабочими занять оба прохода по перешейку.

Поседлав лошадь и собрав около десяти человек верховых (обыкновенно это частично были служащие, частично молодежь, гостившая в именьи летом), мы тронулись цепью по парку искать браконьеров. Задача была нелегкая, мешали заросли, россыпи, скалы. Проездили и пробродили до вечера, но ничего обнаружить не удалось. Не обнаружили мы и трупа оленя, из чего можно было заключить, что стрелявший утром браконьер сделал промах и вечером они снова возобновят охоту.

От дома до истока канала было верст пять. Взяв с собой двух человек, я выехал в сумерки сам, чтобы сделать засаду, так как это место считалось самым ответственным.

Спрятав лошадей в стороне, мы засели. Быстро спустилась темная ночь. Прошел час, другой… Кто не бы вал в таких засадах, тому трудно понять все ощущения и переживания. В голову лезут всевозможные предположения, и воображение от нечего делать рисует всевозможные картины: как это все должно произойти и кто на этот раз предполагаемые браконьеры. Обыкновенно бывает все наоборот, вопреки всяким предположениям, и поэтому все нужно соображать уже по ходу самого дела. Самым же неприятным фактическим переживанием являются визиты комаров и мошки. Нужно иметь дьявольское терпение, тем более, что сидеть приходится молча, не шевелиться, а главное, что очень тяжело для курильщиков, — не курить.

Вам приходится все время прислушиваться ко всем шорохам, так как приблизившийся незаметно браконьер может удрать назад или же выстрелить в подкарауливающего. Вы нервно сжимаете винтовку, но в то же время знаете, что стрелять будете только в крайнем случае, да и то скорее в воздух, чтобы напугать врага. А комары тем временем беспощадно грызут и грызут вас. Время от времени вы проводите рукой по лицу и чувствуете липкую кровь. Часы идут, и укусы комаров еще более озлобляют вас против браконьеров.

Неожиданно плеснет выпрыгнувший, играя, из воды пеленгас. Всплеск один, второй, третий, и вам уже кажется, что это через канал идет браконьер, миновавший стороной сторожей. Но снова наступает тишина и вы убеждаетесь, что это был пеленгас.

Кажется, что время идет очень тихо, а сидеть приводится минимум до 11 часов вечера. На часы лишний раз не взглянешь — нельзя зажигать спичку. Комары становятся все более назойливыми, у курильщиков уже лопается терпение и лежащие в засаде шепчутся:

— Попался бы нам сейчас браконьер. Взяли бы его раздели, да подержали полчаса голым, чтобы комары попитались. Надолго бы это отбило у него охоту воровать панты!..

Можно с уверенностью сказать, что не будь всем участникам облавы привито спортивное чувство, никто бы не высидел бы при такой обстановке положенного времени.

Так было и на этот раз. Время уже подходило к тому, чтобы возвращаться домой и поспать, так как в 4 часа нужно было быть всем по своим местам вдоль ограды.

Неожиданно послышались быстрые шаги. Кто-то спешил в нашу сторону. Все насторожились. Наконец-то браконьеры будут наши! Голову продолжает сверлить одна и та же мысль: кто же попался на этот раз? Еще минута и идущий приблизился почти вплотную. Темень страшная — ничего не разберешь. Наконец, окликаю:

— Кто идет?..

Все одновременно вскакиваем и окружаем, чтобы схватить неизвестного и вдруг слышу спокойный голос Митюкова:

— Свой…

Подходит в сопровождении помощника старший сторож. Спешу узнать в чем дело.

Оказывается, уже в потемках, часов около 9 в том же месте, что и утром, вновь раздался выстрел.

Оставляю помощников с Митюковым продолжать засаду и даю инструкцию: пробыть до 12 ночи, а затем Митюкову вернуться в сторожку, а остальным ехать домой. Сам же еду дальше на перешеек к Яну (это еще верст 5), чтобы снять его посты и сговориться о плане действий на следующее утро. Со мной едет один из моих помощников.

По времени посты должны быть уже сняты. Подъезжаю к усадьбе брата, расположенной в версте от перешейка полуострова. Залаяли собаки. Услышал Ян и вышел на крыльцо. Он уже успел раздеться и встретил меня в ночной длинной рубахе. Я, сидя на коне, говорю, что вечером был новый выстрел. В ответ он мне сообщает, что на дороге дозор уже снят и люди отдыхают, а с озера должны вот-вот вернуться.

Неожиданно в этот момент со стороны дороги, в полуверсте от нас, раздался выстрел, эхо которого гулко разнеслось в ночной тишине. Мигом нам представилась картина: возвращавшийся с дозора патруль столкнулся с браконьерами и кто-то из них сделал выстрел.

Повернув коня, я полным ходом понесся к дороге. Было так темно, что ее почти не было заметно, и я скакал, как говорится, наобум, через канавы, рытвины и камни. Мой помощник где-то отстал, но я не обращал на это внимания, так как нельзя было терять времени. Проскакав около версты, я услышал голоса и, подъехав к сторожам, увидел их… мирно курящими.