Весной в половодье - Баныкин Виктор Иванович - Страница 8

Леня поднял глаза да так и замер. Фигура засопела, пошевелилась, и к ее ногам внезапно что-то грохнулось.

— И чего это вы принесли? — обрадовано закричал Набоков.

— А вот смотри... рухлядь всякую! — шумно вздохнув, заговорило знакомым голосом «странное существо».

И тут только Леня разглядел, что у костра стоит Савушкин. Иван Савельевич снимал с головы согнутые из прутьев большие кольца, опутанные сетями, а у его ног на песке лежала потемневшая от времени широкая доска.

Принимая от Ивана Савельевича громоздкую поклажу, оказавшуюся старыми вентерями, тракторист сказал:

— Долго ж вы ходили! А мы тут...

— Да ведь и не близко. В самом что ни на есть конце острова был — там, в верховьях воложки, — устало ответил Савушкин, распахивая шубняк. — Пить хочу. Уморился что-то.

— Иван Савельевич, я сейчас! — крикнул Леня.

Он хотел сбегать к реке с берестяным стаканом, но Савушкин остановил его.

Присев перед вентерями, Иван Савельевич вытащил из сетей большую заржавленную банку.

— Полную зачерпни. Чайку вскипятим, — проговорил он, вскидывая на Леню глаза. — Да гляди в воду не свались.

Немного погодя жестяная банка уже стояла на горячих угольках, и мальчик хлопотал возле нее, подкладывая то справа, то слева тоненькие прутики, сразу весело загоравшиеся.

Савушкин сидел на принесенной им доске и рассказывал:

— Там избушка бакенщика стояла, да прошлым летом пост перевели в другое место. А избушка старая была, скажу вам; ее так и оставили. По осени она чуть не сгорела совсем. Кто-то из охотников ночевал и, видно, заронил искорку. Вся бы сгорела, да дождь помешал... Думаю, схожу, авось и поживимся чем. Так и вышло. В углу банку эту нашел, а в подполе — вентеря бросовые...

Иван Савельевич замолчал. Он посмотрел на вентеря, потрогал их и добавил:

— Может, из пяти один да и соберем. Хорошо бы. А как вода разольется по ерикам, вот вам и рыба. Теперь ее недолго ждать, воду-то. По всему видать, большое половодье будет.

— А у нас печенье и конфеты украли,— грустно промолвил мальчик. — Крысы перетаскали.

— Перетаскали?

— Ничего не осталось.

— Выходит, чай не с чем пить?

— Хотите с шиповником? — спросил Андрей. — Ягоды шиповника содержат в себе витамин «С».

Иван Савельевич сокрушенно вздохнул:

— Ай-яй! Ну и крысы на этом острове! Ну и сластены! Леня засмеялся.

Савушкин опять вздохнул и хлопнул ладонью по коленке:

— Сыпь, Андрей, в банку эту самую...как ее... витамину шиповную!

Набоков вынул из кармана горсть крупных ягод с блестящей кожицей.

— Смотрите-ка, смеется! — сказал он, улыбаясь и кивая головой в сторону Лени. — А без вас вот-вот заплачет. Все о конфетах расстраивался.

— Да уж, о конфетах... — протяжно проговорил Леня и насупил тугие черные брови; к его лицу прилила кровь. — Я об Иване Савельевиче... И еще о доме и школе думал. — Мальчик наклонил голову. — Я не боюсь, что отстану. У меня по всем предметам пятерки... А так просто. А про то, что кушать хочется, я совсем стараюсь не думать.

Иван Савельевич опустил на плечо мальчика руку.

— Как бы это тебе выразить? — задумчиво заговорил он. — Вот жизнь, скажем... Мне пятьдесят седьмой пошел. Много уж прожил, а все учусь. В моем деле разве без науки теперь обойдешься? Никак нельзя. Передовая агротехника, севообороты. А наука вперед движется. И ты за ней поспевай. А на одной точке стоять — и урожайности большой не видать. У нас без этого нельзя, чтобы не учиться. Будь ты хоть кем угодно: министром ли, председателем колхоза или просто подвозчиком горючего в тракторной бригаде — а ты на своем месте ведущая шестерня. — Савушкин прищурился. — Возьмем наш случай. Застряли вот на Середыше. Прямо скажу — плохой случай. Всего тут можем натерпеться, всякое может быть, а ты из этого случая пользу себе возьми. В жизни многое может пригодиться... В Отечественную войну мало ли было разных историй! Один вот полк, знаю, попал в окружение. На белорусской земле дело было. Целый месяц по лесам и болотам пробирался этот полк к линии фронта. Осень стояла. Дожди, холод. Всего натерпелись солдаты и офицеры. Каждый сухарик на учете... И воевали. За Родину сражались и жизни своей молодой не жалели... Большое беспокойство от них было фашисту...

Савушкин потупил взгляд и нахмурился. Через минуту он ближе подвинулся к мальчику, заглянул ему в глаза:

— Ты, Леня, того... не пугайся, не пропадем. Вовек такое не случится, чтобы на Волге да с голоду человек пропал... С прибылью щука на мелкое место полезет икру метать. Ты никогда не видел? Чудно это у нее получается! Как очумелая прет в разные заводи. Брюхом в дно упирается, икру выпускает. Много хлопот, скажу вам, икра в это время щуке причиняет. Я раз — парнем когда еще был — подкрался к берегу, а она, щука, голову из воды высовывает и на песок лезет. Ну, я ее палкой. Стал вытаскивать, а она неподъемная. Икры одной больше килограмма было.

Вдруг Леня схватил Савушкина за руку.

— Иван Савельевич, — испуганно заговорил он, — да у вас на виске кровь, а у полушубка рукав порван! Вы что, упали?

— Пустяки. В темноте на дерево наткнулся, — неохотно ответил Савушкин и тут же встал, зашагал к шалашу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 

ТАИНСТВЕННАЯ НАДПИСЬ

Утром Савушкин поглядел куда-то мимо Лени и неторопливо сказал:

— Ты тут останешься, Леонид. Сходи за шиповником в рощу, бересты поищи. Березовая кора куда как хороша для растопки. А то польет дождь, и огонь не разведешь.

— Шиповника мы вчера половину рюкзака набрали. Я с вами хочу, — упрямо проговорил мальчик. — Вы плот будете делать, а я...

— Не торопись, торопыга. Сперва надо еще бревна найти. А потом... мало ли потом будет всяких хлопот... Тут и колья надо заготовить и веревки из лыка скрутить. И тебе, парень, работы хватит, — так же спокойно сказал Иван Савельевич. — А пока шиповником занимайся. Насобираешь сумку — будешь нам помогать. С этим плотом все попотеем!

Савушкин и тракторист ушли, и Леня не проводил их даже взглядом. Он ворошил палкой теплый пепел в потухшем костре и делал вид, что это занятие ему очень по душе. Но лишь Иван Савельевич и Набоков скрылись за деревьями, как он вскочил и побежал к шалашу за рюкзаком.

«Наберу полный рюкзак ягод, бересту разыщу и отправлюсь помогать Ивану Савельевичу и Андрею», — решил Леня.

Он так спешил, что не заметил лежавшей на дороге доски, принесенной Савушкиным накануне, споткнулся об нее и упал.

Поднимаясь, Леня с досады толкнул доску ногой. Она чуть подскочила и с глухим коротким звуком плюхнулась на песок. И тут Леня заметил на гладкой свинцово-серой поверхности доски тонкую желтую полоску.

— Треснула! — испуганно сказал он вслух.

Вспомнив, что этой доской Иван Савельевич закрывал на ночь входное отверстие в шалаше, мальчик наклонился и поднял ее обеими руками.

«А ведь это крышка от небольшого стола. И сколочена она из досок», — подумал Леня.

На одном углу доски когда-то были вырезаны ножом три слова. От времени некоторые буквы стали едва заметны, другие совсем выкрошились, и вместо них остались одни ямки. Леня с трудом прочитал: «СЛЕД ДУЗА А». Во втором слове стерлась какая-то буква. Немного пониже этих непонятных слов стояло третье — «П ТЯ».

«Интересно, что все это значит? — рассуждал про себя Леня. — Какое-то странное «след» и совсем непонятные «дузаа» и «птя». Какие буквы стояли в этих двух последних словах?.. И что если «след» — просто след? Скажем, след волка или лисы?»

Он присел на корточки и стал торопливо писать на песке пальцем: «Дузаба, дузава, дузада, дузака...» «Такого и животного, наверно, на земле нет: дузаба или дузака, — смущенно подумал Леня. — Совершенно непонятно... Нет, наверное, все это что-то другое означает. Только вот я никак не догадаюсь, что именно».

Леня вздохнул и забарабанил по крышке стола. Пальцы выстукивали: «след-дуза, след-дуза». Ничего не придумав, он сердито засопел и встал.