Товарищи - Меттер Израиль Моисеевич - Страница 29

Он внимательно и пристрастно осмотрел ученика.

— Официальная справочка, — сказал он снова строгим голосим, — за десять лет ни один лодырь на моем месте не лежал. Три техника, два инженера, четыре бригадира и вот я, один лекальщик. Ясно?

Он поднялся по лестнице в клуб.

Митя вошел в зал после третьего звонка, — уже можно было покинуть пост в вестибюле. Костя Назаров шел вместе с ним. Митя сказал ему, что если он будет валять дурака со своей головной болью, то больше никто нянчиться с ним не станет, никому неинтересно из-за него получать выговоры, и вообще накануне коммунизма со всеми этими Костиными штуками надо кончать. Проговорив всё это одним духом, Митя взял товарища за руку и умоляющим голосом сказал:

— Слышишь, Назаров, мне же за тебя влетит. Не подводи, Костя…

Может быть, помогло еще и то, что в самый последний момент пришел Витька Карпов и Митя, познакомив его с Костей, сказал:

— Это наш главный художник.

В зале уже был погашен свет. За длинным столом расположился президиум.

Митя примостился в дальнем конце зала и шопотом, указывая пальцем, объяснял Витьке Карпову, кто где сидит на сцене.

Впервые в жизни сидели в президиуме Петя Фунтиков, Сеня Ворончук и Ваня Тихонов. Кто его знает, как полагается вести себя в президиуме! Иногда хочется радостно улыбнуться и делаешь поэтому строгое, суровое лицо; не знаешь, куда девать руки, всё время шевелишь ими, меняя их положение; различаешь лица знакомых ребят в полусумраке зала, отводишь глаза в сторону, поднимаешь их к потолку, — трудно сидеть в президиуме.

А из зала смотрят на сцену добрых шестьсот человек.

Смотрят ученики на сцену, как в волшебное зеркало; в такое зеркало, которое показывает их будущее. Вот сидят за столом президиума гости — инженеры, техники, бригадиры, искусные мастера, сидят молодые коммунисты. Когда-то, совсем недавно, и они сидели внизу, вон там на стульях, в зрительном зале. Это их прошлое, ранняя юность смотрит на них из притихшего зала. И если бы кто-нибудь из учеников начал писать свою биографию, то любой из гостей президиума мог бы продолжить ее с того места, на котором ученик остановился.

Виктор Петрович прочитал приказ по училищу. Первое место заняла шестая группа — староста Петр Фунтиков, комсорг Семен Ворончук.

Митя аплодирует с такой силон, что у него немеют ладони. Он отыскивает глазами фрезеровщиков и придирчиво наблюдает за ними; они ведут себя прилично, хлопают изо всех сил. Красное знамя выносят на сцену; вот оно уже в руках Фунтикова. Великолепное бархатное знамя, жаль, что нет ветра, нет бури, от которой затрепетало бы алое полотнище. Первое знамя, завоеванное Митей. Сквозь грохот аплодисментов он кричит Косте Назарову:

— Наша взяла!

А на Ваню Тихонова смотрит с умилением, благодарностью и жалостью. Какая-то путаница противоречивых мыслей проносится у него в голове. «Милые, славные фрезеровщики, хорошие ребята, как же они теперь будут без знамени!»

Фунтиков сжимал древко знамени так крепко, что побелел кулак. Он уже успел пошептаться с Ворончуком, что завтра же надо собрать комсомольское собрание: решим, куда поставить знамя, и, главное, предупредим ребят, что завоевать — это еще полдела, важно не выпустить его из рук. Теперь можно с легкой душой ехать домой, в Отрадное. Эх, сфотографироваться бы так и привезти матери карточку!..

Мать Кости Назарова сказала сидевшей рядом женщине, что ее сын учится в шестой группе. Он рисовал все картины в вестибюле, он оформляет стенгазеты училища. Какое это счастье — иметь хорошего сына! Что бы ему такое завтра подарить?

Фрезеровщик Коля Белых аплодировал, подавляя в себе досаду. Ладно. Хорошо же. На этот раз ваша взяла. Важно-то ведь, кто завоюет знамя во втором году обучения. Померяемся силами на заводе. Он уже было совсем успокоился, но вдруг луч света упал на знамя, находящееся в чужих руках. У Коли Белых защемило сердце, и он стал хлопать еще сильнее, чтобы заглушить боль.

Смотрел на ребят замполит. Много раз он бывал на таких вечерах, но от этого не притупились его ощущения. И вот о чем думал Василий Яковлевич, аплодируя старосте шестой группы:

…Сотни поездов прибывают каждый день в Москву, Ленинград, Киев, Тбилиси, Свердловск. Из бесплацкартных вагонов выходят парнишки с сундучками в руках. Они идут с толпой до привокзальной площади, здесь замирают на какой-то срок от вида большого города и затем сразу начинают действовать.

У них нет на руках ни рекомендательных писем, ни адресов родичей и земляков, ни больших денег. Метрика, свидетельство об окончании шести-семи классов, справка из колхоза, что такой-то и такой-то отпущен в город на учебу, — вот всё, что зашито, по совету матери, в пояс штанов или в нагрудный карман куртки.

Деревенскому хлопцу четырнадцать-пятнадцать лет. Иной не выезжал из своей деревни дальше районного центра. Оробел ли он, приехав в Москву, в Ленинград, в Киев?.. Конечно, ему не по себе от грохота, шума, высоченных домов, мелькания проносящихся машин, трамваев, троллейбусов.

Но это обычная робость человека, попавшего в непривычные условия. Хлопцу и в голову не придет, что он пропадет здесь, — куда же он, бедняга, денется, да кому же он, бедняга, нужен?..

Огромные щиты стоят на привокзальных площадях. Парнишка подхватывает свой сундучок и подходит к щиту. Стоит только бегло просмотреть то, что там написано, и ты сразу убеждаешься, что нужен в этом громадном городе: тебя ждали и ждут.

Наступает решающая минута в жизни пятнадцатилетнего хлопчика. Вот сейчас здесь, на вокзальной площади, определяется его судьба. Он стоит как богатырь на перекрестке. Но у него есть огромное преимущество перед сказочным богатырем: в какую бы сторону ни пошел он, его поджидает удача.

И расходятся от этого щита приезжие мальчики в разные стороны. Они еще и не догадываются, что все их пути сойдутся…

Кто, подумав, выбирает завод, о котором написано, что он обеспечивает общежитием. Кто долго и тщательно выискивает тот самый сельскохозяйственный техникум, который он облюбовал, будучи еще в шестом классе школы; кто ищет на доске адрес мореходного училища, и даже одно это романтическое название заставляет его сердце биться учащеннее. Но большинство ребят внимательнее всего читают и списывают адреса ремесленных училищ.

Было время, совсем недавно, разъезжали по периферийным городам и селам вербовщики трудовых резервов. После долгих уговоров, со слезами решались матери отправить своего сына или дочь в незнакомые места.

Разношерстная, шумная, иногда отчаянная толпа ребят расползалась по училищам. Нелегко было мастерам и преподавателям справиться с этим потоком. В одной и той же группе сидели великовозрастные, семнадцатилетние парни, с трудом запихивающие себя за парту — от них часто несло махоркой, — и рядом тринадцатилетние ребята.

Трудно было первые годы мастерам и преподавателям ремесленных училищ. Никаких традиций, никакого опыта. Два года обучения — это очень короткий срок, если за это время надо из тридцати неумелых подростков, иногда малограмотных, воспитать и выучить тридцать квалифицированных рабочих.

Бились, ошибались и побеждали мастера; воспитывал комсомол, превращая простых ребят в организованных, сознательных рабочих. Ученик настолько круто и за такой короткий срок менял свою биографию, что если бы удалось показать какому-нибудь выпускнику, каким он был два года назад, вероятно, тот не поверил бы и, возможно, обиделся.

Первые годы мастерами производственного обучения были в училищах пожилые люди, старые рабочие, добывшие свой седьмой-восьмой разряд многолетним трудом. Им принадлежит честь зачинателей этого славного и трудного дела. Они первые научились прививать зачастую бесшабашным ребятам любовь к умному труду; они развивали в подростках чувство ответственности перед своим государством.